Герасим на исповеди

Мелодия упавшего листа,
Мелодия полёта и прощания.
Щемящая в ней сердце красота,
В ней ломкость старости и горечь расставания.

Мелодия упавшего листа,
Прошального полёта есть в ней плавность.
В ней жар листвы осеннего куста,
За жизнь, Земному миру благодарность.

Мелодия упавшего листа,
Нет в грусти светлой крика и надрыва.
Есть в ней берёз наивных простота,
Ах как же та, мелодия красива!

Мелодия упавшего листа,
В ней Бесконечность мига перед смертью.
Она как исповедь...

Так, обычная в общем история,
Каких много вдохнул на бегу,
Но сжигал в своём сердце их вскоре я,
Только эту вот сжечь не могу.

Перекрёсток, где буднями серыми
Летний зной нагоняет тоску
И машины застыли пантерами
На дороге, готовясь к броску.

Помню женщину и смятенье,
То лицо омрачившее вдруг,
Да и шла она грустной тенью
Безразличной к тому, что вокруг.

Если долго не мучиться поиском
В миг найдутся слова и жест.
Предложил ей гулять в Коломенском
Где немало красивых мест...

Любишь ли стихи ты,
Как люблю их я?!
Каждая страничка –
Исповедь моя!

Чувства из темницы
Выпусти на волю,
Пусть живут свободно
Точно птицы, в поле.

В тонкой чаше Нежность
Ты не расплещи,
С ней иди по миру,
Счастье поищи.

Где-то встретишь Верность,
Может быть, Удачу …
Вслед перекрещу я,
А потом – заплачу.

А что будет дальше?
Этого не знаю!
Если бросишь мне: "Прощай!"
Я скажу: "Прощаю…"

Видно мысли смятые
В невесёлый час,
Грустью вы упрятали
За лазурью глаз.

Всплыл он за делами,
Что мне не подарки,
Разговор наш с вами
Накануне в парке.

Мы едва знакомы
Были до той встречи,
Вышел я из дома
И столкнул нас вечер.

И в чужие странно мне
Влезть теперь печали,
Исповедь туманную
Сами вы начали.

Среди фраз, обрывом
Молча вы курили,
А потом с надрывом
Вдруг заговорили.

"Знаете, я брошена,
Без надежды вроде,
Тропки запорошены
Десять лет в разводе.

Жизнь...

Он был жалок, убог, печален.

Часто кашлял и шмыгал носом.

"Дурачок" — ему вслед шептали

Все подряд, и глядели косо.

Делал вид, что не обижался,

Был приветлив, учтив, радушен.

Притворялся, и улыбался,

Пропуская смешки сквозь уши.

"Смейтесь! — мыслил. — Смотрите сверху!

Я вас выше! Уж я-то знаю!

Ваш удел — мерить вашей меркой!

И за это я вас прощаю!"

Он бродил, незаметной мышкой,

В переулках, где меньше шума,

Спрятан в серенькое пальтишко,

Весь утоплен...

Без покаяния!Без прощения!
Я отрицаю тебя-воистину!
Нет боевого на мне крещения,
Хоть и воюю с тобой неистово-
До онемения,до бездушия,
Не замечая ни слез,ни боли,
Я отвергаю тебя!Всей сущностью!
Всем естеством!Каждой каплей крови!
Прочь!Уходи!Не нужна мне исповедь!
Мне и в аду от тебя-спасение!
Лишь бы любой ценою выстоять,
Не ощущая земли коленями...

Тебе о главном и сокровенном
Поведаю я, как на исповеди,
Только лишь не предай

Всю жизнь брести к себе, оледеневшей, мертвецкой походкой,
к своему глухому степному приливу, раскалённому мраком луны,
к своей полудикой присяге праведности, изливающейся
вакуумом света на подножие каменистых холмов;
одинокой песней выжженных трав всю жизнь искать свою тень.
Смотри, как солнце украсит палитру блюза, сыгранного в проёме окна,
на растаявших занавесках; мягкий полдничный ветер
ляжет в ладони пыльцой поцелуя; время подарит вечер –
вечер напишет чернилами сонных глаз...

Что может быть важнее печали и чище слёз,
бессмертнее смерти и ненадёжней дыханья в груди –
горсточка горечи на язычке кисти, скользнувшей
падающей звездой в недописанную картину
по живому сердцу.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь –
кружится часовой механизм, проверяя на прочность
вестибулярный узел. Кто умирающему мгновению
подарит вторую жизнь, подарит бессмертие,
как не тот неистовый нищий, расточительный на порок,
но жадный до невинного взгляда безумца.

В...

Мне тридцать зим –
четыреста семьдесят пять миллионов вдохов,
столько же выдохов – отсрочек судьбы
до встречи с Тобою, Господи; моё дыхание –
тридцать витков вокруг солнца; моё сердце –
ядовитая чаша вина, выдержанного в подвале осени;
моё счастье – откровения жребия сиюминутности,
познающие роскошь и нищету.

Ты чувствуешь плоть, выкованную в сердце Солнца,
доведённую до инстинкта, и возведенную в ранг поэзии,
боль, вырванную из утробы матери;
ты чувствуешь душу, брошенную...