Куда ведете, вы, дороги?
В какой неведомой дали
Вы стали так гладки и строги,
Что вас метели замели?
О гололед скользит резина,
И не спасают и шипы,
Так на холсте плывет картина,
Когда художники слепы.
Над вами дым костров клубится,
То дальнобойщиков шашлык,
Их разговору длиться-виться,
Как будто вялится балык.
Застряла фура, хода нету,
Одна белесая пурга.
Вот кто-то отстрелил ракету,
Словно каблук от сапога.
Где Вы кончаетесь, дороги?
На вас луны спадает свет.
И цепенеют, мерзнут ноги,
Где даже малой тропки нет.
Вас здесь еще не проложили,
Одна нехожена тайга,
Где егерь лишь живет двужильный,
За ним жена - баба-яга.
Люблю железную дорогу.
И больше всяких автострад.
Зимой она приблизит к Богу,
Ведет до самых божьих врат.
Когда немеют руки-ноги,
Найду приют в большом Дэпо,
Где машинисты важны, строги,
И только сердце их слепо.
Там мне предложат отогреться,
Дадут чакушку пропустить,
И под баян дадут распеться,
И канифолью – закусить…
И паровоз дадут в наследство,
И деготь шпал в себя вобрать,
И сразу вспомню Питер, детство,
И горизонт, что не догнать.
И как катался на дрезине,
И стрелки тяжко разводил,
И ночевал где на резине,
Лишь только б день не уходил…
Две параллельные прямые
Тогда сошлись в моей судьбе –
Как будто рельсы роковые,
Они сомкнулись на тебе…
Я мог часами ждать состава,
По содроганьям рельс и шпал,
И, не взирая на усталость,
На света край за ним шагал…
Пока последними гудками
Электропоезда в дали,
Мне машинист махал руками,
Что дальше – мама не велит…
Прости меня, родная мама,
Ушел на странную войну,
Куда не носят телеграммы,
И где своих не узнают.
О, эти зимние дороги!
Пустые бойницы окон,
Тропинки, что ко мне так строги,
Где жизнь поставил я на кон.
Когда я брел и вырастали,
Везде препятствия, столбы,
И сквозь пургу товарищ Сталин
Моей душе строгал гробы…
Когда стена вдруг поднималась,
Там, где когда-то был проход,
И вдруг мгновение сжималось
Или тянулось на весь год…
Когда чужими вдруг казались,
Так мне знакомые места,
И типы мрачные вязались,
А может – тени от куста.
Бродил, ища педали старта
Для междузвездных кораблей,
Но дамы пик легла мне карта,
Я на земле остался с ней.
Промчался джип, туманным светом
Проник мне в душу, как змея.
На перекрестке странном этом
Теперь стою уже не я.
Стою как статуя, часами,
И даже двинуться боюсь,
Пока не выйдут коды сами,
С судьбой из сил последних бьюсь.
И возвращенье невозможно.
Ну, разве душу запродать.
Ночевка в поле – смерть, возможно.
Но это лучше, чем предать.
Часы летели, как минуты,
Я ног не чувствую уже,
Кишат вокруг цветные спруты,
И в снег валюсь на вираже.
Вдруг чистота – как на эсминце,
Так драют палубу, не снег!
Чернеет ноготь на мизинце –
Как иномирных духов след.
И пустота на всю округу
В глазах бело до слепоты
Я собеседнику и другу
Молюсь до горла хрипоты…
И он во мне псалмы читает,
Все о спасение души,
И так дыхание сжимает,
Что как метель внутри кружит…
Здесь все до блеска неживое,
Гламурен для отходов бак,
Собак не слышу лая, воя,
Как будто вовсе нет собак…
Парковка ровным квадратом,
Машинкой стриженый газон,
Здесь пахнет техногенным адом,
И лишь молитва – как озон.
Потоки кодов занебесных
Круги чертили на снегу,
Пугая пару кошек местных,
И я ловил их на бегу.
Переносил в свою тетрадку,
Пока они еще свежи,
И каждый раз решал загадку –
Какой тут психомодуль лжив…
Они скользили, техно-сельди,
И из усталых рук рвались,
И мнилось мне, что снег – из меди,
И желтый шар над ним завис.
И буквы, цифры, диаграммы,
Пошли косою полосой –
И стало мне уж не до мамы –
Старуха шла ко мне с косой…
Иероглиф она писала
Вдали на белой полосе,
И сфера мрачно нависала
У иероглифа в хвосте…
Ошибка в коде иномирном -
И в снег – ненужная тетрадь,
Я в круге тонком, а не жирном,
Поставил вместо Альфы Ять.
