Бронзовый век

ПредНовогодняя зима…
Рождественский янтарный вечер…
С пушистым снегом
в крупный взмах –
Европа падает на плечи…


И в нас
стрелу настрополив -
Амур хохочет вероломно…
И шепчет нА ушко Париж.
И тянет за рукав – Верона.


И пальцы, уходя в разбой,
приходят в гости к юбке легкой…
Но ты на страже: Дорогой!
Следи-ка лучше за дорогой…


Прости, Вселенная моя…
Нетерпелив! Но ты отведай -
и Елисейские поля…
и дворик с бронзовой Джульеттой…


Пойми...

Здесь было вечное похмелье, как синоним вечной поэзии.
Перламутровый рубец её губ на моей щеке напоминал
об умирающем солнце в медно-бронзовой чаше вечернего моря.
Медовые судороги полумесяца падали сахарной пудрой к ногам.
Лёгкая скатерть ночи расстилала ветреную вязь,
замешанную на аромате сладкого объятья.
Бледная тропинка извивалась ленточкой
ненавязчивого дождливого щебетания родников.
Мимолётные звуки разбегались соцветием волн.
В глубине, сияющих сумраком глаз,
отражался...

Острая, пронизывающая боль, боль красоты
постдождливого воздуха вечера.
Бронзовая тишина, напоённая
буколиками сновидений.
Тени ночных галер-галерей под тонким слом
воскового лица луны.
Чёрно-ванадиевое варьете, словно взвар взморья.
Вольфрамовый отблеск волн, втихомолку крадущийся
в гипноз глаз гурмана.
Былинка света, будто булат на старом валежнике.
Под власяницей лесной волынки –
вермут вольнолюбивого сердца.
Вискоза травы в воздухоплаванье лёгких.
Млечный вольтаж призрака...

Жизнь прошла без позолоты,
Без серебряных медалей.
Даже бронзовых налётов
В ней мы так и не видали.

Шли своим путём, попутно
Собирая лишь болячки.
Для прокорма в жизни смутной
Брали воду с водокачки.

Что случилось привязалось,
Стало личною судьбою.
И для нас такая малость
Быть в ладу с самим собою.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2012-2016

Что может быть важнее печали и чище слёз,
бессмертнее смерти и ненадёжней дыханья в груди –
горсточка горечи на язычке кисти, скользнувшей
падающей звездой в недописанную картину
по живому сердцу.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь –
кружится часовой механизм, проверяя на прочность
вестибулярный узел. Кто умирающему мгновению
подарит вторую жизнь, подарит бессмертие,
как не тот неистовый нищий, расточительный на порок,
но жадный до невинного взгляда безумца.

В...

Последний лист кленовый пятерней
В мои ложится теплые ладони.
А небеса синее и бездонней
Как океан бушуют надо мной.

И странно пуст и гол осенний парк
В своих последних бронзовых отрепьях;
А сорванные листья будто перья
Уносит ветер, набежав, во мрак.

И неуютно плещется вода,
И облака в ней замерли, как льдины;
Еще до ноября, до серидины
Дожди, и неуют, и холода.

Автор: Ольга Волкова

Чувствуешь, в воздухе
волосы цвета спелых пшеничных колосьев,
это Деметра-Церера, подносящая колесницу
крылатых драконов и зёрна пшеницы,
продолженье Великих Богинь неолита,
ожившее в пластике
барочных садов,
это девять дней поиска,
не зная ни капли амброзии;
она идёт в Элевсин, к Колодцу Дев,
вскармливать сына царицы огнём,
пить смесь ячменя, воды и болотной мяты,
чтобы вверить свои мистерии…
Слышишь, как нежно поёт Прозерпина-Кора,
словно тень, собирая цветы в Нисейской...

Высота глубокого одиночества в матово-сизом небе
февральского созерцания, февральской чувственности;
чистая интуиция времени качается неравновесной бездной
над головами прохожих и прихожан; искусство

сновидца, незаинтересованным удовольствием, пылится
в запасниках мозга; пространство, как аппарат восприятия,
строит строки сошедшей с ума прозы, плетёт небылицы,
о том, что страдание – стимул, о том, что прекрасное –

целесообразность без цели; и я подчиняюсь сквозному ветру
несущихся...

Златоуста златые уста на худом лице, чалма
и турецкие шаровары, дымящийся кальян, у
дивана, в лике, освещённом солнцем, приз-
наки аскетизма, силы и воли, где все его роли?
шута, благородного господина, палача, тряп-
ки, где? все его ухватки, хулящего и холящего,
времени лепесток, белого пиона, скок с места,
стояние на голове, плавные движения где?
дайши, падающего цветка сливы, где оливы?
стиль, плоды, образы, розы,падающие, бутоны,
где, твои нона? смеха смех, ссохшихся мыслей
стук...

Как львица в бронзовой саванне,
крадётся мгла
на рваной ране
неба.
Мы встанем рано,
с первым поцелуем
горизонта,
и обратимся в слёзы
из песка и пыли.
На загорелых спинах пальм,
мы высечем последние слова,
и жёлтый воздух,
огненным приливом,
сожжёт их ветхий хворост,
рассеяв нас
между кустарников степных,
как чистый пепел
погребального костра;
и чей-то голос
будет вторить,
знойным ветром:
“Воистину,
любовь сильнее жизни”.