Городская поэзия

Ночная музыка, она же – поэзия,
как вино наполняет сосуд души,
но как много готовых сопротивляться,
и тогда, я топлю в ладонях мартовский снег,
на котором кувшинками прорастает безмолвие,
словно твои слезы, при первой встречи,
после шести лет разлуки;
в их зеркальных осколках – твоя слабость,
бархат зимнего солнцестояния,
твое вешнее дыхание на лепестках розы,
твой голод, твои серебристые сонные волосы на подушке,
и твои истории, ведущие
летоисчисление ночной музыки.

Уходят артисты,
прощаясь глазами.
Мы плачем душою,
а не слезами.
Их всех перечислить
уже невозможно.
Их роли в кино
глубоки и так сложны.
Про них говорили –
таланты от Бога!
И нет у поэзии
нужного слога,
Чтоб выразить
значимость их, высоту
И с ними ушедшую
чью-то мечту …

Седая улыбка песка в молодой и невинной печали зеленой волны.
Ночь чарующе плыла смуглым блюзом луны,
морская соль оседала жемчугом на руках.
Любовь проникала в поры уснувших окон,
играла под звёздами оттенками прибрежного бархата.
Лиловый шар неба скрывал две тени,
застывшие пунктиром невыносимой надежды.
Чёрные лапы кипарисов освещали тьмой потускневшие шаги;
линии движений плавно перетекали в тёплый пейзаж;
в шёлковом покрывале взгляда нежились последние лучи
чуть видимого света...

Здесь было вечное похмелье, как синоним вечной поэзии.
Перламутровый рубец её губ на моей щеке напоминал
об умирающем солнце в медно-бронзовой чаше вечернего моря.
Медовые судороги полумесяца падали сахарной пудрой к ногам.
Лёгкая скатерть ночи расстилала ветреную вязь,
замешанную на аромате сладкого объятья.
Бледная тропинка извивалась ленточкой
ненавязчивого дождливого щебетания родников.
Мимолётные звуки разбегались соцветием волн.
В глубине, сияющих сумраком глаз,
отражался...

Ночь…Лучшая поэзия – мурчание кошки,
свернувшейся клубочком под левым плечом, у застывшего,
лунным светом, сердца. Эта ночь – больше всех слов –
это время гремучей змеи, хозяйки пустыни, на коже которой,
отпечатались мягкие звёзды – кошачьи следы. Дорожки
и ручейки тусклых, шепчущих штор, вышитых
летним ветром – проводники строк,
брошенных ненароком чёрно-индиговой пеной моря,
кипящего любовью к стихам;
здесь лучшее четверостишье – забвенье, разделенное с горным
колодезным эхом...

Я — Сириусианская
Богиня.
И сей Земле Дарю
Добро, ЛЮБОВЬ.
Лишь тот, кому известно
Моё Имя —
вошёл под Мой
Космический
Покров!
Сегодня Говорю открыто
с вами:
Настало Время плевел
Сожигать!
Картинами, Поэзией,
Словами —
Даю понять:
Есть у Вселенной Мать!
Она вас Пророждает
и Лелеет,
Уводит души в Горний
Вышний Свет.
Она Утешить и Простить
Умеет
заблудших и кому прощенья
нет…
Подходит Срок СобРАть
Христово Племя,
Освободив планету
из оков...

Поэт не может без любви,
Он, умирая, пишет строки
Поэт не просто состояние души,
Он есть душа и не страшны ему упреки
Поэты часто одиноки, у каждого свои пороки,
Но Боже, как они нужны
Они любви проводники
Поэты не могут быть жестоки,
Ведь не смотря на все упреки
Он продолжает писать и душу свою толпе изливать
Поэзия адская плата за чувства
Всего одной рифмой можно сердце растопить, счастье подарить, жизнью одарить и ею же можно сгубить
Не зная границ, поэт, как ни кто умеет...

Я Говорю на Языке Руси!
И Солнечные Знаки в Стих Слагаю!
Язык Небес, в Котором Неба Синь
Неоновое Племя Возрождает!
Неоновое Солнце на Заре
Светило Чистым Спектром
Белой РАсе.
ПрекРАсный город ХОРСТа —
НАЗАРЕТ —
запомнил Лик Христовый
Светлоглазый…
И в Солнечном РАю Язык Звучал —
Сиянием хрустальной Светомысли!
И Сириус в Системе Излучал
Цвет Синевы, неповторимо-чистой!
Но Сетово отродье на Земле
явило извращенье Светомысли,
и РАдужное Слово в пелене,
как в...

Осень стылая... Полночь.
У храма поэзии: мокрые ветви,
Провалы души у ствола.
И — пожухлые листья...
...местами. И сбоку от храма.
Неистовый Ветер рвет ветви!..
Незыблемы твердые души,.. — подальше...
Последние листья вокруг опадают...
А в Храме — алтарь...
...пыль сырая. И — пустошь в пространстве.
Темь черная в душах.
А в куполе храма — провал...
...а небесные, звездные искры? Едва ли.
В тумане осеннем: храм, ветви... И Листья.
Небесные Искры!..
В провал бы, — под купол...

Исписалась ночь до чёрного рассвета. Время, как струна.
Снег с дождём – танцующая смерть, греющая рук кубовых вены
у декабрьского белого костра.
А ладошки краснощёкого младенца, как кирпичики вселенной,
хлопают вдогонку мотыльку; здесь памяти обрыв –
а значит – Бог. Здесь вакуум вечности – конечен; мгновение – бессмертно.
Зарисовать мгновенье словом, миг,
где угол неизбежного паденья равен
углу, в который ставили нас в детстве.
Я отодвинул штору и увидел – там ноет пустота,
изматывая...