Алле

Лихою походкою кавалериста

Шел Понтий Пилат по аллее тенистой.
Был в белом плаще он, с кровавым подбоем –
Ту кровь на плаще никогда не отмоем.


Шагал прокуратор, признаться не смея:





«На плаху без страха идут за идею.
Я, римский наместник, вершина при власти,
Над жизнью Его оказался не властен.


Казнили, но слово Его не забыто,





Хоть всем Он казался страшнее бандита.
Закон то суров, но ведь это ж закон…
Какую же истину знал только Он?»


И к...

Гулу морской раковины
подражает сквозняк на кухне.
В прихожей – апрельская слякоть,
на сердце – мокрый песок и галька.
Ресницы бросают якорь
в гавани апельсиновых штор.
Ночь шевелится в глазах,
прорываясь нарывом заката.

Призрак лёгкого бриза
топчется с узелком у подъезда,
преодолевая порог слышимости,
целуя тёплые весенние раны
ветвей.
Приглушённый свет фонарей
сбивает настройки дневного взгляда.
Последняя сигарета
ждёт своего часа,
пока луна
над изгородью аллей...

Вечерний воздух
замирает,
словно
безмолвия наместник на земле,
и, лишь аллеи шевелят губами.
Ракитник изливает боль
над тишиной реки.
Упали сосны в небо
пьяным вздохом,
и вяжет рот,
на посошок,
вино.
Глухая дрожь
скатилась по предплечью.
Я помню поцелуй,
не помнящий
имён –
тот кроткий ландыш,
мак, налитый кровью,
цветок,
влюблённый в ветер –
все приметы
печали нежной,
нежности печаль.
Я разгадал его –
он справедлив по-своему,
принадлежа, лишь краскам сна,
не мне...

Звёзды – псы-поводыри –
тащат ночь через запруду
серой завали луны.
На балконе – пыль июня,
белый призрак простыни,
лип душистых амплитуда,
полумёртвые огни…
Ночь, цыганкой полногрудой
рассмеявшись меж аллей,
заговаривает зубы
тарабарщиной ветвей.
Сквозь дымок мышино-лунный
сном повеет шум травы.
За стеной острог июня –
от сумы и от тюрьмы….
Чёрный сад, фасад лоскутный,
тротуара сонный след.
Кости ставней гложет скука,
обрастает тьмой скелет.
Нежных слов пустые звуки.
Тишины...

Всплывали облака – кто в лес, кто по дрова.
Июньская свеча коптила стёкла лета.
Бледнел дугой закат, кружилась голова.
Я провожал тебя, как провожают реку.

Склоняли спины фонари, мерцал в ручьях листвы
горячий ветер. Сердце притаилось
под тенью крыш, прогретых солнцем, и
ты обернулась – тихо солнце скрылось.

Я видел ночь, упавшую слезой,
усталость глаз, блеск губ с прохладой сочной.
Я чувствовал пустыни чёрный зной.
Я след терял твой. Я любил на ощупь.

Была со мной ты, и...

Прости, но я зову тебя своим!
За то, что им ты никогда не будешь.
Моей Душою, сердцем Ты Любим
И , может быть, меня ты не забудешь.
Целую образ Твой, глаза и руки…
Улыбку милую целую, строчки, душу.
Порой невыносима боль разлуки,
Но твой покой, поверь, я не нарушу!
Я вылью все терзания – в стихи.
Желанья плоти сильной волей обуздаю.
Я знаю, что пишу одни грехи,
Но лишь с Тобою по ночам летаю….

Алла Тимошенко 14.06.14

Четыреста семьдесят пятый опус

Чермных роз ароматы пьянят
Бедных рыцарей, бледных апашей,
Май вознесся и кущи манят
Див и агнцев порфирною чашей.

Обернитесь, Гиады, камней
Мы черствее, из штофов меловых
Яд цедим, соглядая теней,
Буде пир во трапезных столовых.

Как упьется аидская рать,
Ханаан черепки отсчитает,
И явимся тогда умирать
В майском золоте, кое не тает.


Четыреста семьдесят шестой опус


Май волшебный, цвети и лелей
Тень Венеции, злать Одеона,
Мы любили...

Липы зной, земли завиток, судьбы пыток-лоток-поток,
по часовой (стрелке), ливер убитой белки, на острие,
стрелы, (говорил тебе, бей в глаз, чтобы не портить
шкурку, а ты попал в печень-«дурку»), это раз, в кам
-ень её пл-оти, (фильтр), (яблока налив), оти, японск-
ий посёлок, в префектуре кото, зачем тебе, а то, ото-
йди слива, твоя с-инь ива, у рисового поля, чек, вып-
иши нотного стана век,......ищи,......паузы-лузы, что-
бы создать мелодии-узы, нот, ля, си и до,... песнь ос-
ины...

Ты сбрасываешь
тяжесть полдня с плеч,
ты обретаешь признаки тени.
Я молюсь на твою наготу,
закрывая глаза, забывая сказать – прощай.
Первые звёзды,
оставившие
миллиард световых лет за дверью,
застают –
тусклый плафон на кухне и остывающий чай.

И мы будто скользим с тобой
вдоль вечной осенней аллеи,
тревожа сухую листву,
отмечая каждый малозначительный штрих,
из пункта А в пункт Б,
две городские тени,
предпочитающие молчание
всему вышесказанному до них.

И театра возвышенный храм,
Белый свет и молчащий орган.
Белый остров, что служит Первым богам,
Светлый корабль, подошедший к иным берегам.

Голоса рана принимает из Космоса первой волну.
И духовный порыв, сверхъусилие,
Неземной красоты надрыв.
И подземная сердца мощь
Оголенным проводом Духа бьет.

Так, Играй, если кончилась кровь,
а то Там, сочтут за побег!
Приноси же жертву Богам,
Ибо ты – только часть Того,
Что осталося наверху.

Ты вступила сознательно в эту Игру...