Двадцать два

Два вихря,
Два света,
Два пламени –
В капле одной,
Капсуле времени –
Одной спиралью кометы – два следа
Для зрячих,
Два знака – для чистых,
Два гласа, разъятых и слитых
в звук один, истый.

Расширился мир и сузился,
Напрягся, взорвался, обмяк и иссяк…
Рассыпался искрами и исчез…как Христос воскрес!

Цепи порваны,
Засовы взломаны,
Маски сорваны –
неприглядная суть двойственных вся здесь!
Испаряется по команде: исчезни!
Серым и черным, превратившим жизнь
в тошнотворные...

Ответы как всегда не появлялись, как он их не
искал, вне и внутри себя, прошло двадцать лет, а
кто-то говорил и больше, в ответ, (двадцать лет
спустя), картина мироздания поэтому и распада-
лась на пазлы, (на мои пазлы), не поглощение
одних другими и есть главный принцип, нет, не
любви, а его существования, метания из огня да
в полымя, из пустого в порожнее, а страх и стра-
дание и составляли его сущность, укрепляли его
любовь, опять ни в глаз а в бровь, снайпер, гав-
гав-гав...

у лета вкус земляники и хвои
пыльной дороги росы на ладони
тропинка к реке и облака
закат и руки коснется рука

у лета запах травы и ветра
тепла от строк из почтовых конвертов
у лета цвет разноцветья полян
от цвета лета я немыслимо пьян

(припев)
а детство играет веселое соло
раз два три раз два три
я вас люблю
а детство поет ну и что тут такого
раз два три раз два три
и я пою
детство поет и я тоже пою
раз два три раз два три
я вас люблю!..

(вариант)
а детство играет...

Сказал Творец, создав корову:
«Живи все шесть десяток лет!
Не бойся в поле молний, грома,
Тебе пастись на нём – чуть свет.
Тому, кто пригоняет с поля,
Всё пощедрее отдавай.
Так будут содержать с любовью.
И про телят не забывай!»

«Не лёгкая моя, знать, доля!
За ропот ты меня прости,
Коли на всё твоя лишь воля,
Но лет мне хватит -- двадцати!»

Дано добро на то прошенье.
Собака создана Творцом.
Своя для псины, в завершенье,
Звучала речь – «Перед крыльцом
Сидеть...

За продовольствие в стране заговорили…
Только эти цены колхозника удивили.
В советские «плохие времена»…
Таких цен не знала страна!
Гусёнок 250 – сят рублей стоить стал…
Индюшонок по цене как видно обогнал .
От увиденных цен пенсионер завыл…
Зараз в хуторах сильно он приуныл.
Чтобы сто гусят взять…
Двадцать пять тысяч надо отдать.
Да! Десять мешков комбикорма…
Неизвестно с какого дёрна!
По тысячу четыреста рублей…
Здесь пенсионер сильно не робей.
Четырнадцать тысяч получится…
Да...

Цыганка им наворожила..,
и жизнь сулила долгую...
Открыть всю правду не спешила..,
ждалА монету звонкую...

Через три дня должна быть "рОспись",
в центральном ЗАГСе города...
Приглашены уже все гости..,
досталось счастье дорого...


Он по привычке ждал с работы,
её, свою любимую.
Но вот, такого оборота..,
и боль невыразимую...

Не ожидал такого точно -
исчезновенья девушки...
Она чиста и непорочна..,
пропала.., нигде нетушки...

Сначала боль.., потом обида,
пронзили сердце...

Последний день зимы, тепло..
Февраль, число - двадцать восьмое.
Смотрю в открытое окно,
А там кино идёт немое...

Зима уходит не спеша,
Неторопливо, величаво.
Уходит молча Госпожа,
И вся природа замолчала.

Летят снежинки и кружат,
Прощальный танец исполняя,
Оделся лес, как на парад,
Зиму-царицу провожая...

Капель и снег, и тишина...
И кружева кусты одели.
Весна сама потрясена,
И даже птицы не галдели...

Уходит Зимушка-зима,
Прощаясь тихо и спокойно.
Не злится, не шумит...

Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот двадцать второй опус

Македонское ль солнце, Тироль
Наши бледные тени встречает,
Пьян свободой мышиный король,
Ангелочков Левадия чает.

Небеса от пылающих губ
Возгорятся и кубки пустые
Налиет беленой душегуб:
Лирам кафисты петь золотые.

Милый август, где арки твое,
Сени щедрые, емин услада,
Пусто вкруг, лишь горит остие
Магдалины ли, Евы близ ада.


Пятьсот двадцать третий опус


Яд веков истомил алавастр,
Где вечор баловались...

Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот двадцать четвертый опус

Ефраим и Вифания спят,
Кора бледные розы лелеет,
Побиенные тще возопят,
Остие их в обсидах белеет.

Не успели к фиванским столам,
Хоть с младенцами яды пригубим,
Мел нейдет вседворцовым юлам,
А и мы одиночество трубим.

Где еще колоннады темны,
Где безсмертие Ироду снится,
Узрят лишь фавориты Луны –
Кровью нашей серебро тиснится.

Пятьсот двадцать пятый опус

Золотую парчу гробовой
Хною феи тиснили иль черви...

Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот двадцать шестой опус

Вновь асийские змеи следят
Мертвых девиц томленье и негу,
И в альковах успенные бдят,
Белых швей пригласить ли к ночлегу.

Те ль румяные яблоки мел
Со корицей свивает парчою,
Вновь снедает морочность Памел:
Всяка юна с багряной свечою.

Ах, опять яства тьмой налиты,
Се, антоновки мелов белее,
И серебрятся тусклые рты
Уходящих по лунной аллее.

Пятьсот двадцать седьмой опус

Тени лотосов сень охранят,
Не забвения...