И жуткий хохот Тартармеги,
И смертный холод по спине,
Тот путь от Альфы до Омеги,
Тогда казалось – снится мне.
Там ничего уж не осталось.
Под этим Химкинским мостом,
Где тело мысли распласталось
В своем безумии святом.
Где был прибит к ветвям березы,
Там до сих пор кровит кора,
Там по ночам глотая слезы,
Бомж похмеляется с утра…
Замок и коды на подъезде,
И поле белое окрест,
И мост земной и поднебесный,
По пояс – в снег, взошел на крест.
Зима и крестная дорога,
Тернистый путь шипов и роз,
Пропал мальчишка бы без Бога,
И зимний вихрь его б унес…
Я жду звезду – и понимаю,
Что небосвод уже прошла,
В отчаянье кость себе ломаю,
Чугунной чушкою – пора.
Но словно кость моя из стали,
И выпадает урна с рук…
И грозно смотрит в очи Сталин,
Мне добавляя смертных мук…
Сквозь вспышки лазеров небесных,
Катилась под ноги звезда,
И холод, стон мучений крестных,
Мне выедал пургой глаза…
И сутки боя под Москвою,
Не отводя безумных глаз,
Текла Москва река-тоскою,
Когда разряды били в нас.
И крест на шее раскалялся,
И от ожогов я кричал,
Но только больше распалялся,
И смерть по матушке встречал.
И жажда мучила ужасно,
Порвался сумки ремешок,
И унесло бутыль напрасно,
Ее догнать уже не смог…
Кусты пылали предо мною,
Но не сдавались три огня.
Блистая силою иною,
Они сражались за меня.
И вспышки небо озаряли,
От молний красных, голубых,
И сферы желтые теряли,
Железных воронов своих.
Их было шесть. А наших трое.
Горело небо, как в огне.
Мы выводили их из строя,
Как будто что рвалось во мне.
И расцветало красным шаром,
Немое небо над Москвой,
Наполеоновским пожаром,
Сгорал в нем пепел голубой…
Один взорвался на подлете,
Ну, как сверхновая звезда,
И клочья иномирной плоти
Эфир носил туда-сюда.
Другой ревел, вращая диском,
Огромным, малый – позади.
И изводил орудий писком,
И как комар, не уходил.
Менял углы атак, высоты,
И бил по нашим кораблям,
Дымились в них защиты соты,
Но их был прочен материал.
Осталась пара сфер наутро,
Но безнадежный бой вели,
И три часа спустя вдруг
Розой кроваво-красной расцвели.
И пыль от них развеял ветер,
Там где торчали вышки ЛЭП,
Нет больше зла на белом свете,
Я как ребенок стал нелеп.
И даже самый лютый холод,
Не мог сковать восторг души,
Когда из сердца рвался голубь,
И суд свой праведный вершил.
Мой голубь клювом бил железным,
Мой голубь молнии метал,
И ворон черный поднебесный,
Вконец измучился, устал.
И разбросал свои обломки,
Что не найти уже в снегах,
Где лишь шприцы от чьей-то ломки,
И благовест пропел монах…
Качнул он колокол в церквушке.
Эпоху мира возвестил,
И термоядерные пушки,
На переплавку окрестил.
И пусть тетрадь гниет под снегом,
С инопланетными клише,
Руси великая победа
Взыграла в теле и душе.
Теперь ведет меня дорога,
Назад, к родимым берегам.
Где ждут меня любовь, подмога,
Назло поверженным врагам…
Куда ведете вы, дороги?
На вас смотрю я из окна.
И стынут пальцы, стынут ноги,
И далеко в пути весна.
Но путь мой короток отныне –
Я исчерпал влеченье к вам.
До рынка или магазина,
Добрался с горем пополам.
Старею я. А вы звените
Своею вечной чистотой,
И молодежь еще зовите
К мечте высокой и святой.
Пусть каждый воин и мужчина,
Пройдет свой огненный маршрут,
Где вражья скалится личина,
И лишь за ней – семья, уют.
И пусть любимые дождутся,
Всех тех, кто душу отдает,
За то, что вольно нам живется,
За мир обыденных забот.
А я нашел свою дорогу,
Свой вечный кольцевой маршрут,
К жене любимой и порогу,
Его метели не сотрут…
Мне не страшны теперь сугробы,
И холод лютый нипочем,
Согреюсь от своей зазнобы,
Я сострадания лучом.
Найду приют в пушистом сердце,
И в озорных глазах жены –
Где снова вижу наше детство,
Мы там друг в дружку влюблены…
В какой неведомой дали
Вы стали так гладки и строги,
Что вас метели замели?
