Дуло

Судьба нажмёт на спусковой крючок,
Безмолвием оглушит меня выстрел.
Мешает видеть небо потолок,
Мешают спать, спокойно ночью мысли.

И хочется уснуть и не проснуться,
И окунуться, в сна покой навек.
Но должен жить, покуда сердце бьётся,
Дышать и жить на свете человек!

Не всякий выстрел в сердце — убивает,
Иной лишь ранит, в нём оставив шрам.
Иной калеча, ритм в нём сбивает,
И нет тепла и веры в нём к друзьям.

Посмотрит смертью дуло пистолета,
А слабость духа шепчет: - нажимай...

Мне слишком поздно захотелось жить,
Смеяться, петь, кричать и веселиться.
Мне слишком поздно захотелось быть
С тобою рядом, вновь в тебя влюбиться.

Мне слишком поздно захотелось знать,
Что я нужна тебе и что тобой любима.
Мне захотелось за тобой бежать,
И знать, что я тебе необходима.

Мне слишком поздно захотелось жить,
Бежать, идти и знать, что ты со мною
Не слишком поздно… Рядом нам не быть,
Но мы уже не встретимся с тобою.

На сердце боль, в душе опять тоска
Одна стою я на...

Словно ад, раскаленное сердце афганца.
Автоматное дуло увидишь в зрачке.
Выживать, не сдаваться, надеятся, драться.
На кровавом песке, на судьбы пятачке.
Ночью стонут иссохшие детские губы,
И язык изможденный к гортани прилип.
Кто прошел ту войну - не нежны, и не грубы.
Убивали, но грезили ветками лип...
Они призраки днем, и орлы - по ночам.
Все кружат, и кружат на заветной чужбине.
Где тоска их по хрупеньким женским плечам
В башне танка осталась, и в "МАЗа"
Осколком прошитой кабине...

Отличный пистолет системы Вальтер,
Любой подросток это подтвердит.
Но в секонд-хэнде их не покупайте,
Как хороши бы ни были на вид.

На марку тень бросать мне несподручно,
Антирекламу я не потерплю -
Но был в Лонг Бич такой недавно случай,
Что Вальтер я, пожалуй, не куплю.

Один грабитель в маске, в спецхалате
Работал с другом долгие года,
А здесь осечку дал прекрасный Вальтер,
Что не случалось раньше никогда.

Сам ганстер с изумления при этом
Аж обомлел, как малый карапуз...

Сколько нас, безумцев, в поле под штыком?
Сколько пало бравых под картечный гром?
Сколько мертвых после? На гербе Орел!
Для ворон накрыли швед и русский стол.

Сколько там осталось? Не найти ответ...
Значит в дуло вставим снова багинет,
И теперь на юге, в Киевскую выть,
Не дадим снарядам рвущимся остыть.

Под Полтавский вечер, сломим всех врагов,
Нам не нужно кличей, и высоких слов.
Мы стоим за родину, мы стоим за дом,
Мы стоим за девушку, ждущей под окном...

Я так давно не верила в любовь,
что, кажется, готова всё простить:
мороз и одиночество веков,
отчаяний и горя дикий крик,

все дни, когда никто не включит свет,
когда свеча не греет и не жжет,
когда не бьётся сердце, а рассвет
не хочет, не включает, не придет…

когда по венам сталь, а боль в висках
уже не будет дуло обжигать…
когда не надо! не поможет! ах!
и душу мне назад не отыграть…

когда на липких лапах февраля
и в грязных лужах луны догорят,
когда вы и не знали про меня...

Суть это вера.
Сила познанья.
Рушится мера.
Ужас касанья.

Всё пронесётся.
Нет остановки.
Сердце сорвётся
в дуло винтовки.

Окрик как выстрел:
- Идёшь ты куда?
Шаг мой не быстрый
Прольётся вода.

Капают капли.
Звон перезвон.
Ржавые грабли –
грани сторон.

Жизнь повторенье.
И в этом беда!
Зыбко познанье –
всё ерунда….

Я ведь знаю про ту тоску
Отдалённой навек столицы
Не имею в виду Москву
Я за Питер хочу вступиться

Златоглавая не даёт
Императорских кровсмешений
По-ордынски и ест, и пьёт
И её почитает "гений"

Крепко держатся якоря
У Кремлёвских стен азиатских
За эпический гроб вождя
И лежащих в могилах братских...

А, по Питерской слободе
Ходят только одни поэты!
Их бранят, и в стране-избе
Запрещают читать куплеты

Может ветер им ледяной
Или с запада, что надуло
Но, щемящей своей тоской...

Ты не лоза, а мы тебе не дети.
Ты не пастух, считающий овец.
Ты не отец, и нет в твоем завете
Ни уголка для загнанных сердец. -
Так я орал в церковные ворота
И бил ногами в запертую дверь;
- Уймись, дурак, - сказал мне строго кто-то,
Сверкнув зрачками в узенькую щель, -
Сейчас я позвоню - и будешь в клетке
Трезветь под бой ментовского дубья.
Луна катилась по еловой ветке
И вслед за ней катилась жизнь моя.

Я молча шел тропою от погоста,
Смеясь на звезды черного ручья.
И понял...

Париж. Закат. И нет ответа.
Вот и последняя черта –
Стальное дуло пистолета
Уставилось в отверстье рта.

Лежала краткая записка.
(На дате дрогнула рука...),
А Родина была так близко
И так безумно далека.

Александр БЫВШЕВ