Неисповедимо

Как глуп был я в своей печали,
не ведая Твоей печати;
как слеп я в грусти был своей,
не зная света в тьме событий;
приростом времени без дела, я обесценивал дела
в огне вина, в чувствах вины.
Мой Страшный Суд – я сам – обитель
страданий собственных и зла,
таящегося, испокон, обратной стороной луны
в ночи души, ещё слепой,
еще младенческой, весенней…
Когда ж останусь я один,
наедине, в своей глуши
надежд бесплодных, снов бесплотных,
и огрузневшей тенью бледной,
с которой век от век грешить,
скользну по прошлому, по дну
замерзших рек, сухих колодцев,
когда Твой след-рубец найду
на горле в криках безутешных,
и смажу мёдом талым солнца
печаль зимы, и полюблю,
быть может плотью, плоть же к сердцу
вдруг приобщит Твоя рука –
очаг моих неслышных песен,
листвой дрожащих – вот тогда…
Но ты, тогда, как приговор,
опять уйдешь, уйдешь бесследно
метелью облачных созвездий,
далеким берегом чужим
за позвоночник горизонта,
за окоем могильный гор;
а я останусь, вновь один,
не пойман, но, как пить дать – вор,
всё сею, жну, коплю и трачу,
всё жду, брожу, вяжу петлю
на шею неба, после плачу,
расплачиваясь в храм седин,
и где-то между строк, люблю,
люблю, как дьявол, наудачу.