Засыпающий парк, заходящее солнце
сгоревшей на блюдце бумажкой, рассыпавшейся
вечерним сумраком, словно апостол,
несущий благую весть в ниши глухих домов;
натянутая паутиной душа разносчика снов,
топка угольных туч, случайное многоголосье окон;
тополя приглушенно танцуют, отягченный романс дубов
чарует локоны утомившихся проводов – троллейбус идет в депо.
А над всем этим водит ладонью старец седой,
и струится псалом в прилив городской волны. Черной тропой
мне выпадает черви – это голос преследует твой
мое возвращенье – это звездной водой
ржавую пыль волос мне омыло, и влюбленная ночь
к зрачкам приклеилась блеском, кутая
тонким сукном черепичные крыши, кроваво-кирпичные стены,
и мягко сворачиваясь кольцом
у твоего порога, где ей прислушиваться преданно-нервно
к созвучьям интимных шагов. Не стой
на ветру, простудишься, побереги наготу
и краску печали для утреннего чая
в хрустальной прохладе сквозных занавесок, я скоро буду,
тенью в твоих объятьях, верой слепой,
случаем сиюминутным.
сгоревшей на блюдце бумажкой, рассыпавшейся
вечерним сумраком, словно апостол,
несущий благую весть в ниши глухих домов;
натянутая паутиной душа разносчика снов,
топка угольных туч, случайное многоголосье окон;
тополя приглушенно танцуют, отягченный романс дубов
чарует локоны утомившихся проводов – троллейбус идет в депо.
А над всем этим водит ладонью старец седой,
и струится псалом в прилив городской волны. Черной тропой
мне выпадает черви – это голос преследует твой
мое возвращенье – это звездной водой
ржавую пыль волос мне омыло, и влюбленная ночь
к зрачкам приклеилась блеском, кутая
тонким сукном черепичные крыши, кроваво-кирпичные стены,
и мягко сворачиваясь кольцом
у твоего порога, где ей прислушиваться преданно-нервно
к созвучьям интимных шагов. Не стой
на ветру, простудишься, побереги наготу
и краску печали для утреннего чая
в хрустальной прохладе сквозных занавесок, я скоро буду,
тенью в твоих объятьях, верой слепой,
случаем сиюминутным.
Обсуждения Идиллия