Его горечи

В палатке полевого лазарета,
Пропахшей кровью, смертью и мочой,
Не доживут до серого рассвета,
Те, кто вчера отважно принял бой...

Еще мальчишки, зрелые мужчины,
В бинтах кровавых все лежат рядком,
Для них копают свежие могилы,
Два мрачных санитара под хмельком...

Сойти с ума без спирта здесь недолго,
Все время отправлять в последний путь,
От запахов и йода, и карболки,
Чуть отхлебнуть, забыться и уснуть...

Под низким небом тучами укрытым,
Везут телеги раненных...

Весна!
Зимы налет с души смахнуть,
Глаза пошире распахнуть,
Рассвета жизни видеть суть.
Весна!

Спеши!
В весенний лес, где щебет птиц,
Зелено море без границ
И небо с бликами зарниц.
Спеши!

Живи!
Укрылось дерево листвой
Наполни сердце красотой.
Пусть горечь улетит стрелой.
Живи!

Люби!
Вся в ожидании, опять
Душа стремится все отдать
Тому, достоин кто
Любви!

Опять возвращаюсь на волю,
в свой край,за родимым селом.
"Встречай заплутавшую гостью"-,
мой давний,Отеческий дом!

Изведав всю горечь разлуки,
одним лишь тобой,я дышу.
Свои распростёртые руки,
в объятья твои-возношу.

Смотри,как на ветре скользящем,
одев свой зелёный наряд.
В просторах исхоженной чащи,
берёзки,листвой,шелестят.

По пыльной,колхозной дороге,
бежит,босиком,ребетня.
Мне вспомнилась в этой дороге,
ушедшая юность моя.

Пылают душистые нивы,
пойду я по ним...

Ну вот и уходит в дождях,непогода,
в сухих паутинах чернеют кусты.
Опять с бабьим летом,нам дарит природа,
всю прелесть, манящей своей красоты.

Как сказочны дни в это время святое,
легки и пышны очертанья садов.
И снова на сердце волненье живое,
что вмиг пробуждает былую любовь.

Давно уже птицы на юг улетели,
уснувшие дали сквозят синевой.
Грустят одиноко,пустые аллеи,
в безмолвных просторах глуши вековой.

По этим аллеям бродила девчонкой,
вдыхая полынную горечь...

Письмо ей
Слова мои сплошное пустобрехство
Что я могу сказать теперь
Когда из малодушия, отрекся
И осмеял тебя в лице гостей.

Отчаянье, в бреду, похмельной гари
Которой день простить я не могу
Себе – последней грязной твари
Как лаял псом бездомным на звезду.

Я знаю, ты наверно ненавидишь
И можно ли простить таких, как я
А помнишь ли у старой в цвете вишни
Любовные тебе твердил слова.

Да, я любил безумно с дикой страстью
Желал тебя всецело навсегда
Смеялась ты, твердя, что...

Жизнь умирает
Во всем и однажды.
Мечты угасают
Не исполнившись дважды.
Годы мелькают
В пучине созвездий.
Сны погибают
С горечью вместе.
С тоскою встречаю
Тяжелое бремя,
В даль провожая
Счастливое время…

Уходя – уходи,
Попрощаюсь с улыбкой.
Все с собой забери –
Счастье было ошибкой.
Если эхо в груди
Болью мне отзовется ,
Крикну – эй! Ну! Вздохни!-
И сердечко забьется….

Тук – тук… тук – тук…
Тук – тук… тук – тук…
Ты слышишь
Моего сердца живой звук?

Грустное небо над Москвой,
Оно не принесёт тепла.
Ты где-то там, ты не со мной.
И я тебя не сберегла.
Так виновата пред тобой,
Вину свою как искупить.
Как исцелить всю твою боль,
Горечь вины, как мне испить.
Этой вины колющий плен.
И сердце рвётся на куски.
И мне не встать уже с колен.
Звучит лишь тихое: "Я умоляю, ты за всё прости."

Зачем? Не надо больше!
Я больше не могу!
Любовь мою заройте
В осиновом гробу.
А сердце - на съеденье
Невиданным зверям,
Чтоб больше не тревожить
Меня по пустякам.
Зашейте рану крепко
И так чтоб никогда
К душе не пробирались
Любовные слова.
Путь ветер дует сильно,
Так чтобы на погост,
Там где любовь зарыта,
Нюх черта не принес.
Чтоб он не докопался,
Не выпустил на свет
Все то, что создал дьявол,
В тех чувствах бога нет.
В них только боль и муки,
И...

Тот соловей, что прятался в ветвях сливы,
Торопит песнею весны приход,
Но сколько ни поет -
Его призывы тщетны:
Весны все нет… И снег идет, идет…

Средневековая японская поэзия.
Неизвестный автор.


Течение времен неотвратимо
Меняет окружающий пейзаж…
И как бы сердце соловьем не пело -
Весна придет в назначенный ей час.

И там, где раньше сливы расцветали,
Покрытые снегами ветви ждут,
Когда сигнал придет начать цветенье,
И сердце свой изменит ритма стук.

Моя душа под снегом...

Он остался один!
А шестнадцать фашистов
из окопов строчили
и шли напролом.
Он остался один,
непокорный, ершистый,
с пулемётом, гранатой…
Но что-то плыло
перед взором, мутилось,
(и харкалось кровью),
только руки стреляли
и глаз не дремал.
Боль росла, приближалась
уже к изголовью,
надвигался как туча
коварный дурман.

Вдруг увидел, что взвод
не поддерживал больше,
но ведь кто-то стреляет,
и понял, что сам…
Только мысли мерцали,
с тоской нехорошей -
думать некогда...