Смуглые перья востока бьются о створки глаз (наводненных ромом ночного фужера).
Ритмическим маршем Deep Purple сновидения лопаются на лоскуты беспамятства.
Свинцовые тучи швыряют на землю влажные лепестки весеннего снега. Тяжелеет
нервозная накипь дорожной развязки в целлофановой линзе окна. Кофейная пряность
разливается беспорядочной лихорадкой в пульсе сердечной мышцы. Измятые простыни,
еще дышат уютом черного полиэстера на теле пустынной прохлады. Возьми меня за руку
и отведи обратно, на берег слезоточивого моря созвездий, где беспросветный воздух
одинок, (также, как и мой голос) безучастен в слизи лунного хрома, одень меня мраком
спящих цветов, чтобы я видел свое лицо. Я обращаюсь к тебе, часовой закипающей крови
утреннего холста, будоражащий беглую сладкую смерть огненной пряжей звезды,
держащей в прицеле монтаж дневного абсурда. Монотонная безусловность
востока – константа жертвенного пробуждения – вползает в подвалы весны.
Я собираю последние капли угольных вод на дрожи ладони.
Ритмическим маршем Deep Purple сновидения лопаются на лоскуты беспамятства.
Свинцовые тучи швыряют на землю влажные лепестки весеннего снега. Тяжелеет
нервозная накипь дорожной развязки в целлофановой линзе окна. Кофейная пряность
разливается беспорядочной лихорадкой в пульсе сердечной мышцы. Измятые простыни,
еще дышат уютом черного полиэстера на теле пустынной прохлады. Возьми меня за руку
и отведи обратно, на берег слезоточивого моря созвездий, где беспросветный воздух
одинок, (также, как и мой голос) безучастен в слизи лунного хрома, одень меня мраком
спящих цветов, чтобы я видел свое лицо. Я обращаюсь к тебе, часовой закипающей крови
утреннего холста, будоражащий беглую сладкую смерть огненной пряжей звезды,
держащей в прицеле монтаж дневного абсурда. Монотонная безусловность
востока – константа жертвенного пробуждения – вползает в подвалы весны.
Я собираю последние капли угольных вод на дрожи ладони.
Обсуждения Целлофан