Худой

Я жгу листки своих блокнотов...
Они сгорают без следа,
но из огня мне шепчут что-то,
на крик срываясь иногда.
Ну, вот листок: на нем пометки,
что второпях писал давно,
о напрочь сгинувшей разведке,
ушедшей в ночь под Ведено.
Тому уже три года с гаком,
но дело в людях, не в годах...
Их помнят матери, оплакав,
в далеких русских городах,
да этот листик из блокнота,
что предаю теперь огню.
Другим же помнить неохота -
так я ведь их и не виню...
Я просто жгу свои...

А жить-то надо...
Палить ботву,
сиротской
серой кучей
на огороде
ждущей огонька.
Оно, конечно,
лучше б,
лучше б,
лучше б,
чтоб пуля та -
да в самого стрелка.
Иль, на худой конец,
да мне бы в спину,
иль прямо в лоб...
Но только б -
не в него!
Пусть он бы вырос -
маленький мужчина,
пусть он бы вырос...
Только и всего...

Для чего мы живём?
Для чего всё вокруг?
Неужели случайность всё это?
Неужели за днём
Ночь является "вдруг"?
В беззакония робу одета?!
Почему электрон -
Самый мизер, и тот
Подчиняется строгой системе?!
Почему небосклон
С непостигших высот
В своей формуле звёзд неизменен?!
Скажут - это природа...
За тысячи лет...
Но ведь прежде Закон! Как иначе?!
Слить из хаоса воду,
Или солнечный свет?!
Лишь Закону под силу задача.
Совпадение там,
Совпадение здесь...
А не...

Инопланетянин,
Бледный и худой,
Тихо засветился
Вдруг передо мной.
Только я не в духе -
Мимо сделал шаг:
Я ни с кем сегодня
Не вступлю в контакт.

Ой, Вань, смотри-ка, там уколотый!
Кина не видела смешней!
А почему он с жопой голой то?
И лужа, как у малышей?

И он похож, нет, правда, Вань,
На Клинтона, такая ж дрянь!
Худой вот только, как тарань,
Я вправду, Вань!

Послушай Зин, не трогай Клинтона!
Он ведь мужик, не размазня!
Сама на днях, как та Левинская
Смотрела снизу на меня!

А чем глазеть, пойдем-ка, Зин,
В интимный сходим магазин.
Там всё, что хошь! Есть даже…блин!!!
Шучу я, Зин!

Ой, Вань! Гляди, какие парочки...

Размером с воробья, худой,
Он лапку заднюю волок.
Котенок слабенький, больной,
Кто был с тобою так жесток?

Пушистый серенький комок -
Страданья маленькая кроха!
С рожденья мир к тебе жесток,
И в этом мире тебе плохо.

Хотелось мимо бы пройти,
К жестокости душой привыкнуть,
Ведь невозможно всех спасти…
Но это значит дать погибнуть!

И руки тянутся к нему
Наперекор всему рассудку!
Сама не знаю почему
Уже люблю его, малютку.

Мне сказали, я философ,
Только странно молодой,
Что замучен от вопросов,
Не по возрасту худой,
Что не стоит через душу
Боль земную пропускать.
И чем глубже меня слушать,
Тем сложнее отпускать.
Мне сказали, я повеса,
И что от моих стихов
Открывается завеса
В царство неземных грехов.
В мир, где таинство познанья
Открывает плоти мир.
Где любви блаженство - знанья
Намекнут, что есть кумир.
Мне сказали, я есть кто-то,
Что историю творю,
Что наверно знаю что-то,
Потому и говорю...

Не приглашал он в дом, к себе, гостей.
Его считали грубым, нелюдимым.
Он добрым был и нежным, только, с ней.
Они казались существом единым.

Ее держала крепкая рука.
Приятный трепет пробегал по телу.
Мелодия души была легка.
Наполненное счастьем, сердце пело.

Он болен был и знал, что смерть близка,
Страдал, молчал, обуревали страсти.
"Искусство вечно, жизнь коротка".
Судьбу переменить не в нашей власти.

Длинноволосый, бледный и худой
Упал... скрипач, смычка не выпуская.
А...

Эту синь отеческого края,
Эту даль, хранившую покой,
В грустные глаза свои вбирал я,
К поручням припав худой щекой.
Путь держал на юг речной трамвайчик.
Вёз, глотая вздохи на ходу,
Школьников, колхозников, рыбачек,
Радость чью-то, чью-то суету.
Песнями, протяжными на диво,
Потчевал динамик стариков.
Трое речников цедили пиво.
Зеленью рябило с берегов.
Всхлипывал баян. Махрой пропахший,
Дед в очках «Известия» читал.
Глаз кося на строгую мамашу,
Мальчик с хрустом грушу уплетал...

И дождь смывает все следы...
И время медленно стирает,
Слои и твердые ряды,
В однообразии всё тает.

А день готовит на рассвете
Ещё один безумный блеф,
И пробегает по планете,
Как одичалый, старый лев.

Худой, голодный и усталый,
И не щадя последних ног,
С конца в конец, а не в начало,
И нескончаем этот рок...