Там лазурь в небесах, там весна брызжет солнечным золотом,
Лед скрошив на реке, обнажила уступы холмов.
Ветер бродит в лесах, поломал сухостой, словно молотом
И пригладил до блеска ставший серым снежный покров.
Плыл по зорьке на лодке, разбросав крылья весел натруженных,
Ветер брызги в лицо, как мальчишка, играя, бросал.
Мимо гор меловых, мимо плесов и кос отутюженных,
Опустивши ладонь, след на темной воде протесал.
А вставая, светило жидкой медью облило утесы –
Дивногорья персты, словно свечи незримых икон!
Наклонившись к воде, ивы голые гибкие косы
На ветру распускали, прогоняя трехмесячный сон.
Так безлюдно кругом, только плески и шелест таинственный…
Словно дева, земля, как Мария, присела у ног,
Очертаньем небес говорил с ней Великий, Единственный,
Чье сокрытое имя произносим мы коротко – Бог.
Это в памяти след, словно жизни чужой и короткой,
Та река далеко, не прорвешься сквозь время к весне.
Только болью тоски ухожу в горизонт вслед за лодкой
И в те дни возвращаюсь я теперь только в утреннем сне.
Лед скрошив на реке, обнажила уступы холмов.
Ветер бродит в лесах, поломал сухостой, словно молотом
И пригладил до блеска ставший серым снежный покров.
Плыл по зорьке на лодке, разбросав крылья весел натруженных,
Ветер брызги в лицо, как мальчишка, играя, бросал.
Мимо гор меловых, мимо плесов и кос отутюженных,
Опустивши ладонь, след на темной воде протесал.
А вставая, светило жидкой медью облило утесы –
Дивногорья персты, словно свечи незримых икон!
Наклонившись к воде, ивы голые гибкие косы
На ветру распускали, прогоняя трехмесячный сон.
Так безлюдно кругом, только плески и шелест таинственный…
Словно дева, земля, как Мария, присела у ног,
Очертаньем небес говорил с ней Великий, Единственный,
Чье сокрытое имя произносим мы коротко – Бог.
Это в памяти след, словно жизни чужой и короткой,
Та река далеко, не прорвешься сквозь время к весне.
Только болью тоски ухожу в горизонт вслед за лодкой
И в те дни возвращаюсь я теперь только в утреннем сне.
Обсуждения Лодка