Бледнеть

Твои розы, цвета тёмной вишни
К сердцу, я, так сильно прижимала,
Все слова, слова любви - излишни,
Лишь шипы, по сердцу, колким жалом

Пишут имя, остриём печали...
В сером небе солнце еле билось, 
Бледной вспышкой освещая дали,
А с ветвей, тяжёлых, осыпалась,
Эта осень, винно-красной вишней,
Все слова, слова любви - излишни...
Сколько этой осени осталось...?

Знаешь, в сердце, не любовь и чувства,
Знаешь, сердце не искрит лучами,
В сердце - слов холодное искусство,
В сердце шип...

Летняя летаргия
в лицах лилового вечера –
это бредни тепла и полунагие тела,
подсвеченные
бурым загаром;
это ночь – вдвойне скоротечней,
а значит, вдвойне горячей, как обрывки
будущей памяти,
где прекрасное,
неосязаемо-южное –
лишь дуновенье на чьём-то лёгком запястье,
лишь тающий лёд в недопитом стакане виски.
Ни звука, пока пророчит молчанье,
случайно повисшее
между столетних хвой
в медленном воздухе…
Тсс…Падают искры воды на ладонь,
ласково плачет зелёное море;
и...

На землю опускается туман
Взошла луна, проснулись силы тьмы
Они затеяли обман
Стирая ритм тишины
И в водоемах и в лесах
В горах, пустынях и степях
Они в пространстве и в земле
Летают даже в небесах
Приходят они в страшном сне
Все разрушая в пух и прах
Они красивы и умны
Они коварны и страшны
В глазах у них горит огонь
И замысел их очень злой
Он в черной комнате сидит
Он маг, колдун, он чародей
Он к Дьяволу во тьму спешит
Не видя мир и всех людей
Контракт со злом он подписал...

Бессловесная муза на нервах играла,
Смычком их своим неустанно терзала.
Сердечный мой ритм ускоряла сомнением,
И вот, наконец, слово хлынуло пеньем!

Не знаю, на радость иль горе, пою -
Стихи, что родились, в листок размещу.
Пусть примет его белый лист насовсем -
Ту бледную тень нерешённых проблем,

Что хлещут нагайкой меня не щадя.
К тому я привык, много лет так живя...
И чувства мои, словно капельки крови,
Сквозь почву судьбы проникают невольно.

Всё это, конечно...

Когда утро сводило крылья
на подложке её карниза,
словно радуга гнула спину,
словно дождь отпускал тонко струны,
словно кто-то нашёл слова,
чтобы выразить нежность молчанья,
тогда роща клубилась поодаль,
собирая краски июля,
тогда в стылую смоль зрачка
лил рассвет васильковый ветер,
тогда сердце, необозримо,
укрывало ночную прохладу,
словно день, тенистой дорожкой,
вился в мятной пластике ног,
словно кто-то дышал с нею вровень,
забывая считать секунды,
забывая считать минуты...

Ты не спишь?
Хрупкие вишни,
на жжёной умбре земли,
уже медоносят,
в красно-карминовом улье заката,
тёплыми каплями сна;
а, за бледно-каштановой дымкой портьеры,
небо разлито
персидским синим.
Ты не спишь?
Ещё нет?
В тетради, песочного цвета,
вечер ложится последней строкой,
словно
чертополох многоточий,
словно
палевый абрис холодных берёз,
словно
бронза спящей травы,
словно
старое золото звёзд;
а, рядом,
рука об руку –
наброски теней,
на бежевой ряске обоев...

Бесплотным
золотом августа,
созрело зерно заката;
виноградной лозой,
вяжет язык тела;
между страниц воды и травы
затаилась радость,
с горем напополам.
В мягком тумане листвы,
беспечно,
тянется-реет
взгляда постель,
плывёт по ресницам ветвей
непреклонное время,
гнездятся следы погасшего ветра,
и тает, что-то ещё,
молчаливо-лунное…
Когда сбудется всё,
что прописано в толковании сновидений,
что останется нам
на замшелых порожках лета?
Только, смотреть друг другу в глаза,
и...

Я пришёл к тебе,
а застал – дождь;
на холодных ресницах играла вода,
и следы на окне, словно спелая рожь,
превращали огонь
в бледно-ржавый туман,
превращали день
в мягкокожую степь.

Я пришёл к тебе, чтобы снова молчать,
из фарфоровых чашек пить посошок;
и венчать на царствие
жёлтый сентябрь,
и венчать, осокою,
сырость в глазах.

Я пришёл к тебе,
а застал – ночь,
что роняла чёрные слёзы ветвей,
что скрывала боль,
перейдя тишину,
а за болью – свет,
что укрылся от глаз.

Свершилось! Я лечу в Париж
На крыльях лебединой стаи.
Париж! Мне снился он ночами...
За дымкой серый жемчуг крыш,
Нанизанный на нитку Сены.
На Холм спешит фуникулер,
Молочно-розовые стены
И купол храма Сакре-Кер.
Прошедшим множество ступеней
С тяжелым грузом прегрешений,
Покаявшимся наконец,
Раскрыл объятия Творец.

Вдыхая воздух Помпиду,
Пропитанный накалом страсти,
Амурных прихотей во власти
Летим как-будто бы в бреду
...........................

А дальше... Боже! Гильотина...

Влажные крыши
вслушиваются в небо,
как большеухие лисицы Калахари.
Впалые щёки подъездов
заливает осенний сквозняк.
Луна набухает
диском встревоженной кобры,
и падет
в тектонический
разлом сердца,
странствующего, одиноким койотом,
по пересечённой местности
города.
Ночь взметается
крыльями беркута
над синей дымкой фонарных глаз,
и ты улыбаешься
вслед ускользающим ноткам
летней пьесы,
сыгранной без тебя.
Один на один,
поздней-поздней дорогой назад,
в разбросанных пазлах...