Было ли иль не было

Был юн я, нахален и смел,
Все думал - любимчик Фортуны.
Мир вешний скворцами свистел,
Оркестром подыгрывал струнным.

Я вызов бросал небесам,
Мне чудилась буря оваций,
Свой собственный мир строил сам,
Любуясь чредой декораций.

Весна целовалась со мной,
Коврами стелила дороги.
Играл, как игрушкой, судьбой
Без тени малейшей тревоги.

Зима, непогода, буран
Меня не держали - смешили.
С пути все сметал, как таран,
Нужны были только вершины.

Летели в погоне года...

Было мне безразлично,
Что любовь исчезала.
Мы простились сценично,
В суматохе вокзала.

От сжигающей страсти
В сердце пепел остался.
Я была в её власти,
Ты ей тоже поддался.

Но захлопнулась дверь,
Поезд с места сорвался.
Я свободна теперь, -
Ты лишь в прошлом остался…

Был дворик-колодец совсем как утроба
С кишками рыжими труб водосточных...
Они повстречались расстаться чтобы,
И было им здесь неуютно очень...
Они говорили: "Нет, будет по-моему!..."
И вновь повторяли, словно "на бис"...
И мир, как будто бачок с помоями,
Упасть рискуя над ними завис!...

Был мир и лад. Ни злости, ни раздоров.
Но к делу коллектив был подключён.
Та – с мастерком.
А тот – спешил с раствором.
А те – несли носилки с кирпичом.

Работа шла с рассвета дотемна.
Пылали наши щёки, вяли уши…
Вражды и лжи китайская стена
Воздвигнута на совесть.
Не разрушить.

была муза ты у меня одна
но ты покинула меня
ушла к другому и все забыла
забыла, как хорошо нам вместе было
как гуляли под луной
как цвела серень вокруг нас
и небо звездами сияло
как жаль, что все прошло
а так все начиналось хорошо

Был я столько раз так больно ранен,
Добираясь до дому ползком.
Но не только злобой протаранен -
Можно ранить даже лепестком.

Ранил я и сам – совсем невольно
Нежностью небрежной на ходу.
А кому-то после было больно,
Словно босиком ходить по льду.

Почему иду я по руинам
Самых моих близких, дорогих,
Я, так больно и легко ранимый
И так просто ранящий других?

Был он странным, очень странным.
Не бросался словом бранным,
не курил, не пил вина,
улыбался, как весна..
Был блаженным, одним словом.
Говорил: «Как это ново:
рисовать дождём цветы
на кусочке бересты;
с воробьями летку – еньку
танцевать, согнув коленки;
и курлыкать журавлём
под сиреневым кустом;
с волн сорвав морскую пену,
украшать ей гобелены;
и румянами зари
все покрасить фонари».
Но не верили ему,
непонятно почему.
Он в ответ лишь улыбался
и внезапно испарялся,
оставляя...

Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый -
Младенца Дева родила.

На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятеньи старец важный,
И царь, и отрок, и жена.

И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине
Среди толпы возник Иуда
В холодной маске, на коне.

Владыки, полные заботы,
Послали весть во все концы,
И на губах Искариота
Улыбку видели гонцы.

Было все так легко, и как будто не с нами,
Она сейчас далеко, она сейчас не такая,
Она не звонит друзьям и не пишет подругам,
Это было давно, но я буду ей другом,
Все равно...

Был ранен зверь. И зверь ревел.
Рычанье скорбное наружу
рвалось, в мою вонзаясь душу,
как тысячи холодных стрел.

И я душою леденел,
предощущая смерти стужу.
А кровь лилась толчками в лужу,
и снег вокруг неё чернел.

Был ранен зверь. Он издыхал.
И он смотрел в меня без злобы,
с тоской, разящей наповал,

как будто часть своей утробы,
звериной боли и хворобы
в меня навек переливал.