Грудь

Слова бессмысленны.
Точнее – смысл не в них.
Но голос твой мне очень нужно слышать.
На крышах тает снег,
и плачут крыши.
И слышно, как капель на улицах звенит.

Я звонкий голос твой
со звуками капели
неторопливо смешиваю, пью
и щедрую судьбу благодарю
за вкус великолепного
коктейля.

Я пью один,
замкнув свои пределы.
Я пью и досыта напиться не могу.
Капель, протаивая русло на снегу,
дарит покой
душе моей и телу.

Ночь минула.
Рассвет над миром встал
и лёг на грудь...

Простите меня и убейте,
Только сначала простите!
Осиновый кол в грудь мне вбейте,
На чёрном кресте распните.
Вы простите меня навсегда,
Вы забудьте меня навеки,
Мои слёзы мёртвая вода,
Льдом покрылись кровавые реки..
Глаза мои нагло врут
Улыбка моя врёт тоже
Меня только те поймут,
Кто чувствовал боль всей кожей.
И с вами быть просто рядом,
Давно уже я не достойна,
Окиньте прощающим взглядом...
Я ухожу, довольно!!!!
Мне стало так больно молчать..
О, если бы вы не кричали...
Мне...

И больше не тревожит грудь
Рука того белогвардейца...
(лиричное)

«…А грудь – бандуры ломанную деку,
пускай саднит обломанной струной».

«…Душа пропитана бессильем –
тревожным вестником потерь…»

В. Друзь, из переводов стихов В.Стуса

«…Пускай саднит…» незаживающая рана
в душе твоей, уставшей от дорог.
Пускай тоска её тревожит утром ранним.
Не плачь так громко. Мир наш очень строг.

Не успокоят боли никакие слёзы.
Ты обречён – пасть в бездну, иль взлететь.
А ты боишься. Топчешь жизнь у края. Возле
забытых крыльев. Кутаешься в плед

своих...

Поэтика безмолвия –
непростительная роскошь
нашей эфемерной, сиюминутной близости,
Рефлекс безусловный
такой условной сцены,
но все же такой притягательной искренности.
И руки прочь
от наивного созерцания,
от лепета детского
моих ищущих глаз,
Я сегодня
вновь строю здание,
небоскреб вдохновения
для умозрительных нас.
И пусть разорвется в клочья,
сгорит синим пламенем
бестия легкой взаимности,
Страсть моя,
поэтика безмолвия,
подыграй,
распахни грудь наизнанку,
урони к ногам...

Ломит кости и суставы,
А в глазах – песочка скрип.
Как же всё – таки устал я
От тебя, мерзавец грипп!
Третьи сутки – тридцать восемь
С половиной. В горле – ком.
Кашель жизнь мою уносит,
Режет грудь, как наждаком.
И озноб идёт по коже,
Пробирается, как вор.
Голова моя похожа
На загнивший помидор.
Нос, как ветхий кран, не держит.
В две струи течёт с утра.
Никакой уж нет надежды
Встать со смертного одра.
Впрочем – дудки! Оклемаюсь.
Вот с Россией – посложней.
Встану скоро и...

Твои черные кудри и лик неземной
Меня медленно сводят с ума.
Взгляд, наполненный страстью и кроткой мечтой
Прожигает мне сердце до дна,
Как стрела проникает в горячую грудь,
Разбивая сомненья и горе,
Заставляя в блаженстве мечтанья тонуть,
Не желая иной себе доли...

Первого апреля никому не верю.
Верил, очень верил я в иные дни.
В триста шестьдесят четыре
полон был доверья,
Настежь душу с дверью – только загляни!
Заходили многие – робко и смущённо,
Или по-хозяйски, не вытерев сапог.
Наносили грязи, ругались возмущённо,
Плакали в жилетку, пили пьяный сок.
Мало кто и радовал встречною открытостью,
Удивлённой радугой и ручьями глаз.
Вот лапшу мне на уши
с осторожной хитростью
Поварята вешали много-много раз.
Были и такие гости дорогие...

Дело ясное, дело тонкое,
Разлетается монета звонкая.
И двугривники и червончики.
В кабаке шумят полуночники.
Под гитарный звон, да под бражный стон,
Отрываются под угарный гон.
Разнимаются, обнимаются,
И шальным вином наливаются.
Ако посуху, ако поводу,
Жгет красавица, как по проводу.
Разрывается душка ярая,
Застоялася, кровка старая.
Ополумится, омолодится,
И на белу грудь с ревом бросится.
Разудалится, как на коржичек,
А в боку крутом, вострый ножичек.
Загорит в глазах...

Зависть брызжет ядовитой слюной,
По размазанной в Душе ране.
Ехидно улыбнется Дождь хромой,
И в ночь потех воскреснет Странник.

Беззубым ртом Солнце томно вздохнёт,
Грудь гнилую, Мне обнажая.
Мёртвое тело Земли покрыл лёд,
Всё живое здесь убивая.

Бог бросит Нам обглоданную кость,
Чтоб Мы в драке друг друга убили.
Сердце заполонит свирепая Злость,
За что Христа к Кресту прибили