Армейская форма

Бабочки легко порхают над ромашковой росой, где жуки,
жужжа, летают и звенящий дождь косой. Радуга дугой
согнулась, удивляется весне, ветки ивы улыбнулись, солнце
встало вдалеке.

Кони водят хороводы, мнут копытами траву. Испугавшись непогоды, прячется рассвет в листву. А тропинка чуть
заметна, рядом ни одной души. Я бегу навстречу ветру,
распахнула руки вширь.

Весела была дорожка, пробежала до порожка,
а навстречу бежит кошка. Заждалась меня немножко?



(ред.26.12.12)

Завьюжена пушистым снегом, в февральском одеянии Зима. Не спит земля, разбужена строптивым бегом и чуть дрожит от топота коня.
А белоснежный конь в пробеге сажает ловко на спину меня, от ликования не чувствую я неги, раскованна в познании себя. Я вся в снежинках, замерзаю, испытываю колющую дрожь. Меня Февраль любовью обнимает, с ним гордо одолею тела дрожь.

Я на коне, дышащем белым паром, я мчусь наперекор судьбе! Мы с Февралем, как в дружбе, пара, ему я благодарна за любовь к себе. Я...

Раскатывалось эхо над полями, и воздух кровью пах от выстрелов в тиши, ромашки черною росою обливались….
- Ты, выдержишь, Антошка! Лишь, дыши, - девчушка еле-слышно прошептала.
А рядом, взрывы бомб, скрипели гусеницы танков, вздрогнув над землей, ломались.

На белой ленточке ее висел заветный крестик, в глазах слезинки утонули в синеве. и хрупкая девчушка тащила раненного парня на себе.
- Ты, только верь, - шептали в гари ее губы, - настанет день, и спляшем мы с тобой. Антоша, мы в...

Пошла богоявленская вода
И нам Христос раскрыл свои купели,
Любая отмывается беда
И хвороба, что затаилась в теле

Крещенскою сметается метелью,
Богоявленской моется водой,
Давай с тобой разденемся под елью
И прыгнем в прорубь чаши ледяной.

И вынырну я девой молодой,
Ты – отроком, на подвиги готовым,
Тебя коснусь я мокрою рукой,
И статуей на льду застынем новой…

Великолепна ночь Богоявленья,
Несущая нам радость исцеленья!

1
Прошло лишь времени немного,
где проза длилась, в меру сил,
от жизни, жаждая, убого,
чтоб случай некий наступил…
Но лето, проступивши, бликом,
влёт, заискрило, ярким ликом,
и скуке, словно бы взамен,
вручило много перемен...,
случились что, в быту семейном,
застыл кто в спячке, от зимы,
что расслабляет, всем, умы,
в забвении, суть благоговейном,
когда душевный колорит,
в сезоне оном, сладко спит…
2
Близ Троекурова владений,
примерно в вёрстах тридцати,
в богатстве шика...

Ранним утром в порт причалил заграничный пароход,
В ём заморские товары, с них купцам большой доход.

Потянулась вереница из портовых мужичков
И с товарами на сушу был доставлен – Сэм Петров!

Пленник выбрался из бочки, озираясь круг себя,
Удалился в переулок, где и повстречал меня.

Я обычно возвращался, волоча своё пальто.
Мой язык, прилипший к нёбу, ели выдавил: - Хэло!

Я же вижу – иностранец, может даже – целых два!
В общем, я ему с наскока: - Хау дуй ду; - мол, как дела...

Когда б могла я разделить любовь
И как пирог раздать на всех частями,
Поклоннику погладить нежно бровь,
То шли б забавой дни мои за днями.

Украсила бы пальцы я перстнями,
Меняла бы наряды через день,
И вечер каждый с новыми гостями
Мне было б проводить совсем не лень.

Но ты со мною рядом словно тень,
Пронзил меня до самого микрона,
Две нити на одном веретене,
Два голоса на пике унисона.

Да...лишь одна стрела у Купидона,
И я сижу затворницею дома…

Наше время не бесконечно,
потому торопимся жить,
то летим, словно птица, то бежим,
и этого не изменить.

С утра до утра мысли роятся:
“Как успеть дела свершить?!”
и, не думая о предстоящем,
продолжаем так жить.

Бессилие лишь временно.
Мы вздыхаем, кофе пьем,
обливаемся холодным душем
и веселую песню поем:
“Динозавры давно вымерли,
они не перенесли перемен,
а нас учат с измальства:
будь, как спортсмен!”.

Так и бежим по жизни,
второпях все сделать, успеть...

Где белым золотом стелется вата,
нещадно солнце, ветры не гуляют,
бредут два чернокожих брата,
а их следы под зноем тают.

Усталый вид, ресницы порыжели
от долгих лет под солнцем и в пыли.
Согнув соломенные шляпы, братья сели,
обидой, горечью пропитаны они.

Слова для блюза сочиняя впопыхах,
поют уныло братья, чуть сомкнув глаза,
стекает по щекам не сладкая слеза.


Унылый блюз, слетая с бледных губ,
парит неспешно над седыми головами,
теряется в глуши, там ядовитый...

Бреду по сонному вагону,
глотками джином подкрепился.
Нажал на клавиши любви,
звоню опять, а ты молчишь.
Бродягу вновь не пожалела,
и я уже не злился.

Свалился на холодный пол,
смотрю в окно,
сквозь блеклый свет –
огни, огни, и тишина.
И нет тоске предела.
Лишь старый блюз
касается ушей.
Летит мой поезд, как и я по жизни
и в стае миражей.