Дверной

Мне так много сказать хотелось…
Получился глупый P.S.
Лишь помада в бумагу въелась –
Поцелуй безликий сердец –

О невыстраданных свиданьях,
Где в свидетелях Бог и свеча,
О болезненных расставаньях,
С наставлением: «не скучать»,

О ночах, прошедших напрасно,
В ожидании чуда-звонка,
От того что все было ясно,
С первой встречи, но только пока

Не призналась себе я в сомненье,
В интуиции утренних снов,
Молоточком стучал добрый гений
По коленке, но, глупая, вновь,

Словно кошка...

Я девкам пел о лоцманской проводке,
Пургой в глаза и пыльным ветром с крыш.
Мы в рейсе дальнем думали о водке,
Теперь гудим на квартале «Париж».

Район хорош - бичи и наркоманы,
Кругом одни трущобы, нищета…
Здесь на собак поставлены капканы,
И тёплые все заняты места.

Сидим и пьём, собралось нас немало,
Всем побоку проклятая нужда.
Тут тип вошёл и вопросил устало:
«Вам мебель, почти новая, нужна?»

Мы все на выход, прихватив полбанки -
Чтоб согреваться, на дворе метёт.
«К кому...

Обиженное солнце ушло на две недели.
День без него вползает еле-еле
в дверную щель нарядной темноты
и падает в январь пост праздничной хандры.

Пищит мобильник, вспухший от рекламы
о бросовой цене на мишуру.
А дворник под окном не трезвый и не пьяный,
скребёт лопатой по скупому льду.

Стряхнули волшебство мои маршруты
знакомой, не нагаданной судьбы.
Всё по сезону: ветер пресловутый
гоняет прошлогодние мечты,

дым чёрных труб - дыханье гулких улиц,
озябший фантик, наглых воробьёв...

Мы - две вороны на старом кресте,
Мы - две кляксы на грязном холсте,
Мы - два сугроба по ранней весне,
Мы - два пятнышка гнили на жёлтом листе.

Мы - две пЕтли дверные в проёме,
Мы - две слезинки на Божьей иконе,
Мы - две кошки на крышке бачка,
Мы - две бабочки в сетке сачка.

Мы - две улитки на старой дороге,
Мы - две говешки на грязном пороге,
Мы - два бычка в загаженном хлеве,
Мы - два эмбриона в отсеве.

Мы - две белки в чужом колесе,
Мы не та-ки-е уроды, как все,
Мы - две...

Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.

Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взора небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но...

Небо широко дышало, полной грудью, в полный рост…

Маски кошмарных снов, не оставляющие меня, или я их – карнавальная топь прозренья-познанья, узкая щель лунного света в ночной галереи отчаянья…

Влажные губы прибоя остановили сердце, чтобы стать им самим.

Лазурь играет на солнце, лазурь твоих ветреных мыслей, мудрец-мессалина.

Слепота, иллюзия ночи, трудно бороться со сном на расстоянии искры упавшей звезды, мертвой звезды, вставшей вопросом о всходах во чреве землистых глаз...

А об пороги он стучал, на них, то боль,
то совесть, то печаль, начертано и счёт
потерян, осерчал, на всех и на себя,
гордыня, та осталась, уныние, тоска и
слёзы, нас отличат и разграничат, по-
туги, напряженье сна, виной всему уда-
ры те и погружений череда, как чин на
лбу, как установка, как зомби……..
хороводы клонов, по плоскости……..
дверных проёмов, что в, что во, мы не
минуем, ожёгшись, мы на воду дуем,
а выход не найдя, мы возомним, отли-
чием поднимем планку, а Он за гордость...

Слезы рябины в окне.
Мышью летучей плавает взгляд по стеклу.
Потенциальной энергией снов
хлябь небосвода схоронена заживо.
Сырость обоев сроднилась с дождем.
Шелк паутины в углу
ловит хорал сквозняков
многоэтажных.
Эхо, промокшее эхо, упало в прихожей,
эхо солнечной браги.
В зеркало, в тусклое зеркало
смотрит туман дверного глазка.
Вселенная расширяется дрожью,
сужается до размера огня
в камине. Вектор,
сломанных ветром цветов, нарисовал на песке
прибой.
Дневник подытожив...

Усталый от сумрака город смотрит в затылок,
запутавшийся в переплетении проводов и полуночных маршрутов;
тяжёлая мантия туч спадает на плечи, на гриву
ощетинившихся обочин. Я пропадаю в ласковом воздухе, в летучих
гроздьях сирени бреду наугад – кто подаст бедному страннику,
потерявшему всякий уют, всякую ясность пути.
Из такси выгоняют с хрустом дверного замка. Пряничный
вечер перетекает в неисправимую ночь, а впереди –
задыхающаяся в тумане свинцовая лунная фляжка.
Тот не писал стихов...

Этот город, где стены рождаются - раз!
Этот город, что матом ругается – два!
Этот город, где старичок КГБ - ист, атеист
На траве исполняет цигун аки твист!
Будет - трис-с! Словно знает, что нет там костей
В стадионе: " Достаточно им лагерей"
На четыре: с асфальта дворов сквозняки
Оттащили людей за дверные глазки

А на пять: что во лбах никому не понять
Будет ветер гулять, или капли стучать
Заливая на крышах горбатую жесть
Отдаляя свиданья влюблённых – на шесть!
Проходя в эпизоды...