Горная вершина

ПРЕДЧУВСТВИЕ

В вечерней синеве, полями и лугами,
Когда ни облачка на бледных небесах,
По плечи в колкой ржи, с прохладой под ногами,
С мечтами в голове, и с ветром в небесах,

Всё вдаль, не думая, не говоря ни слова,
Но чувствуя любовь, растущую в груди,
Без цели, как цыган, впивая всё, что ново,
С природою вдвоём, как с женщиной, идти.

Перевод В. Левика



СПЯЩИЙ В ЛОЖБИНЕ

Вот в зелени уют, где, музыкой чаруя
Бравурной, по весне – в лохмотьях серебра –
Ручей проносится...

Кто жить спешит - не понимает,
Он хочет в жизни всё успеть.
Машину хочет он крутую
И заграницу посмотреть,
По клубам хочет он мотаться,
Любовниц штуки три иметь,
И в деньгах, в роскоши купаться,
И на других плевать хотеть.
Курить кальян, пить кока-колу,
На горных лыжах погонять,
Он ощущает жизнь приколом,
Ответственность не хочет брать...
Другой от мира отрекаясь,
Бубнит молитвы, мантры, но
Едва ль сам верует и понимает,
Зачем жить Богом нам дано...
Один просит, что дать не в...

На диком склоне горной кручи,
судьбу величием дразня,
раскинул ветви дуб могучий,
собою небо заслоня.

А рядом с ним на том же склоне
прижился маленький бонсай.
Склонился в вежливом поклоне –
и не заметишь невзначай
такую крохотную особь.

Но держат крепко корешки,
и сквозь обветренную осыпь
уже пробились черешки.

Пусть между маленьких листочков –
миниатюрные плоды.
Не наберётся и мешочка,
зато годятся для еды.

Пусть дуб полнеба заслоняет,
рождённый для иной судьбы...

Панихида, псалмы, и кадило окутало дымом
восковое лицо, прилизали старухи его.
Ходит толстый священник, и руки священника стынут,
совершая в торжественный час ни к чему колдовство.

Спит Машук, над зубцом колыханье ночного тумана,
по низинам легло покрывало, тяжёлая стынь,
перевал ожидает от горного склона обвала,
вперемежку с малиною терпкая пахнет полынь.

Чу, споткнулся священник, Чудотворца качнулась икона,
во сердцах помянул он недобрым шутовской маскарад.
Из угла вышла тень...

Пустота разлива гор, призрачной облачной кроны
безбрежно разбросанной кофейной долины,
полной целебного безмолвия, такую пустоту
зову я сердцем дикой поэзии.

Тени поют.

Небо вскрывает кристальное лоно,
взгляд – водной лилией,
слух – орлом за версту,
прикосновения – шелковым лезвием.

Слушай.
Безмолвствуй.
Тени поют.

Уходи от себя метелью горного воздуха.

Всё то, что есть у Мира для меня,
Всё то, что и немного и не малость--
Есть эта жизнь, И степень, глубина,
Их мне познать по сути назначалось.

На горные кряжи взобравшись, на плато,
Иль в глубь морей ныряя неустанно,
Нам память отмечает только то,
Что в чувствах пережитое осталось.

Что человек? Сознание, Душа,
И переменность чувств и Состояний.
Сотри все чувства,чем бы он дышал?
Лишь пустотой безжизненных желаний.

Раз человек, то должен жить, творить,
Раз в человеки выбрана...

В тунике бело-голубой,
В коричневом плаще
По горной тропке молодой
Шёл утром человек.
Был август-месяц. И пока
Ещё земля цвела.
Вдруг он увидел: у костра
Шнур девушка плела.

Вплетая травы и цветы
В изделие своё,
Она негромко пела и
Все слушали её.
Нетрудно догадаться, что
Увидел Блодвид он.
Мягко ступая по тропе,
Принц-Падуб подошёл.

Она взглянула на него.
Замерло сердце вдруг.
Всё перестало для неё
Существовать вокруг.
И Блодвид молвила тогда:
-Я так...

Заря, росой весталки римской, вдохнула чистоту фиалки
на сажу ветхой ночи.
Я сон умыл прохладой ренессанса, открыл затоном взгляда горизонт.
Сегодня я рожден из лунной пыли и звездной чешуи
в шестом часу, когда поет
петух зарницей августа, когда в созвездье Льва Регул пророчит.
Меня искало сердце многих нимф, я отдан был одной из многих
растратой вдохновенной.
Меня бросало в жар и лед, в лен и базальт, на вере и на ересь.
Очередной рубец календаря, седая прядь души, шрам-время;
я...

Я начинаю последнюю главу своего странствия.
В гриве ветра путаются следы озябших ночей.
Дикое эхо моря плещется солью в груди.
Путник возвращается в дом, путник горных пространств,
Дитя рассвета, поборник холодных речей
Стальных романсов изумрудной волны.
Куда привело нас горе, куда привела нас гордость?
Вдали разбиваются грозы свободы, молнии бесприютности.
Тени шаркают попятам, тени струн, тени бродячих песен.
Куда привело нас наслаждение, куда привела нас молодость?
К праху надежд...

Он шёл по лесу и, горюя, пел.
Пел о своей любимой – Эвридике.
О том, что лучше её было не найти.
О своём горе и своих печалях.
И звери дикие, вокруг него собравшись,
Старались хоть немного успокоить
Так рано боль познавшего певца.
Забыв свой нрав, они к нему ласкались,
Деревья, к нему ближе подступив,
Ему шептали: «мы тебя все любим».
Им вторили и звери, и цветы.
Орфей им был, конечно, благодарен
И тут он вспомнил, что сказала мама.
Она сказала, что дриады смертны.
Но...