О гололед скользит резина,
И не спасают и шипы,
Так на холсте плывет картина,
Когда художники слепы.
Над вами дым костров клубится,
То дальнобойщиков шашлык,
Их разговору длиться-виться,
Как будто вялится балык.
Застряла фура, хода нету,
Одна белесая пурга.
Вот кто-то отстрелил ракету,
Словно каблук от сапога.
Где Вы кончаетесь, дороги?
На вас луны спадает свет.
И цепенеют, мерзнут ноги,
Где даже малой тропки нет.
Вас здесь еще не проложили,
Одна нехожена тайга,
Где егерь лишь живет двужильный,
За ним жена - баба-яга.
Люблю железную дорогу.
И больше всяких автострад.
Зимой она приблизит к Богу,
Ведет до самых божьих врат.
Когда немеют руки-ноги,
Найду приют в большом Дэпо,
Где машинисты важны, строги,
И только сердце их слепо.
Там мне предложат отогреться,
Дадут чакушку пропустить,
И под баян дадут распеться,
И канифолью – закусить…
И паровоз дадут в наследство,
И деготь шпал в себя вобрать,
И сразу вспомню Питер, детство,
И горизонт, что не догнать.
И как катался на дрезине,
И стрелки тяжко разводил,
И ночевал где на резине,
Лишь только б день не уходил…
Две параллельные прямые
Тогда сошлись в моей судьбе –
Как будто рельсы роковые,
Они сомкнулись на тебе…
Я мог часами ждать состава,
По содроганьям рельс и шпал,
И, не взирая на усталость,
На света край за ним шагал…
Пока последними гудками
Электропоезда в дали,
Мне машинист махал руками,
Что дальше – мама не велит…
Прости меня, родная мама,
Ушел на странную войну,
Куда не носят телеграммы,
И где своих не узнают.
О, эти зимние дороги!
Пустые бойницы окон,
Тропинки, что ко мне так строги,
Где жизнь поставил я на кон.
Когда я брел и вырастали,
Везде препятствия, столбы,
И сквозь пургу товарищ Сталин
Моей душе строгал гробы…
Когда стена вдруг поднималась,
Там, где когда-то был проход,
И вдруг мгновение сжималось
Или тянулось на весь год…
Когда чужими вдруг казались,
Так мне знакомые места,
И типы мрачные вязались,
А может – тени от куста.
Бродил, ища педали старта
Для междузвездных кораблей,
Но дамы пик легла мне карта,
Я на земле остался с ней.
Промчался джип, туманным светом
Проник мне в душу, как змея.
На перекрестке странном этом
Теперь стою уже не я.
Стою как статуя, часами,
И даже двинуться боюсь,
Пока не выйдут коды сами,
С судьбой из сил последних бьюсь.
И возвращенье невозможно.
Ну, разве душу запродать.
Ночевка в поле – смерть, возможно.
Но это лучше, чем предать.
Часы летели, как минуты,
Я ног не чувствую уже,
Кишат вокруг цветные спруты,
И в снег валюсь на вираже.
Вдруг чистота – как на эсминце,
Так драют палубу, не снег!
Чернеет ноготь на мизинце –
Как иномирных духов след.
И пустота на всю округу
В глазах бело до слепоты
Я собеседнику и другу
Молюсь до горла хрипоты…
И он во мне псалмы читает,
Все о спасение души,
И так дыхание сжимает,
Что как метель внутри кружит…
Здесь все до блеска неживое,
Гламурен для отходов бак,
Собак не слышу лая, воя,
Как будто вовсе нет собак…
Парковка ровным квадратом,
Машинкой стриженый газон,
Здесь пахнет техногенным адом,
И лишь молитва – как озон.
Потоки кодов занебесных
Круги чертили на снегу,
Пугая пару кошек местных,
И я ловил их на бегу.
Переносил в свою тетрадку,
Пока они еще свежи,
И каждый раз решал загадку –
Какой тут психомодуль лжив…
Они скользили, техно-сельди,
И из усталых рук рвались,
И мнилось мне, что снег – из меди,
И желтый шар над ним завис.
И буквы, цифры, диаграммы,
Пошли косою полосой –
И стало мне уж не до мамы –
Старуха шла ко мне с косой…
Иероглиф она писала
Вдали на белой полосе,
И сфера мрачно нависала
У иероглифа в хвосте…
Ошибка в коде иномирном -
И в снег – ненужная тетрадь,
Я в круге тонком, а не жирном,
Поставил вместо Альфы Ять.
