Хозяйка

Загрустил наш Авраам. Хитрая Ревекка
Прибрала сынка к рукам - делать человека.
Откололся Исаак ручкою от блюда,
Весь в работе, как ишак, на своих верблюдах.

Не приходит по утрам с порванной рубашкой
От какой-нибудь мадам от милою мордашкой.
Молодые в полный рост про отца забыли.
Стал отец им словно хвост не пришей кобыле.

Невесёлая пошла жизнь у Авраама.
Как-то надо украшать эту панораму.
Нет достойнее пути оживить житуху,
Чем на старость лет найти в жёны молодуху.

А, гори оно...

Бог сказал Иакову: «Встань, пойди в Вефиль.
Здесь с афёрой паховой ты поджёг фитиль.
Тех, кто норм этических выдержать не смог,
От проблем этнических не спасает Бог.

Акт святой, дарованный в знак моей любви,
Со своим народом ты вымазал в крови.
Приобрёл известности сей Сихемский шлях,
Вызревает ненависть на его полях.

Многим поколениям жать её плоды.
Уводи немедленно племя от беды,
А потом торжественно, Яков-Израиль,
Ты построй мне жертвенник в городе Вефиль».

***

От иных...

Мечтал быть выпитым бокал, но кажется о нём, забыли,
Он никого не упрекал, их было шесть, да пять разбили.
Он был ещё из первых тех, в которых так плескалась юность,
И к ней в размашку плыл Успех, и Вечер шел, не пригорюнясь!
На гибель брата хрусталя народ хмельную нёс банальность,
Щедрот от жизни ждать веля и брёл из праздника в реальность.
Супруг осколки подметал, она с посудой обращалась,
Бокал в руках её сиял, хозяйкой замка восхищаясь!
Прошли года, один, как перст - средь молодых...

Покой и вечность. Свежая могила.
Крест обнимает рыхлая земля.
Ещё недавно здесь пустынно было.
Трава, цветы, бескрайние поля.

Но вот, как будто прыщ на нежном теле,
Охапкой бурой вырос бугорок.
Под ним в гробу по трупу еле-еле
Ползёт лениво белый червячок.

Подумал он: «А что это такое?
Гниющее, большое существо.
Вонючее, неровное, немое.
Погибло? Как? Быть может, колдовство?»

Легка дорога по гниющей массе,
На дне глазниц размякшие мозги.
Он слизь глотал, тонул в кишечном...

Легкомысленный, с виду, помпончик
И перчатки бордовые в тон
Открывали весенний сезончик
И о чем-то шептались с пальто.

И косметика в сумочке черной
Ликовала: – Пришла, мол, пора!
Стиль неброский, немножечко томный,
Придала я хозяйке с утра.

Настроение тоже хвалилось,
Что старалось не падать ничуть.
И улыбка лицу пригодилась –
Отвела и печали, и грусть.

А сапожки – по моде, не меньше,
И искринки в веселых глазах…

Кто такая? Любая из женщин...
Пусть, порою, не в жизни, в...

Может я сейчас и недотрога,
Жизни не затронута лишь треть,
Было то решение от Бога,
А сейчас...я буду посмотреть.

Вот сижу --чулочек синемудрый,
Понимая --плен любовный--сеть.
Может мне блондинкой златокудрой
Из шатенки...буду посмотреть.

Ах, Весна,чего же--у порога,
Проходи, дуэтом будем петь,
Медных гор Хозяйкой --недотрогу
Одари...и будем посмотреть.:))

Она свою силу за слабостью прячет,
Ей ярости привкус по снам лишь знаком…
Тепло очага «быть покладистой» значит
Для кошки, живущей всю жизнь под замком.
А ей нужен ветер, что пахнет свободой,
А ей нужен вечер в объятьях природы,
Чтоб мышь отследить где-то за тростником…

Хозяин накормит ее, приласкает,
Она промурлыкает нежно в ответ,
Но он не узнает, никак не узнает,
Что полного счастья для кошки здесь нет,
Ведь ей нужен ветер, что пахнет свободой,
Ведь ей нужен вечер в объятьях...

Купались облака в ведре воды студёной.
И ветерок, как лодочки, их бережно качал.
Им не дождаться вовсе девицы влюблённой –
О том, от глаз упрятанный в траве, родник журчал.

Стоит забытое хозяйкою ведёрко,
Всё больше греется на майском солнышке вода.
Счастливый смех с благоуханного пригорка
Блуждать пустился по раскидистым садам.

У природы – чудеса,
Посмотри во все глаза,
Вертолетики-стрекозы
Опьянили бархат розы,
Паучок сильнее тучки,
В сетях караулит лучик
И назад не возвращает –
Паутинка – вся сияет!
А кузнечики, кузнечики
Распрямили гордо плечики,
Подтянули и осанку
И стрекочут спозаранку.
Жук ползет тяжеловесно
И вздыхает, и ворчит,
Лишь ему в раздолье тесно,
Всех здесь надо обходить.
Кошка похитрей хозяйки,
Знает, что и как стянуть,
Только нет хитрее зайки,
Что петляет вечно путь.
Мыслит мишка...

Капнет непослушная слеза
в час, когда устав бороться с днями,
мысль, как ядовитая гюрза,
юркнет между сном и простынями.

Скользкою прохладой в грудь мою,
втиснувшись, уляжется хозяйкой.
Снова одиночеству спою
песнь под эту балалайку.

Крутят стрелки старые часы,
им мои напевы безразличны.
Вновь у пограничной полосы -
крест перстом на грудь свою троично.

«Господи, помилуй, охрани,
мне пошли в печали утешенье!»
Ранний свет в глаза, как баловник,
светлою улыбкой – день весенний...