Черная шаль

И в мире, где мрака уже разогнать не удастся,
И черные тени, как коршуны, всюду снуют,
Вдруг песня Бояна над этой землею раздастся.
И гусли его о красавцах волхвах запоют.

Казненные снова по княжьему люту Указу
Из пепла восстанут для битвы, и в бой поведут.
И преданный дважды, вернулся, не дрогнул ни разу.
Силен и прекрасен, и вечно сказанья живут.

О том, как сражались за землю и яростно жили,
О том, как в тумане ночном у костра пировали,
Но черные вороны снова над нами кружили...

А в траве апельсин, как оранжевый отблеск заката.
Он уходит один, нет, его уводили куда-то…
До рассвета лишь шаг, остается дыхание смерти,
И в последних стихах вы поверьте, ему и проверьте.
Что еще в эту ночь, эту лунную ночь? Лишь соната
И не может помочь даже ангел, летящий куда-то,
- За душою спешит? - кто-то спросит, и отсвет покоя
За чертой, за границей, но откуда сегодня такое?

Безысходное чувство, что черные всадники немо,
Отпустились на землю, пленили бескрайнее небо.
Корабли...

На чердаках, в запыленных окошках
Тает закат. По вечерней Земле
Кто-то проходит крадущейся кошкой…
Бродит вокруг в наступающей мгле.

Прячется ласточек звонкая стая
В сонный уют вечереющих крыш.
Ты не услышишь, и я не узнаю,
Кто там тревожит вечернюю тишь.

Вот на прощанье закатное солнце
Бросит последний пронзительный луч.
Вспыхнет в ответ слуховое оконце…
Первые звезды мигнут между туч.

Вдруг, в янтаре застывающей мошкой,
Шифером крыш, ничего не тая,
Жизнь – грациозной...

Меркнет яркий день,
Во власть вступает тьма.
Черных крыльев ангела- тень.
Там прячется моя душа.

На камнях, среди сухой травы
Мертвый ангел лежит,
Проклятый богом света и тьмы.
Кровью и ядом облит...

Сломаны крылья,
Вынуто из души сердце.
Тело давно остыло,
Пришла к нему Смерть.

На каменных плитах
Лежит кровавый нож.
Ангел пеплом укрыт,
В тишине исчез его последний стон...

Дьявол склонился
Над мертвою душой.
Своему отцу он молился,
Заслонил он ангела собой.

Замерла...

На город мой порой студеной
Летел пушистый белый рой.
Покрылась жизнь мукой мудреной,
Как черный волос сединой.

В разгар сурового веселья
Я вышел подышать зимой.
Хотелось шумного безделья,
Хотелось песни озорной.

Бежать по белому паркету,
Печатать черные следы.
Хотелось,чтобы всю планету.
Покрыли снежные цветы.

На город мой порой студеной
Летел пушистый белый рой.
Покрылась жизнь мукой мудреной,
Как черный волос сединой.

И надо было рыжим уродиться,
Где черные темны, как эта ночь.
А мой товарищ белизной гордится,
Когда лежит у чудных женских ног.

Она его то гладит, то ласкает,
И он рычит, как очень грозный зверь.
А надо мной смеется и терзает:
- Ну что ты, рыжик, ты куда теперь?

- Куда? Да погуляю в листопаде,
Он мне сродни – такой же золотой,
На солнышке погреюсь, вот отрада.
- Там на тебя наступят, ты постой,

А вдруг не разглядит тебя старушка,
И будешь битым, раненным котом.
Опять смеется...

Аарону с Моисеем
Иегова дал наказ:
«Этот месяц всех главнее,
Первым будет он у вас.

Укрепит народ он в вере,
Ускорение придаст.
А язычников потери -
Нам не горе, а балласт.

В этом месяце линяем
За граничную межу.
Дабы вас не ущемляли,
Сам за этим прослежу.

Час отбытья от причала
Передаст с небес гонец,
В нём конец того начала,
Где прервется, наконец,

Цепь египетских страданий...
Страж сведёт вас до земли,
Где вы, пыль стряхнув с сандалий,
Молочка б испить смогли...

Голод пришёл пуще прежнего
Чем пережил Авраам.
Счастья искать безмятежного
По патриарха стопам

Двинул наследник единственный
На междугорбом седле,
В земли царя Филистимского
С именем Авимелех.

Бог повторил обещания,
Что Аврааму давал.
Сын Исаак на прощание
Землю не поцеловал,

Шёл как всегда по наитию,
Ангелов слушал в тиши,
Но отклоняться к Египту им
Бог тогда не разрешил.

(Был для в Египет вторжения
Неподходящий момент:
У...

Синяя краска на черной древесной бумаге,,,
Насквозь пронзает холодная синяя ночь,
Ты прикоснись,я дрожу,я,как-будто в тумане.
И ледяная вода водопада дурманит...
И,даже пламя свечи мне не сможет помочь,
Красная краска на черной бумаге древесной...
Ночь у костра на сыпучем июльском песке.
Слышу я вновь переливы гитары чудесной,
Жаркие искры летят к витражам поднебесной,
Дико пульсирует жилка в горящем виске.
Белая краска на черной бумаге ложится...
Лунная ночь,ветерок,перелив соловья...

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

За галстук дергает их Вельзевул и хлещет
По лбам изношенной туфлею, чтоб опять
Заставить плясунов смиренных и зловещих
Под звон рождественский кривляться и плясать.

И в пляске сталкиваясь, черные паяцы
Сплетеньем ломких рук и стуком грудь о грудь,
Забыв, как с девами утехам предаваться,
Изображают страсть, в которой дышит жуть.

Подмостки велики, и есть где развернуться,
Проворны...