Дорожная лирика

Ну вот…
душа ждала вас… и продрогла…
А с вышины — то капли… то картечь…

Уходит за висок моя дорога.
Чтоб показаться снова из-за плеч.


Бездомны мы сейчас. Иль домовиты…
Улыбчива — иль хмура к нам судьба…

Нас всех хранят отцовские молитвы
И нашей мамы
к Господу
слова.


Не важно… суахили или польский…
Но важно… что звучат слова любви…

Сердечные родительские просьбы
встают над нами
небом голубым.


И нам дают и силу, и свободу…
И нас ведут с букетом в первый...

Автобан… Автобан…
Ты мой вечный оракул.
Мне бы слушать тебя… и рулить без забот…

Дальним светом опять мне весь лоб покарябал
проскочивший по краю
шальной идиот…


Да я зла не держу. Мне бы в ночь прислониться…
Не к постели:
к шоферской звезде дармовой!…

Путеводную песню поет мне сынишка,
целый месяц агукая
в сотовый
мой…


И бессвязною речью той — я с миром связан.
И дороги не в Рим все ведут. А в семью.

И редуктор второй день гудит… вот, зараза…
Не гуди...

Кипящий желток зимнего солнца, приготовленный на пару
морозного вечера, рисуется в сточных водах высоковольтного волокна;
мачты столбов разевают дорожную пасть, истекая лимонной слюной
в светильники матовых фар; глаза, цвета доброй грусти, бабушкины глаза,

где-то там, глубоко, под спящим мрамором сердца, провожают меня домой,
пока горизонт изгибается, как кошачий хребет, чтобы накрыть панельный скелет
города чёрной паучьей материей под мёртвой лилией лунного света.
Крещение не за...

На границе весны и усталой зимы,
В океаны огромного неба
Из осколков былого - седой белизны
Март взирает пушинками вербы.

И умылась дорожных асфальтов чернь
Первой струйкой оттаявшей лужи
Словно маршалу снегом последнюю честь
Отдает на прощанье строй стужи.

Тоньше, тоньше ноздрястый ледовый гранит,
Улыбается солнцу прохожий.
И восьмёркой веселой сплетается нить
На рисунках картонных обложек.

И откуда взялось это море цветов!?
Толь веснушки базаров проснулись?
Суетливые...

Медленно кружат снежинки сна...
А в голове
фарш.
Холодно (помню, была весна!) -
зубы свело
аж.
Скверное лето - природа мстит
(правда загар
стар).
Масть поменял заоконный вид -
серым совсем
стал -

губим планету. Везде коллапс.
Вот и Амур
прёт.
Дети наследуют после нас
камни, песок,
лед.
Янки спешит развязать войну -
редкостный он...
Рай -
это когда заварил не хну,
а листовой
чай!

Асимметричность дорожных ям
манит - пора
в путь...
Осень припала к моим ногам...

Осенняя полутьма –
страницы забытой книги.
Чешуйки асфальта, рыбьи
глаза дождливого неба.
Тумана застывшая пемза
на кальке точёных берёз.
Зари проталина, сера
вдоль смальты дорожных полос.
Змеиная кожа да кости.
Ноябрь подбирает слова.
Осенняя полутьма.
Лакуны осеннего солнца.
Рассвета ржавая оспа,
как автопортрет в углу.
Свечи поминальной проседь,
поддевшая ветра золу.
Скрипицей натянута осень,
соломой седеет рассвет,
ты тёплого слова попросишь,
но ветер сведёт всё на нет...

Словно вскрытая рана
прорывается
голубовато-серая кровь зимы
из-под сна заливных облаков.
Скрипка снега играет
двадцать четвёртый каприс Паганини.
Ветер застрял в ветвях
росписью по керамике.
Швейцары дорожных столбов
приоткрывают глаза,
анонсируя рыхлой суглинок ночи, где иней,
как лиманные лечебные грязи,
оцепляет больное сердце.
Аорта неба
качает холодный воздух.
Снег перевязывает буро-чёрные язвы
травы; на больное место
ложится кошка. Тоскливо.
Уютно поздно. Порознь со всем...

Фриз горизонта прорастает
глазурью льда;
курган восхода
бросает тень на знак дорожный
луны; и дюны первоснега
играют жемчугом зеркальным,
пока заплывшим воском глаз
ночь продлеваешь, сколько можешь;
и неба голубой топаз
кристаллизует облака,
прозрачным соком заливая
барочную лепнину крыш
в остроконечниках сосулек;
и время тянешь мизансценой
с подмостков смерти, как со дна
морских кремнистых отложений;
струится солью снег, храня
осенних слёз огонь и пемзу;
прохладный свет...

Бледных рук тишина – нескончаемой ночи предтеча –
антрацитовой тенью ложится в туман покрывал;
ожерелье волос опускается блеском на плечи,
как рождественский снег, осветивший лиловую даль.
И на крапчатом небе чернильными складками тают
перекрёстки ветвей – им брусничные губы твои,
что-то шепчут по-летнему, и безвозвратно теряют
тихий голос дорожный в зеркальных развязках зимы.
Бледных глаз тонкий лёд, отражая холодные искры
переменчивых окон, скользнёт тишиной в зеркала;
аметистовым...

Апрельский полдень тает акварелью.
Сырое небо отдаёт похмельем
и берегом речным.
Сквозь сон огня ползёт туман весенний,
с ресниц свисая, как вода с ветвей;
и вдоль аллей – лавандовые тени
под ледяное солнце фонарей
бросают якорь вязкой паутиной;
и мне тепло,
и голос мой, как глина,
и тишина – надёжней всех дверей.
С петель срывается сквозняк
берёз бумажных,
и в небе влажном
гаснет пустота.
Дыханье камня, бледный ритм пейзажа,
и сонный взгляд,
прохладный, как река –
апрельский...