Черепа

Он умер, дёрнулись руки,
и череп уж начал желтеть.
С улыбкой застыло лицо, зрачки устремились в небо.
Он словно собрался весёлую песню запеть,
а, может, решил – откусить от краюхи хлеба.

А комната у него – не комната – клеть.
Паук ухмылялся с угла,
перебирал паутину.
Пыль, пыль, только – пыль, если фарфор обтереть,
узреешь на этажерке лёгкую балерину.

Врач – не в восторге. Морг. После – сырая земля.
Диагноз – умер внезапно, загнулся от истощенья.
Ах, да,
он просил вчера, кажется...

Я никогда не ездил на слоне,
и никогда не видел кабаргу,
кормить макак не доводилось мне,
не пробовал из страуса рагу.

Я никогда не видел Тадж Махал,
в Тайланде не бывал я никогда,
не знаю вкуса райского плода,
и на Канарах я не отдыхал.

Я никогда не жил на островах,
пингвинов никогда я не знавал,
я не видал гигантских черепах,
не пробовал держаться за штурвал,
и Южный Крест меня не озарял.

Не знаю я как выглядит баклан,
я также не освоил дельтаплан,
я даже с аквалангом...

Вечером, ночью, днем и с утра
благодарю, что не умер вчера.

Пулей противника сбита свеча.
Благодарю за священность обряда.
Враг по плечу - долгожданнее брата,
благодарю, что не умер вчера.

Благодарю, что не умер вчера
сад мой и домик со старой терраской,
был бы вчерашний, позавчерашний,
а поутру зацвела мушмула!

И никогда б в мою жизнь не вошла
ты, что зовешься греховною силой -
чисто, как будто грехи отпустила,
дом застелила - да это ж волжба!

Я б не узнал, как ты утром...

«Тону, тону» - кричал карась.
Рыдала пиковая масть.
Отелло пудрил мелом нос.
У черепах – финальный кросс.

Шалаш висел на фонаре.
Сонет катался на метле.
Бодлер – отъявленный монах -
Варил лапшу на вечных льдах.

Фасад АЭС писал Гоген.
Плясал кадриль абориген.
И мы – два клона в борозде,
Сбежать мечтали на звезде.

Воет вьюга, как волк голодная.
В бубен кожаный бьёт шаман.
Сжаты губы его, холодные.
Дымкой серой плывёт дурман.
Череп белый –
глазницы чёрные –
скалит зубы.
Трещит огонь.
Пляшут тени по чуму, дёргают
нервы жутью.
Всех взял в полон,
душ касается культ обрядовый.
Чудь глядит через дымоход.
Пламя дымное. Пота градины.
Чудь стекает вниз. Жертву ждёт.

В иллюминатор, с воздуха, с волненьем,
Смотрю я вниз, на русские места.
Лечу с Багамов. Осень.С нетерпеньем
Объятий жду российского порта.

А на Багамах нет осенних листьев
А на Багамах нет морозных дней.
Хоть океан там очень – очень чистый.
Но нет российских серых журавлей.

А на Багамах всюду орхидеи.
А на Багамах много черепах.
Но нет ромашек наших незатейных
Но нет сомов, уснувших в зимних льдах.

А на Багамах много интуристов.
А на Багамах нет совсем берёз.
И ураган бывает...

Вечер усталостью ломит пыльные кости.
Лунные ясли провисли в бледный иней свинца.
Мраморный череп зажат между лопастей сквозняков.
Звезды толпятся у входа в заводь ночную серфингом шляпным.
Я раздираю губ занавески, но слов липкие гроздья
оседают в гортани массой застывшей. Сегодня словца
не вытянуть, песни не протянуть сквозь черный озноб,
сегодня я форма без содержания, слог, упрятанный
в подсознание серых проспектов, в глину сырых фонарей.
А лето травит загаром, а ночь возвращает...

Октябрь мне любовь счастливой вновь преподнёс.
И был учтивым неясный день –
как иней талый, жалея дух травы усталой,
озябших клёнов и кустов
в них растворился,
вызвал дождь, лишь в меру нудный, непогожий.
В таком дожде толпа прохожих
с зонтами цвета их везенья
напоминала черепах,
спешащих в меру настроенья.
А листопад мечте на «Ах!»
дарил беспечность и смущенье,
бесперспективностью сомненья
краснея в лёгких виражах.

Банально время.

В день неясный твой взгляд глубокий...

Я был бы рад воспеть Любовь
И Веру золотыми строфами,
Но СМИ расписывают вновь
Одни теракты с катастрофами.

Садизмом одержимый враг
Страшит нас гибелью трагической.
Пора менять на чёрный флаг
Нам триколор дерьмократический.

Чтоб с парой скрещенных костей
По центру череп намалёванный.
Возрей пред ликами гостей
В знак нашей гордости оплёванной!

И вой хвалебный возгремит
От шайки жёлтой папарацции:
«Весёлый Роджер да хранит
Вождей Нерусской Федерации!»

Я к гончару зашел: он за комком комок
Клал гляну влажную на круглый свой станок:
Лепил он горлышки и ручки для сосудов
Из царских черепов и из пастушьих ног.