Городской

Засыпающий парк, заходящее солнце
сгоревшей на блюдце бумажкой, рассыпавшейся
вечерним сумраком, словно апостол,
несущий благую весть в ниши глухих домов;
натянутая паутиной душа разносчика снов,
топка угольных туч, случайное многоголосье окон;
тополя приглушенно танцуют, отягченный романс дубов
чарует локоны утомившихся проводов – троллейбус идет в депо.
А над всем этим водит ладонью старец седой,
и струится псалом в прилив городской волны. Черной тропой
мне выпадает черви – это...

В городе люди друг друга не знают,
Мимо друг друга спешат по делам.
Лишь ненароком задев, замечают,
Чтобы забыв, разойтись по домам.

В доме иной раз годами соседей,
Могут не видеть и в лица не знать.
Глянут, в подьезде нечаянно встретив,
И позабудут их лица опять.

В городе люди чужие друг другу,
Рядом живущий здесь часто далёк.
Деньги здесь платят в ответ за услугу,
Здесь и в толпе человек одинок.

Гул городской словно птичий базар,
Здесь суета, и людской речи шум.
Люди...

Опять - круги квадратит на паркете
всю ночь
моя бессонная душа…

И всё-то ей неймется, доннерветтер!
И всё-то ей – спасать и возвышать…


Ведь вот же:
спит в поленнице полено.
И спит валюта в банке на Тверской.

Похрапывает краешек вселенной.
Сугубо-сельский.
Явно-городской.


И многие еще не чуют вьюгу.
И подличают – в летнем наяву…

Зачем: квадраты нарезать по кругу?
И взламывать паркет…
И жечь листву…


Но кто-то ж дал мне
в мире тьмой объятом
живую...

Елена Андреевна с грустью глядела:
В зеркале были её пятьдесят.
"Это ужасно! Как располнела!
Может, толстит меня этот наряд?!

Ох, эти годы, куда от них скрыться!
Если б возможно назад повернуть!
С возрастом всё-таки трудно смириться,
Жаль, что короткий у юности путь.

Впрочем, ровесницы выглядят хуже …
Я еще как-то и чем-то держусь.
Может, корсет затянуть бы потуже?!
Лучше – диета, как только вернусь!"

Елену Андреевну ждали подруги.
В коттедже за городом все собрались.
Место...

Затюкан мегаполисами – досыти,
я приходил к Поэзии
не раз…
К караковой девятилетней лошади
с подпалинами рыжими у глаз.


И фыркая, меня на круп звал бережно
мой вороной и солнечный пегас…
И жизнь в два темпа –
иноходью бегала!
Двумя сердцами – радовалась в нас!


И в бок нам речка отливала сажею…
И ветер гривы нам трепал слепой…
И в мыслях, и в делах:
всё было слаженно.
И в рифмах слаженно. Само собой.


Но век теперь другой. Мы все – без лошади.

А у поэзии...

С неба – невод сочно-синий
ловит летней лаской, лиц
хмурый хор, лениво-львиный
городской галдёж и свист.

Собирает брег бродяжий
стаи, своры пьяных псов;
ветер льется сальной сажей
злачных заводских хлевов.

Узость улиц, плен пролётов,
шип шоссе, коробки крыш;
твоя тьма, твоё болото –
сердца склеп под маской мышц.

Я люблю лиловый вечер,
высекающий простор
для прохлады, кой просвечен
нерв нагой – болезный мор

пьяных псов, чей дрейф распутал
смерти сумрачный аванс.
Я люблю...

Мусор кварталов разносит ветер,
Чайки кричат пролетая мимо,
По подворотням бегают дети,
В горле першит с заводского дыма.

Город асфальтом дорог изъеден,
Всюду язвы коммуникаций.
Нету без сборищ народных песен,
Лишь отголоски отдельных наций.

Вид из окна на родную помойку,
Смога туман пирогом слоёным.
А у меня в котелке похлёбка,
Да самогона стакан гранёный.
-
Сергей Прилуцкий, 19.06.2012, Алатырь

Видимо был пьян или двоение, несмотря на
ночь, не ухудшило настроение, ориентации,
в пространстве и времени, точь-в-точь, как
когда-то, в молодости, ещё в той жизни,
песок, любовь к отчизне, мексиканское танго,
Дон Хуан, поедание, нас кактусов и дурмана,
это вам не саке, и не то, что покрепче, бьёт по
голове, не станет легче, при воспоминании,
зима, на подоконнике, городской квартиры,
смотрю сам на себя, в другом мире,…….
реальность и измерение, не совпали, видно
в сумму историй...

Исполнен пустотой, (отличие), тем звуком, что
тимпанит, как эмфизема лёгких, как шар, что
всё кружит, летает, над плоскостью добра и зла,
сравнялся с пылью, (не этой, городской), а дере-
венской, летней, придорожной, и горяча и мягка,
пудра, по щиколотку поглотила (ступни), как мыс-
ли поглотили мозг, как воспаление, (извоз), меч-
тами и надеждой, уповает, мнит, пространство,
мнимое сучит, дробит и разделяет на осколки,
(иголки колки, шар он кругл, а куб, ребрист), а та-
нец...

Надеюсь, я уже созрел
писать роман. Мой друг-читатель
(да, я на "ты" - ты мой приятель!),
бросай рутину глупых дел!
Садись-ка в кресло поудобней…
Я поведу рассказ о том,
чем я и сам грешил тайком
(кто с правдой - тот и благородней!),
когда и молод был, и глуп.
И верил, что Земли я пуп!

Роман, конечно, о любви.
Пусть рвутся новые поэты
изобретать велосипеды,
а наше дело - c'est la vie!*–
сбирать цветы ночных мечтаний
в букет красноречивых слов
о тонкостях проблем полов,
о...