Густой

Я увидел – продается малина
Не малина – картина с холста
Я попробовал эту малину
И почувствовал сердцем
–Не та!

А вот у бабушки, вот это малина
И сочна, и густа и вкусна
Так и женщина, твоя половинка
Должна быть
Одного с тобою куста

Роняет крохи бытия
Прошедший день во длань пророка.
Несокрушим до смерти срока,
Внимаю Слову Божью я.

Пусть там, где кончатся грехи,
Где счёт окончат преступленья,
Злой дух на чашу искупленья
Положит все мои стихи.

И тут, всем бесам вопреки,
Весы качнутся к Правды строкам,
Святым безсребряным пророкам
Благословивши труд руки!

И, укротивши адский вой,
Ревущий над гееннской бездной,
Я для потомков не исчезну,
Поникнув буйной головой.

Я к вам вернусь в стихах простых,
Но...

Были во мне мысли,
Да вот все и вышли.
В голове моей пустой,
Теперь ветра дикий вой.

И теперь болит она,
Вой лишает её сна.
Жизнь нелёгкая настала,
Смеха в ней совсем не стало.

Стали грустными в ней дни,
Стали скучными они.
Как в нелепом, глупом сне,
В них теперь живётся мне.

Виноват я сам наверное,
Бранил мысли словом скверным я.
Когда их густая каша,
Мне мешала, будорожа.

Боль прогнать смог головную,
Поняв истину такую:
Беспокойство мысли лучше,
Чем покой — пустой и...

Туман воспоминаний в голове,
Мерещатся походы боевые,
В далекой той, проигранной войне,
Мне кажется, что не мои, - чужие,

Как вспомнить я могу, двадцатый год,
Херсон, в котором я, ни разу не был,
В саду окна знакомый переплет,
Мансарду и в кроваво-красном, небо...

У скал, ревущий бешено прибой,
И ржание коней в большой станице,
В буденовках озлобленный конвой,
А море так на солнце золотится...

Встает из моря густо-красный шар,
Босой, стою в рубашке у обрыва...

До самого Крайнего края,
Где небушко в землю вросло.
Любви чувство сердце сжигая,
Тропой удальца привело.

В краю том, людьми позабытом,
Ни птица, ни зверь не живёт.
Из камня девица сидит там,
Она удальца того ждёт.

Она его суженным звала,
Их свадьбы назначен день был.
И всё счастье им предвещало,
Им жизнь согревал Любви пыл.

Назначена свадьба на осень,
Уж скоро и лету конец.
И как траву всю в поле скосят,
Пойдёт дева с ним под венец.

Но что завтра им приготовит,
Увы, не...

Я помню все, что было не со мною,
В далеком восемнадцатом году...
Протяжный звон замерзших колоколен,
Колючую февральскую пургу...

Злой ветер воет в темных подворотнях,
Поземка вьется сизою змеей,
И задувает в выбитые окна,
Затягивает снежной кисеей...

Заносит патрули колючим снегом,
С домов срывает клочья кумача,
Листы указов разных и декретов,
Луна в снегу мерцает как свеча...

Горят костры постов на перекрестках,
Цигарки тлеют в мерзнущих руках,
И выстрелов...

Как же плохо, как же грустно,
Когда ты, как в горле кость,
Раздраженья вызвав чувство,
Средь чужих, незванный гость.

И на сердце тогда тяжко,
Воздух станет вдруг густым.
Душит ворот у рубашки,
Плохо братцы, быть чужим.

Никого не укоряю,
Виноватых нет здесь в том,
Что эпох не выбираем,
Тех, в которых мы живём.

Так судьба распорядилась,
В перемен век я рождён.
И то гнев её, то милость,
На пути дарил мне он.

Понимаю всё, но грустно,
Плохо — тяжко мне друзья!
На душе темно...

1
А посреди густого леса
( Что был дремуч... и тем пугал! )
спадала, будто бы завеса...
и мрак, едва, ей уступал,
в мерцании...- лужайкой узкой,
на коей ( Здесь: манерой прусской! ),
свод, возвышаясь над землёй,
слыл укреплением ( Вдруг, бой! )...
и пусть, в столь маленьких размерах
( Зато, по правилам войны! ),
ведь состояло из стены,
а то - из вала, в полусферах,
и рва - приличной глубины
и, соответственно, длины...
2
За укреплением находилось
жильё..., нежданное в глуши...

В лунном свете
Со звезд мы сошли
И едва коснулись Земли,
Как тоской заструились.
Форма сковывает пределы любви,
Мир количеств топит духа огни!
Да, израненные и отравленные,
Но не стравленные меж собой,
Пусть оставленные судьбой
И висящие над обрывом,
Но держащиеся за воздух
И не сброшенные душой,
Мы, раскачиваясь над Бездной,
Пьяные от Любви,
Ищем дорогу Домой!
Лимит вышел, контракт завершен,
Карман кармы пуст – долг погашен,
На устах – смерти вкус – в Жизнь рожденья...

Служба каждого солдата,
На смекалку ту богата.
Как-то летом, в час ночной,
Встал солдатик на постой.
Он и голоден и квёл,
Он с тоской глядит на стол.
Только стол тот чист и пуст,
Над столом тот свет не густ,
А старушка перед ним,
Не парит, как херувим,
Перед ним она, как дуб,
Взгляд её совсем не люб,
Бровки хмурит и сопит,
Жадность в бабушке не спит.
Да солдату дела нет,
До её проблем и бед:
- Я, бабулька, есть хочу,
Хоть ворону проглочу!
Только вижу, хнычь не хнычь,
От тебя...