До правды б продержаться

Пятница. Тринадцатое… Хитрые коты
Распушили мерзкие чёрные хвосты.
Потянуло серой из подземных мест.
На груди пульсирует мой нательный крест.

Размахнусь кадилом: «Джейсон выходи!»
Не пугай прохожих, дьявол изыдИ!
Святости и воли хватит у меня,
Чтобы продержаться до заката дня.

А потом укроюсь покрывалом трав.
Мне чеснок поможет и весёлый нрав,
Мне поможет слова чудо-серебро:
Белая бумага, острое перо…

Выползают из квартир своих мужчины.
Тот – помят, а тот – опух, а тот – небрит.
Были зданьями вчера, сейчас – руины.
Кто подпортил им нутро и внешний вид?
Ну конечно же, вчерашний славный праздник.
По планете Женский день, как вихрь, прошёл.
Было мало лишь кивка и слова «Здравствуй!».
Надо было ублажать прекрасный пол,
Комплименты говорить, следя за речью,
Серенады петь, стихами услаждать,
Пить вино за милых дам, и что покрепче,
Долг супружеский исправно выполнять.
Отрок с юношей...

Как громко падают
Слёзы в ладони мои.
Как виноградные гроздья
Они сейчас тяжелы.

Они текут по щекам,
Как полноводные реки.
Вопрос в вопросе завис
И это длится уж веки.

Как больно тесно в груди,
Душа бунтует внутри.
Из горла просится ввысь,
Кричит: «Пусти…и смотри,

Я отправляюсь домой,
Устала в храме я жить.
Скорей меня отпусти,
Я там хочу снова быть!»

Я до конца ей не верю,
Не верю в это желание.
Я буду с ней откровенней
И состоится признание.

А в нём душе я...

Бытует мненье гастронома,
Мол, хочешь жить – усердно жуй.
И душу усладит истома
В плену желудочных чешуй.

Поэт твердит, что не единым
Он хлебом сыт... и хлеб презрел.
Но с аппетитом вмял звериным
Котлет «по-киевски», пострел.

К чему, любезные, лукавить
И в ступе ханжество толочь?
Духовной пище бал не править.
Но рядом быть! Как день и ночь.

Лишь на духовной гриль-диете
Не продержаться долго нам:
Желает всяк на этом свете
Отведать вкусненького «ням».

Грубая? Ты не трусь
Это комок обид
Усмешка? Что? Всезнающий вид?
Так это же только вид.
Волченок, ведь это страх
Досада, гордость в тисках.
Что? Расслабиться? Быть собой?
А ты не понял. что это боль?
Тебе и дела нет до меня
А я играю себя кляня.
Я знаю гордость мне силы
Еще немножечко продержаться
В слезах у ног твоих не валяться
По бабьи в голос не причитать
И убежать от тебя сбежать
Чтоб успокоиться, все забыть
Для новой встречи сил накопить.

В моем лесу всего лишь две сосны.
Где нежно так стихами гадят птицы
На монитора белые страницы,
Моим величьем в глаз поражены.

О, как ты крут, высокопарный стеб!
Когда вокруг пигмеи и пигмейки.
В саду коты резвятся на скамейке,
бередят мой душевный... недолюб.

Во мгле моих шизоидных идей
Стоически пытаюсь молча выжить.
Вот думаю - а не одеть ли лыжи,
Чтобы ты меня заметил поверней.

Хочу убрать душевный перегар,
Стереть в душе налет холестерина
Я верю в сплав пера и стеарина...

Он говорил мне: "Ты прекрасна..".
И добавлял: "Тебя люблю я...".
А ей писал: "Целуй же страстно...".
Он умолял о поцелуе...
Он говорил: "Хочу на остров,-
Чтоб жить с тобою, как с женою...".
Но было всё банально просто -
Он только лишь играл со мною.
Он говорил, а я внимала
Его речам, притворным ласкам,
Я всё прекрасно понимала,
Но так хотелось верить сказкам...
Он говорил - стать хочет мужем,
А в голове слова звучали:
"Всегда есть тот, кому ты нужен",
И сердце ныло от печали...

«Идти ли мне в какой из городов
Иудиных?» - спросил Давид у Бога.
«Престол свободен, без обиняков
Груз власти неподъёмный в сто пудов
Прими Давид, когда не лежебока,

Иди в Хеврон - последовал ответ
Всевышнего – там все готовы
Жить в подчиненье нашем много лет.
Да охранит тебя от многих бед
Моя рука, не будь Я Иегова».

Пошёл туда Давид, он верил снам
Или иному способу контакта
С субстратом знанья, недоступным нам,
Подобным в заблуждениях кротам,
Гордящимся своею катарактой...

Но едва Судья сняла
Мантию по смерти
И спокойно умерла -
Расшалились дети.

Стали в мерзкое играть
Вновь Израильтяне
И такое вытворять –
Лет на семь потянет.

Осерчал тогда Старик
На сынов в законе
И вкатил им семерик
Строгача на зоне.

Самым главным стал пахан
Из Мадианитов.
Предал Бог еврейский клан
В руки тех бандитов.

(По закону, господа,
Если не живётся,
По понятиям тогда
Париться придётся.)

Тяжела рука была
Новых оккупантов.
Вмиг исчезли со стола
Куры и купаты...

Двенадцать глав царь лез на пьедестал,
А на тринадцатой пришёл я к мысли,
Под чью б диктовку Книгу ни писал,
Но был тот жрец Давида ненавистник.

Самолюбивый выше всяких мер,
Пример другим в маниакальной злобе,
С овцой – сентиментальный лицемер,
Он и детей растил с себя подобьем.

Я про инцест речь даже не веду,
Круг для любви в дворцах настолько тесен,
Что все там друг у друга на виду,
И самовырождаются все вместе.

Все дети плодовитого царя
Родня по крови лишь наполовину...