И жуткий хохот Тартармеги,
И смертный холод по спине,
Тот путь от Альфы до Омеги,
Тогда казалось – снится мне.
Там ничего уж не осталось.
Под этим Химкинским мостом,
Где тело мысли распласталось
В своем безумии святом.
Где был прибит к ветвям березы,
Там до сих пор кровит кора,
Там по ночам глотая слезы,
Бомж похмеляется с утра…
Замок и коды на подъезде,
И поле белое окрест,
И мост земной и поднебесный,
По пояс – в снег, взошел на крест.
Зима и крестная дорога,
Тернистый путь шипов и роз,
Пропал мальчишка бы без Бога,
И зимний вихрь его б унес…
Я жду звезду – и понимаю,
Что небосвод уже прошла,
В отчаянье кость себе ломаю,
Чугунной чушкою – пора.
Но словно кость моя из стали,
И выпадает урна с рук…
И грозно смотрит в очи Сталин,
Мне добавляя смертных мук…
Сквозь вспышки лазеров небесных,
Катилась под ноги звезда,
И холод, стон мучений крестных,
Мне выедал пургой глаза…
И сутки боя под Москвою,
Не отводя безумных глаз,
Текла Москва река-тоскою,
Когда разряды били в нас.
И крест на шее раскалялся,
И от ожогов я кричал,
Но только больше распалялся,
И смерть по матушке встречал.
И жажда мучила ужасно,
Порвался сумки ремешок,
И унесло бутыль напрасно,
Ее догнать уже не смог…
Кусты пылали предо мною,
Но не сдавались три огня.
Блистая силою иною,
Они сражались за меня.
И вспышки небо озаряли,
От молний красных, голубых,
И сферы желтые теряли,
Железных воронов своих.
Их было шесть. А наших трое.
Горело небо, как в огне.
Мы выводили их из строя,
Как будто что рвалось во мне.
И расцветало красным шаром,
Немое небо над Москвой,
Наполеоновским пожаром,
Сгорал в нем пепел голубой…
Один взорвался на подлете,
Ну, как сверхновая звезда,
И клочья иномирной плоти
Эфир носил туда-сюда.
Другой ревел, вращая диском,
Огромным, малый – позади.
И изводил орудий писком,
И как комар, не уходил.
Менял углы атак, высоты,
И бил по нашим кораблям,
Дымились в них защиты соты,
Но их был прочен материал.
Осталась пара сфер наутро,
Но безнадежный бой вели,
И три часа спустя вдруг
Розой кроваво-красной расцвели.
И пыль от них развеял ветер,
Там где торчали вышки ЛЭП,
Нет больше зла на белом свете,
Я как ребенок стал нелеп.
И даже самый лютый холод,
Не мог сковать восторг души,
Когда из сердца рвался голубь,
И суд свой праведный вершил.
Мой голубь клювом бил железным,
Мой голубь молнии метал,
И ворон черный поднебесный,
Вконец измучился, устал.
И разбросал свои обломки,
Что не найти уже в снегах,
Где лишь шприцы от чьей-то ломки,
И благовест пропел монах…
Качнул он колокол в церквушке.
Эпоху мира возвестил,
И термоядерные пушки,
На переплавку окрестил.
И пусть тетрадь гниет под снегом,
С инопланетными клише,
Руси великая победа
Взыграла в теле и душе.
Теперь ведет меня дорога,
Назад, к родимым берегам.
Где ждут меня любовь, подмога,
Назло поверженным врагам…
Куда ведете вы, дороги?
На вас смотрю я из окна.
И стынут пальцы, стынут ноги,
И далеко в пути весна.
Но путь мой короток отныне –
Я исчерпал влеченье к вам.
До рынка или магазина,
Добрался с горем пополам.
Старею я. А вы звените
Своею вечной чистотой,
И молодежь еще зовите
К мечте высокой и святой.
Пусть каждый воин и мужчина,
Пройдет свой огненный маршрут,
Где вражья скалится личина,
И лишь за ней – семья, уют.
И пусть любимые дождутся,
Всех тех, кто душу отдает,
За то, что вольно нам живется,
За мир обыденных забот.
А я нашел свою дорогу,
Свой вечный кольцевой маршрут,
К жене любимой и порогу,
Его метели не сотрут…
Мне не страшны теперь сугробы,
И холод лютый нипочем,
Согреюсь от своей зазнобы,
Я сострадания лучом.
Найду приют в пушистом сердце,
И в озорных глазах жены –
Где снова вижу наше детство,
Мы там друг в дружку влюблены…
Авторская публикация. Свидетельство о публикации в СМИ № S108-89141.
Обсуждения Зимние дороги