Его выбору

Мне стыдно за то, что я ранил любимых,
Бросая бездумные злые слова,
За тыщи часов, мной бездарно убитых,
За то, что боялся, что скажет молва.
Но я ли в ответе за тыщи убитых
В горах, в городах и в ущельях Чечни
Мальчишек России, сынов незабытых?
А те, кто в ответе – при власти они.
Что толку клеймить их хореем и ямбом?
Они недоступны земному суду.
Да, есть Высший суд.
Только он им – до лампы.
Привидится разве что в пьяном бреду.
Мне больно за вас, угощающих урны,
Поверивших в лживо...

Быстрые шаги, дерзкие ответы,
Взгляд из-подо лба, и вся жизнь взаймы.
Планы и доверие затерялись где-то,
Мысли бестолковы, а слова немы.

Виноватый вид и совесть виновата,
Виноваты все, кроме нас самих.
Памяти ключи брошены куда-то...
Запертые двери как открыть без них?

Плохо, хорошо, много или мало…
Смешаны цвета, звуки и года.
Как не ошибиться в выборе финала,
Если голос свыше не слышен никогда?

На песчанный берег набежит волна,
Поглотит следы моей печали,
Успокой, родная, душу - всю до дна,
Причисти своим живым Граалем.
Унесусь за ветром чайкой над водой...
Джонатан?! О, нет, ну что вы, проще,
Безымянный путник... грешный... никакой...
Заплутавший в иллюзорной роще.
Оплашал на выбор. Поводырь молчит.
И по нервам гулкие удары.
Не пылает сердце? Даже не искрит...
"Бенифис" расстроенной гитары.
Посижу на дюне. Расстворюсь с песком.
Отпусти, печаль, меня, песчинку,
Я и так...

Тяжелые злые ботинки с хрустом ломают ребра.
Стоят над лежащим противником со взглядом жестоким и твердым.
Строгая черная форма, на рукаве горит свастика,
Память подскажет услужливо: еврейских погромов классика.
Пахнет горящими шинами и дымом печей Бухенвальдских.
И вспыхивает в подсознании холод расстрелов февральских.
Для них не имеет значения цвет кожи, возраст и звания
Они своего не стесняются, омытого кровью призвания.
Поставив себя выше Бога, свое начинают судилище
«Сверхлюдям...

Мы существуем.
Мы совершаем множество движений.
Пьём пАгубность и мизерность сомнений,
И, не расслышав сМЫсл Его Велений,
Мы так тоскуем...
Мы - существуем.

Мы просто живы.
Не запираем на замок улыбки.
Есть право выбора, есть право на ошибки.
Бываем и угрюмы, и не гибки,
И некрасивы...
Но, в целом - живы...

Осколки, части,
Мы искромётно вышиты по мраку,
И ставим во главу угла отвагу,
Служение святому Жизни Благу,
Единства Счастью…
Мы – неопознанные смертью
Жизни части…

В том чеченском плену
у мальчишек-ровесников
Выбор был небогат: отречёшься – живой.
Не отрёкся от веры, от нательного крестика
И за это своею заплатил головой.
Головою в буквальном, а не в переносном.
Претерпел за Россию, пострадал за Христа.
Был кинжал окровавленный хищным и острым.
Покатилась головушка в пыль у куста.
У двоих же других души дрогнули, замерли
И вскричали, что жизнь вряд ли стоит терять.
Отреклись. А потом перед видеокамерой
Их заставили в пленных своих же стрелять...

Читая книгу вечерком,
Задую с пламенем страданья.
Свеча погаснет. Мирозданье
Снесёт куда-то сквозняком.
Темно. Рисует мысль сюжеты,
Фосфоресцируя в ночи,
И сколько нервы не лечи –
Субтитрами плывут куплеты…

Чужие образы, но мне –
Скорее родичи далече,
Когда бы выбор был меж встречей:
С пришедшей тайно при луне,
И той, которая в тиши,
На солнце. Без одежд. Моя!
Из них кого бы выбрал я?
Не знаю. Обе хороши!

Почему - то все стало чужим,
Непонятным, увы, несерьезным.
Что недавно казалось родным,
Стало вдруг неожиданно постным.

Ты ушла, нечего не сказав,
Мир разбился на тыщу осколков.
И приспущен любви алый флаг,
Но тебя не забуду я долго.

Руки нежные, плечи твои,
Каждой ночью мне милая снятся.
Будь счастливой и радостной ты,
Тяжело мне с тобою расстаться.

Пусть сегодня с тобою другой,
Я желаю тебе, только, счастья.
В жизни выбор ты сделала свой,
Пусть хранит тебя бог от ненастья.

За пределами «да» или «нет»,
Всех уставов и будничных правил,
Капитан наш летучий корвет
В Беспредельности море направил.

В неизвестном и призрачном Где,
Перепутавшем зюйды и весты,
Мы приносим присягу мечте.
Белоснежное платье невесты

Зашвырнул через борт капитан,
Бросил вслед дорогое монисто.
В бирюзу за кормой и в туман,
Где далеких безвестных горнистов

Отзвучала, затихнув, труба…
И мерцающих синих просторов,
Где резвилась слониха-судьба,
Разбивая чужие фарфоры...

Друг, он бывает первый и верный
Но не бывает нервный и скверный.
Друг, он бывает старый и чуткий
Но не бывает подлый и жуткий.

Выделяем друзей мы по школе
По учёбе, где знания дают.
По солдатской, тюремной неволе
Всяк по своему, ранг раздают.

Но по жизни идем одиноки
Лишь по случаю сводит судьба.
Горе, праздники, выбор дороги
Вспоминаем ушедшие, в память дела.