Хромой

Если мы произошли от Бога,
То обязаны об этом помнить,
Ярким стать прозрением слепого,
И шаги хромого обезболить.

Если мы произошли от Бога,
Тогда знаний нам не занимать,
Станем первым звуком для глухого,
И немого сможем мы понять.

Если мы произошли от Бога,
Значит - в нас горит огонь любви,
И не нужно счастья нам другого –
Просто быть хорошими людьми.

Я не бывал в предгории Памира
Где в высь волшебной синевой уходят стройные хребты
Где Млечный путь сквозь запотевшее окошко
Прохладным вечером рассматриваешь ты.

Глядишь на уходящую дорогу
В душе неизгладимая тоска
И где-то цокая раздолбанным копытом
Хромая лошадь тащит седока.

В печи трещат дрова,в углу мурлычет кошка
Видны дороги мрачные версты,
И снова станешь ты ,взгляд бросив на окошко
Невольно вспоминать забытые черты.

Дымок расшевелит палитру чувств забытых
Волшебным...

Почаще приезжайте, Президент.
Мы в Ваш приезд не верили, но ждали.
А Вы лишь появились – и в момент
Все женщины истошно завизжали.

Почаще приезжайте, Президент,
Чтоб все сердца в истоме трепетали,
Чтоб обновили старый монумент
И дырки на дорогах залатали.

Почаще приезжайте, Президент,
Чтоб воду нам горячую пустили,
Чтоб выткали ковёр цветов и лент
И все долги военным заплатили.

Наобещайте всяческих нам благ
И каждому, что хочет, посулите.
В предвыборной борьбе нельзя без врак...

Лес шумит, играет вьюга
И несёт зима снега,
Заметая все в округе
Не пройти уже туда,
На опушке ,где избушка
В печке маленькой ,огонь
Все кружит и всё летает,
И с небес на земь слетает
Всё что знают небеса
………………………..
Но внезапно всё затихло
И огонь поведал мне,
Что живет на этом свете
Нечто что не хочет дать
Жизнь на матушке земле.
Он готов пойти на подлость
Ради похоти своей,
Ради мысли черной, гадкой
Превратить в рабов людей,
Раб безмолвен и смирен,
А ему других не надо...

Тонкое лицо императрицы,
золотая роза на груди,
брови как встревоженные птицы
крыльями взмахнули впереди,
и мелькают то леса, то скалы,
и встают из полуночной тьмы
Соловки, лубянские подвалы,
ледяные склепы Колымы,
бьются кони, плачут чьи-то дети,
тени, тени рвутся наяву,
офицеров, сваленных в подклети,
девушек, распластанных во рву,
рвется прах с заброшенных погостов,
комом к горлу подступает прах,
ледяная лапа холокоста
на Ее заснеженных полях,

но летит!
летит по белу свету...

В покоях взору недоступных
Жил гений каверзный с рожденья –
Хранящий: сон – для неподкупных,
А для ответственных – сомненья.

Ночами он царапал стразы,
Дарил с утра гостям похмелье,
Как имитировал экстазы…
А как расстраивал веселье…

Красиво. Ярко. Беспричинно,
Для смеха! Может, для острастки
Водою разбавлял он вина
И добавлял жестокость в ласки.

Шутник. Бестактно, беспардонно
Марал бытийную картину –
Выращивая белладонну
Там, где давно цвела малина.

И странно. Гения...

Моё место в мире сожрано зверьём,
Моё место в мире отдано живьём.
Я прожил пол жизни, оглянулся - пусто.
В зеркале глаза чужие смотрят на меня.

Это я, или не я?
Или кто то вместо меня.
Кто то, кто пробрался в дух мой,
Когда пьян он был и спал.

Легко ли выдержать моменты,
Когда стена в лицо бросается
И грудь со скрипом открывается,
Выходит кто то и зовёт.

За ним иду я, вижу - сердце.
Не бьётся, не колышется,
И это сердце чьё угодно, но только не моё.

Откуда взялся я, явился...

Было это далеко и к тому же так давно,
Что теперь не разберешь
Правда это или ложь.

Жил на свете Царь Потех,
Балагур был просто смех.
Баловал, шутил, играл,
Дурака весь день валял.
Только вот была одна
Незадача у Царя,
Дочь, любимица Сердючка,
Несмеяна и колючка.

Царь устроит представление,
Песни, пляски, угощение,
Он пред ней и так и сяк
Распинается дурак.
Дочь нахмурит снова лоб.
Показать характер чтоб,
Крутит где-то у виска
И кричит на старика:

Ты правитель или шут...

Однажды сказал Робеспьеру Марат:
-Мы руки в крови замарали,
Француза француз убивает, как брат,
В пылу якобинской морали.

-Ты знаешь, Марат,- Робеспьер говорит, -
Мы просто как малые дети,
В России такое еще предстоит,
Что нашу мораль не заметят.

В России повсюду полно голытьбы,
И публика кормится плохо.
Подайте ослепшему в ходе борьбы
С троцкистско-зиновьевским блоком.

Однажды у Троцкого сперли пенсне,
И Лева писать разучился,
И Сталин стал главный писатель в стране,
И этим...

Я девушку люблю с улыбкою бульдога.
Хромую, косую, до ужаса убогую.
Из всех зубов у нее всего лишь два.
В плешинах и коростах голова.

Ещё люблю её гусиную походку.
В три волосинки реденькую бородку.
Её характер аллигатора.
Взгляд убийцы-терминатора.

Я в восторге от гортанного пения,
От коего у всех помутнение.
Я так тебя люблю – уродинка!
И на пол-лица твою родинку.