Апрельское переустройство

Мякоть апрельского солнца закралась ознобом бриза
в шелест лиственных пальцев на изумрудно-горчащем скелете.
Изысканность легкой походки женственности
слепит чумазую плесень сдавленных прахом сугробов.
К хрустальной мелодике водопадов карнизных
подмешано коррозийное пойло зимнего ветра,
чахнущего в окрестностях
бодрых затрещин змеевидных лучей лимонно-водного

неба, что ползет за шиворот лесопосадки столбов,
заливает сапфировой кислотой поры
асфальтовой планиметрии,
чьи выбоины...

Мутные кровоподтеки аспидных морщин тротуаров.
Зеркальная влажность апрельских фантазий. Дождь провожает меня сегодня.
Я научился любить его серые скользкие локоны, его поджарый
звон серебра, лед колокольчиков, золото,

потерявшее цену в скрученной грузности туч. Пустота
разгружает уличный хлам, молчание окон поет совершенней.
Олово неба стекает забвеньем,
но что есть любовь, как не отрешение; что есть красота,

как не скрытая чувственность холода. Я буду особенно откровенен
с тобой...

Отыгравший ноктюрн черной воды.
Раннего неба сурьма. Кокаиновой дымкой
в галерею окон воскресных падает горизонт.
Ломтики кровель чертят фигуры
архитектурного шума.
Каприччио апрельской прогулки по солоду луж.

Научил меня жить, научил меня верить,
И, не глядя назад, научил меня ждать.
Этой странной любви невозможно измерить,
Невозможно простить, или просто понять.

Всё, что есть – только ты. Мне не нужно другого.
Очень жаль, что при всех мне тебя не обнять.
Между мной и тобой – три коротеньких слова.
Я хочу их на ушко тебе прошептать.

Ты прости, что порой я такой невозможный.
Может быть, это дождь не даёт мне уснуть.
Я не знал, что любить иностранца так сложно,
И порой от тоски...

Кто-то любит плоды абрикос,
Так, что пышным любуясь цветеньем,
Прямо в собственном дышет окне -
Нежным запахом, с лёгким забвеньем.

Прислонилось к стеклу деревцо.
День апрельский собой украшает.
Бросив взгляд в поднебесье - оно,
Друга жизни себе выбирает.

Дружбе долгой - недолгою быть?
Благосклонна ли, нынче, природа?
Но, согретые жаждою жить,
И деревья и люди... уходят.

Чтоб вернуться и, вновь, зацвести.
И любуясь плодами своими, -
Счастье, в мире своём, обрести,
Для души...

Жизнь не по лжи – дорога цена – драгоценна – примешь ли ты меня
с заусенцами слов, с черной скорбящей истиной, с чистым алмазным
лезвием, вскрывшим скорлупки подтекстов. Нежные песни –
слепы; сочные рощи – расплывчаты; северный воздух – прозрачен;
долгая ночь – терпелива и глубока. Сахарные конфетти для тебя –
мне, что скрежет железных петель; ласки апрельской ливень чумазый –
мне, что душа черепичных барханов – сможешь вобрать эту честную,
злую весну моих глаз, это волчью преданность...

Сын смолчал… Судьба – не мёд,
Горечь ей знакома,
А невестка, тли помёт,
Выгнала из дома.
Где родился, рос и жил
И в апрельском цвете
Я девчонку полюбил,
Лучшую на свете.

Ни нательного креста,
Ни угла, ни денег.
Впрочем, деньги - суета,
Нынче – день рожденья!
День рождения души,
Что ж так сердцу больно?
Ну, давай, казак, пляши,
Ты же – ветер вольный…

На погосте закурю,
Погутарю с батей,
Стих прочту по псалтырю
Мамке на закате.
Бабка, дед и вся родня,
Вот я – на ладони…
И...

Рождалось апрельское утро.
А мир, пробуждаясь, узнал,
Что атом, послушный как-будто,
Вдруг страшным чудовищем стал.

Разрушился мощный реактор,
Посеяв болезни и смерть.
Мир вздрогнул от этого факта,
Не веря в ужасную весть.

Ведь ласково солнце светило.
Во всю ликовала весна.
Природа от сна пробудилась.
Ковром зеленела трава…

И бросились в пекло герои,
Чтоб монстра укрыть в саркофаг.
И каждый сражался как воин,
Забыв про опасность и страх.

Уже пронеслось четверть века,
С...

Моя пирога плывет
по быстрой воде.
Духи реки шепчутся брызгами,
влажными бусами
светятся окрест бортов
моей пироги, моих сетей,
словно зимы ожерелье
льдом серебристым струится.
Я жертвенной песней склоняюсь
к подножию
изумрудно-свинцовой волны –
река, принеси мне священным
течением рыбу-вещунью,
река, дай рукам моим ловкости,
силы и веры
удержать чешую из алмазов
рыбы богов.
Я оберну ее в листья ночные,
и, жадно глотая воздух, она
напоет мне
выкупа песнь –
да не...

Если б любовь могла говорить (со знанием дела,
с упорством ржавых гвоздей последних инстанций),
объясняя саму себя,
выдавая все карты и масти –
я предпочел бы остаться глухим,
я предпочел бы быть верным себе –
мешая золу и серебро,
играя осенний джаз в проулках темного сердца,
импровизируя в нервных апрельских темах,
нелепо, неровно, неверно, не к месту,
с искренним чувством морской волны,
багряной вечерним гранатом,
с трепетом влажной ладони утреннего тумана
в пластике воздуха...