А звёзды капают сурьмой,
под молибденовой луной,
в кристальный кварц реки.
На эбонитовых ветвях
клубится цинковый туман;
экслибрис следа моего
сокрыло в брильянтин
ночного света.
У акватории ночной,
как арабеска – знак бемоль
в глазури глаз печальных.
Тахикардия ветра, в даль,
слова несёт, дыханья шаль
на пульсе цефеид.
Ночь хризантемой расцвела,
как grazioso, как мила
дриад игра, и болеро
травы в ногах усталых.
Я ликтор тени, я схоласт
дорог из яшмы, свистопляс
безбрежных аберраций.
Здесь первых снов девятый вал,
здесь храм цикуты,
звон зеркал
надтреснутого сердца
вечной ночи.
Здесь взгляд медузы и муссон
дрожащих снов, зеркальный звон
глиссандо лунного, стеклом
абсцесс луны, сама луна,
совиных перьев росчерк.
За горизонт бросая взор,
цепляясь, цепенея тьмой,
зари восточной светляки
крошат искристый цедр.
А звёзды капают сурьмой
под вельзевуловой луной,
в лимфаузлы реки,
в юдоль,
где смолянистою канвой
ветвей прохлада реет.
под молибденовой луной,
в кристальный кварц реки.
На эбонитовых ветвях
клубится цинковый туман;
экслибрис следа моего
сокрыло в брильянтин
ночного света.
У акватории ночной,
как арабеска – знак бемоль
в глазури глаз печальных.
Тахикардия ветра, в даль,
слова несёт, дыханья шаль
на пульсе цефеид.
Ночь хризантемой расцвела,
как grazioso, как мила
дриад игра, и болеро
травы в ногах усталых.
Я ликтор тени, я схоласт
дорог из яшмы, свистопляс
безбрежных аберраций.
Здесь первых снов девятый вал,
здесь храм цикуты,
звон зеркал
надтреснутого сердца
вечной ночи.
Здесь взгляд медузы и муссон
дрожащих снов, зеркальный звон
глиссандо лунного, стеклом
абсцесс луны, сама луна,
совиных перьев росчерк.
За горизонт бросая взор,
цепляясь, цепенея тьмой,
зари восточной светляки
крошат искристый цедр.
А звёзды капают сурьмой
под вельзевуловой луной,
в лимфаузлы реки,
в юдоль,
где смолянистою канвой
ветвей прохлада реет.
Обсуждения Caramel