Домашний уют

I. Есть сила молчанья

* * *
Мои великие затишья—
Сиденье у незримых ног,
Когда неслышимое слышно,—
Продли их Бог... продли их Бог...

Мои глубокие безмолвья
У моря на краю земли.
Когда почти не плещут волны,—
Продли их, Господи, продли...

Мое блаженное успенье –
Успенье мук, успенье вин,
Когда меня все мене, мене
И, наконец, есть Ты один...

* * *
Запрятаться в келью, зарыться в берлогу,
Спуститься к вселенскому дну,
Быть самою маленькой ракушкой Бога...

Дождливо-ледяной слюной
ноябрь сковал уют.
Дороги снега ждут. Глаза от сна прорежет…
И серость подытожив,
полуденный художник
найдёт в душе приют
сомнениям, надеждам.
В аромалампе – розмарин;
увядшей розы плач
к стеклу прильнёт, будто к сосцу.
Ночной гуляка-пилигрим
в окне плетётся мрачно,
ноябрьским дыханьем сбитый с ног.
Морщинки по лицу –
как стен промокших роспись.
По небу облако скользит,
скорей сказать, скребёт, и с ним –
тяжёлый сладкий воздух
питает грудь. Здесь всюду...

Дивный белый свет вокруг…
Снегом кутает в уют, город весь скрывая…
Всё объято красотой, белою, воздушной…
Лёд с сердец, остывших Ангелок, снимает
И снежком его снежком с неба посыпает,
Мягкою украдкой, теплою загадкой,
Тая под ногами, все же наступает,
Зимушка, зима, снегом одевая улицы, дома.

Ты ушел сегодня… так внезапно,
Будто жизнь – какая то игра…
И теперь так страшно слово «Завтра»
И безмерно грустно – «а вчера»…

Неужель ему со мною было
Как то неуютно, тяжело?
Я его по своему любила,
В доме было сытно и тепло.

Помню, то что шел домой неспешно,
Что любил погреться у печи…
Помню, как сказала я с усмешкой,
«Тоже мне помощник… помолчи»…

Но ведь вроде жили тихо-мирно,
Он все в доме сделал хорошо
Вроде был всегда какой-то смирный,
А сегодня… вдруг…без слов ушел...

На границе лета и осени, когда выжженный август глотает
сухими губами асфальта золотую пыль сентября,
и, окрашенные в зелёный, волосы скучных скверов смывает
первая седина листопада, когда
бесполезные крики птиц будят глиняный ковш заката,
зачерпнувший уют опущенных глаз оконных рам,
раздается голос новорожденного, глухой, неприметный, как мятый
надорванный лист клёна на стойке карниза съемной квартиры, там,
жизнь пробивает лунку дыхания сквозь тьму осеннего вечера;
бледный ветер, как...

Ушла ты куда,
Страна моя детства?
Лишь эхо синкоп
Трамвайных путей,
Булыжных дорог,
Не сдвинутых с сердца,
Мне в спину глядели
Глаза фонарей,

И лип стройных ряд
Тверской и Тишинки,
Арбатский наряд –
Старинный уют!
Фальцетом пропели
Года-лебединки!
Куда улетели?
И где ваш приют?

15.05.2009.

По дорожке из роз лепестков,
Вам идти бесконечно желаю.
Из ромашек плетенных венков,
Ваши лица весной оживляет.

Вечным медом цветущих садов,
Окаймляет цветов окружение.
И небес голубых облаков,
Будет нежностью Вам в утешение.

Пусть Вам дарят тепло и уют,
Пусть окружит вас прелесть сиянием.
Пусть Вас радость и счастье найдут,
Вы бесценны своим обаянием.

Вам дорог лепестками из роз,
Всех Вам тайн и ответов свершений.
Мир наш сложен воздействиями грез,
В Вашей власти во всем...

В день рождения, в подарок дитю
Папа с мамой щенка подарили.
Слов от радости, не хватило ему
И щенка "молчуном" окрестили.

Шли года и всегда они вместе
Пёс за друга стоял горой.
Волновался, если тот не на месте
И хандрил, при разлуке любой.

Наигравшись с собакой вдоволь
Чадо вынесло свой вердикт.
Не желаю видеть. Довольно.
Убирайте, гоните. Уж больно смердит.

С той поры, у них всё изменилось
Дома чисто, нет шерсти, песка.
А "молчун" оказался в трущобах
Где нет друга, уюта...

Мой Род, революцией был обречён,
На вечных скитаний проклятье.
Опять крах империи, вновь раззорён,
Дом, где мы уют создавали и счастье.

И снова дорога, длинною в полмира,
Я еду, как дед мой, в чужие края.
И мне, как когда-то ему, сиротливо,
И Бога, как он, прошу нам помочь я.

Мой дед атаман был — казак, подхорунжий,
Империи честно служил до конца.
Но должен бежать был — ему ведь за службу,
В награду готов был кусочек свинца.

Отец рос в Манжурии, но и он тоже,
Покинуть был...

В окне – раздетый лес, лишённый языка листвы.
В руке – озноб – подачка декабря.
В дымке небес сквозит хамелеоном
застуженное палевое солнце –
звёзд с неба не хватать. И рвутся швы
тепла на гребне крон и кровель, хандря
от обескровленных ландшафтов.
Невнятным ореолом
лицо во льдах плывёт, а в унисон –
стен гробовые доски, излучины колен,
разбитые о пустоту всех линий,
грязь фосфорического моря, мельхиор
обочин, заболоченных
разряженным пространством,
лишённым плоти ядовитых трав...