Других миров

Я опять на щите, ну а ты, как всегда, со щитом.
Не в крови, не в пыли, только сердце не бъется, как прежде.
Всё, что мы оставляли когда-то с тобой "на потом",
Унесёт каждый в собственной пазухе личной одежды.
И никто не при чём. И никто не докажет своё.
Взять бы бросить об землю, забыть, что мы гордые слишком...
Вот бы было ружье - можно было бы бросить ружьё,
Ну, а мы просто в детстве читали разные книжки.

Черно-белые сны рвут душу.
Черно-белый стих так груб и правдив.
Я клянусь: ты скажи, я тебя услышу.
Я прошу, осторожно: приходи.

Я налью вина (иль воды из колодца),
И придет рассвет, долгожданен и мил.
Благодарна тебе, сердце снова бьётся.
Я прошу, и ты все печали сними.

Она говорила тебе тихие слова,
которым хотелось верить.
Она была красива, умна и стройна,
И на ночь не закрывала двери.

Она показала, ради чего стоит жить,
И ты не хотел сдаваться.
Она нанизала твое сердце на нить…
Ей было нужно, для коллекции,
А ты, что ты сделал,
ради этих слов, в которые так хотелось верить…

Ты умер, не потому, что тебя убили.
Ты умер, не потому, что предали.
Ты умер, потому, что сломался.
Ну, хоть сейчас, прости эту дуру, и живи дальше…

Она говорила...

Кончилось кино, потухла сигарета в пальцах,
и в квартире наступила тишина,
Ночь прошла, и горизонт залит румянцем,
Утро. Вроде бы я спать хотеть должна

Но не спится, я сошла с ума наверно,
Надо лечь, но спать не хочется совсем,
Я устала... просто жить устала... скверно,
Дело плохо если жить устала в 27

Как-то странно... у меня сейчас такое чувство...
Вынуть сердце и поставить на твою ладонь...
Мне так просто, в голове так непревычно пусто...
И прохладно, как в колодце с ключевой...

Ты знаешь меня не с пелёнок,
Но очень и очень давно,
Я была когда-то ребёнок,
Только годы берут своё.
Я могла бы сказать всё словами,
Ты бы мог мне ответить, как есть,
Жаль, что смелость моя с годами,
Стала той же, что чистая лесть.
Очень жаль мне, что слов не хватает,
Что дыханье прекращает дышать,
Пусть ни кто меня так не знает,
Но от нашего Я не сбежать.
Я секреты свои оставляю с собой,
Расскажу только тем, кто всё знает,
Ну и пусть ты вчера был опять не со мной,
Мне от этого...

У тебя полно друзей,
И мужчин и женщин.
Но нет рядом ни кого,
Кто его заменит.
И смотря вокруг себя,
Оглянувшись тихо.
Нет больше там меня,
Боль в груди затихнет.
Ты идешь по мостовой,
Тень не замечаешь.
А ты на небо молча глянь,
И меня узнаешь.
Видишь звездочка горит,
Далеко на небе.
Значит кто то за тобой,
Молча наблюдает с неба.

Хочу уснуть и не проснуться
Не видеть бы мне этот свет,
Хочу напиться и забыться
Тебя со мною рядом нет

Жизнь учит нас, а не колечит
Упал? Вставай, иди вперёд
От всех болезней время лечит
А вера нас всегда спасёт.

Не надо унывать надолго
Ведь грусть обуза нам в пути
Ты потерпи ещё немного
Оставь все страхи позади...

Надежда есть всегда, и будут
Любовью полные сердца.
Ты знай тебе всегда помогут
Родные, близкие, друзья.

Вот листаю старые тетради,
Годы проведенные с тобой вдвоем.
Сколько лет прошло,чего же ради,
Жизнь порадовала разным бытием?

Вот давно уже мы поседели,
Дети выросли, а мы еще живем,
Но вдали, неужто охладели,
Может важность этого теперь поймем?

Но одно я помнить долго буду,
Детское, совсем наивное тепло,
И его я вовсе не забуду,
Хоть и было это ужас как давно!

Александру Губареву
Швейцария, Женева

С моноклем, с бахромою на штанах,
С пороком сердца и с порочным сердцем
Ехидно мним: планеты и луна
Оставлены Лафоргом нам в наследство.

Вот мы ползем по желобу, мяуча.
Спят крыши, как чешуйчатые карпы,
И важно ходит, завернувшись в тучу,
Хвостатый черт, как циркуль вдоль по карте.

Лунатики уверенно гуляют,
Сидят степенно домовые в баках,
Крылатые собаки тихо лают.
Мы мягко улетаем на собаках.

Блестит внизу молочная земля,
И ясно виден искрометный поезд.
Разводом рек украшены...

Мой бог, на что опять надеюсь?
Ты сам сказал, что мы друзья…
Сказать хочу, сказать не смею,
О том, что говорить нельзя.

Ты уходил, я не держала,
Лишь взгляд молил: «Остановись…!»
И мысли в прошлое бежали,
Крича былому: «Повторись!»

Я залпом пью все наши встречи,
В них хмеля больше, чем в вине.
И вновь стремясь к тебе навстречу,
Горю, горю… в своем огне.

Был прав поэт, о чем мы судим?
Ты лишь вторил ему смелей:
«Чем меньше женщину мы любим,
Тем больше нравимся мы ей…»