Из старых тетрадей

Старого света помещики, осененные бузиною и
грушами, а вы послушайте историю о Пульхе-
рии Ивановне и Афанасии Ивановиче.
- И чего я о них не слышал?-(махал веером, отго-
нял мух), вибрирует мобила в кармане: «Сейчас,
кто-то звонит, достану, подожди,- говорит в тру-
бку, - не дышит? Да брось ты, претворяется, уда-
рили? Тупая травма живота, вот это да, покажи
его хирургу, какая у него группа крови? Машу?
Да, я сейчас её успокою».
- Кто продавил стул? вы Афанасий Иванович?
- Ничего...

Моя жизнь из старенькой, общей тетради.
Ей не место средь глянцевых книг.
Мал и место моё в строю сзади,
Невоспитан я, вспыльчив и дик.

В разговоре я прост, примитивно обычен,
Сложных слов не вставляю в стих мой.
И к стихам моим мир безразличен,
И им место в тетради простой.

Но не это мне грусть и тоску доставляет,
Потерялся в тумане ошибок своих.
Мне туман этот видеть мешает,
И тоской наполняет мой стих.

Как змея вьётся в жизни моей путь-дорога,
То наверх, то стремительно...

На заброшенном старом погосте
Занесу аккуратно в тетрадь,
Что живые здесь редкие гости
Никаких и следов не видать.
Но как чудо на узкой тропинке,
Вдалеке от светил и людей,
У случайной засохшей травинки
Суетится живой муравей.
Рассмотреть его, как поклониться.
И шумят дерева надо мной,
Да свистит сумашедшая птица
Так, что слышно под самой землей.
Ах, спасибо вам, Божие твари,
На рассвете, ещё в полумгле
Вы свистеть и спешить не устали
По живой и по мёртвой земле.
Так живи...

Небытие, прошу: не поглощай меня.
Еще мне рано опускаться в твои воды.
Я жизнь люблю, ловлю ее потоки.
Прошу: не втягивай как ваккуум в себя.

Я знаю- я живу не зря!
Все, что сотворенно вокруг по воле божьей:
Земля, Луна, моря и эти звезды-
Все есть Создателя дела.

Что сотворить могу здесь я?
Пусть это будут пару строк в тетради.
Прочти читатель их Христа заради,
Быть может воспарит душа твоя

К высотам эйфорического транса,
Где вспыхнет солнечным лучем- протуберанцем
И озарит...

Рассеянно смотрю я.
Время
Неслышный споро ускоряет бег.
А за плечами хрупкими - не бремя,
То крыльев, крыльев
пенно-белый снег.

Пред мной тетрадь расчерченная в клетку.
Судьба давно была предрешена.
Рябина под окном мне машет веткой.
И одиночество ...
... И тишина....

Вручил Архангел мне тетрадь
И ниспослал на Землю с выси.
Велел мне лишь добро писать:
Дела людей, мечты и мысли...
Я пролетал сквозь каждый дом,
Я слушал жалобы и споры...
Но всюду видел лишь Содом
И насквозь зрел детей Гоморры ...
Как это небу рассказать?
Там приготовлена Комета,
Чтоб Человека наказать...
Но ведь с людьми умрет Планета !
Хожу по странам, как гроза,
Ногами твердь земную рушу,
Закрыв ладонями глаза,
Заткнув крылами рот и уши ...

И снова рифмованных мыслей тетрадь...
Вела тебя тонко Любовь-благодать--
Замерзшим ручьем,отогревшись весной
Разлилась по осени бурной рекой.

И снова рифмованных мыслей игла:
--Зимой реки мерзнут!...--Но есть же вода
Не мерзнет зимою,и руслом реки
Бежит себе дальше потоком Любви!

--Чего же не мерзнет?--иголки сильней.
--Полна родниками подземных ключей!

Мое достоянье – тетрадь, авторучка.
Пропавшая где – то бюджета получка
Блуждает по банкам позорная сучка.
В малине купается Сонькина ручка.

Мои обязательства – кодекс закона,
Суд, загнивающий вердикт афедрона.
Борис Годунов из хмельного притона
Россия чудес сумасшедшего дома.

Разливались любовью стихи по цветочной тетради,
Воспевая весну, что тонула в объятьях лугов.
Прошлых жизней века постигались в вечерней прохладе…
Даже небо смелело за гранью своих берегов.

Красным шаром на дно уходило закатное солнце,
Пролистало еще один день и, сжигаясь дотла,
Нам шептало, что завтра оно неизменно вернется,
Разливаясь любовью на красный цветочный атлАс.

Когда никто меня не слышит,
Когда мне некому сказать,
Я проливаю мою душу
Пером в открытую тетрадь.