Двадцатый век

ПростоЛюдин – не Чело-Век!

Людина видит Чело-Века
В обманном зеркале наук –
Попы с учёными от века,
Не ведая духовных мук,
Нам души ловко обрезают,
Чтоб русский позабыл навек,
О том, что наши Предки знали –
(Просто)Людин – не Чело-Век!

Прошло примерно четверть века,
И помню я себя босым...
Копна волос взъерошена от ветра,
Курносый нос, веснушки. Слышь,
Пацан, ты кто? Откуда? Кто ты родом?
Я всё ответить мог. Знал до года
Сколько будет мне в двухтысячном году.
И лёжа летом ночью на стогу
Мечтал о жизни...

А сейчас года свои я не считаю.
Скажи, сколько лет тебе?
По пальцам вычисляю...

На скок, на стрелище, на плач
мы стали ближе к городищу.
И дым нам внятней, чем толмач,
растолковал - живых не сыщем.

ПР
Живых не сыщем - нет живых
в помине...
А дым пожарищ тех былых
поныне
на Русью виснет облаками,
и в сердце горечью саднит
память.
Беломорье -
век начальный,
порубежные печали.

В тумане, легшем над водой,
еще драккар нурманский виден
и полонянок слышен вой...
Молчали княжеские гридни.

ПР
Живых не сыщем - нет живых
в помине...
А дым пожарищ тех былых...

- Ильич, был ли век золотой?
В чём прелести этого века?
- Я мыслю, когда молодой -
Всё золото для человека.
Понятно, у всех он бывал...
- Конкретней, чтоб мне разобраться.
- Вот я: этот век воевал,
Убитым глаза закрывал,
И... небом умел любоваться.
Сейчас не в шинели - в пальто,
А смотришь на небо - не то!

Идут века, сменяя поколенья.
И жизнь и смерть - у зрячих на виду.
Но человек, мечтая о нетленье,
Всё так же холоден к духовному труду.


Ни умного, с собакой под конвоем,
Не гонят в рай, ни палкой дурака...
Души бессмертье и свобода воли -
Растягивают дело на века.

…Кто мы? Полузамёрзшая в метели
Крестьянская страна. Простор без края.
С черневшими, как точки, городами
На исполинской снеговой равнине.
Кто мы? Упрямый огонёк коптилки,
Сверхчеловеческая вера в правду,
Замёрзшие железные дороги,
И нищета, и стылые штыки.

… Кем ты была? Отчаянной, тревожной,
Чего-то ждущей женщиной. Тогда
Ты отдавала всё, как на рулетке,
Выигрывала, ставила вдвойне,
Втройне, не ошибаясь. Ты была…

…Ты думаешь, что я ищу покоя?..
Нет, милая, я очень осторожен...

Поэты уходят, поспешно оставив творенья,
Их больше не слышат, и слушать теперь не хотят.
А что остается, лишь душ их усталых паренье,
И надо вернуться, да как воротиться назад.

Поэты уходят, их музы во тьму провожают,
Век прозы жестокой и жесткой в тиши бытия,
И маленький Принц над увядшею розой рыдает,
Как лис прирученный душа все тоскует твоя.

И надо бы снова к гармонии той приобщиться,
И надо бы где-то остаться, да пусто кругом.
Пусть строки стихов остаются, и пусть воплотится...

И вдруг на закате вся в темном врывается в осень,
И мечется в ворохе листьев, в обрывках сонетов,
Она ни о чем никого в этот миг не попросит,
А молча растает, раздавлена или воспета.

Да что там за время, откуда такая прохлада?
О чем они снова просили тирана, мой ангел?
И где-то кружилась упрямо в пылу листопада,
А век серебром награждал, и другого не надо.

Да только та осень... она ураганом пугала,
И все вырывала их души, как желтые листья...
И каменный век, он серебряным был, но...

Залов сияние: балы, приёмы и рауты.
Там, за окном, золотой девятнадцатый век.
К юной графине подходит влюблённый без памяти,
Приглашая на вальс, молодой лейб-гусарский корнет.

Слуги в ливреях, свечи, подсвечники в золоте.
Музыка льётся под своды украшенных зал.
«Мадемуазель, вы безумно прекрасны!» - «Ах, полноте!»
Кружатся вихри в восторге сияющих пар.

Фраки и платья вокруг, разноцветье мундиров.
Слуги разносят напитки для дам и господ
«Мною сегодня получен приказ командира...

Галантный век, летят кареты
И хлестко щелкают бичи.
Заряженные пистолеты,
Огни трактирные в ночи.

Из театра поздние прогулки
И фонарей неровный свет,
И стычка в темном переулке,
И в трости спрятанный стилет.

Напыщенность любезной маски,
А в хрустале горит вино.
Обворожительные глазки
Маркизы юной в домино.

И тело гибкое в постели
Раскинулось, дрожа в в огне.
И холод утренней дуэли,
И кровь на каменной стене.

Какая изощренность вкуса,
Какая тонкость бурных чувств...