Иаков сыновей своих призвал
(Как Ельцин собирал борзую труппу,
Когда роль реформатора играл,
А не смотрел на всех холодным трупом.
Себе ту сходку представляю я:
Берёза, Рыжик, Плохишок, Бурбуля,
Дьячок, Окуля - вот его семья,
Которая стране покажет дулю.)
Сказал Израиль: «Возвещаю вам
Грядущее, его шипы и розы.
Для вас, сыны, несут мои слова
Надежды, обещанья и угрозы.
Предначертанья видеть вы должны,
Чтоб путь судьбы не расходился с вашим.
Сойдитесь в круг Израиля сыны,
Послушайте Иакова папашу.
Рувим, мой первенец! Ты мой оплот,
Начаток сил моих и верх могуществ.
Но бушевал ты, как потоки вод
И утерял задатки преимуществ.
Достоинствами прочих превзошёл,
Но их развить успел ты еле-еле.
Шар-ше-ля-фам ! И ты её нашёл,
Но почему-то у отца в постели.
Взошёл на ложе своего отца
И осквернил его измены пуще,
Запомните сыны - у подлеца
Не может быть по жизни преимуществ!»
(Про подвиги Рувима знаю я,
Как у служанки задержался на ночь...
Сравнения замучили меня -
Ну, чем, скажите, не Борис Абрамыч?
Как ПредСовбеза он имел почёт,
Сибнефть прибрал, Аэрофлот, в натуре,
С наложницею согрешил с Чечнёй -
Берёзой занялась прокуратура.)
«Жестокости век оправданья нет,
Её орудье - Левий с Симеоном.
Душа моя не внидет в их совет,
Собрание мечей их в том препона.
Не приобщится слава к ним отца.
Они мужей убили, святотатцы,
Перерубили жилы у тельца
Им перед Богом век не оправдаться.
Их проклят гнев, поскольку он жесток,
И ярость их бессмысленно свирепа».
(Крестьянский бунт, не здесь ли твой исток,
Как ни был бы Степан великолепен?
По-своему прекрасны бунтари -
Болотниковы, Пугачи Емели
И прочие, но что ни говори,
Суть Левии они, но не Матвеи.
Припомнил я обманутый Сихем,
Где Симеон и Левий отличились,
Как с помощью своих коварных схем
Обрезали народ и замочили.
Усвоили библейский тот приём
Гайдар с Чубайсом. Когда были в силе,
Обрезали они страну рублём
И ваучером как мечом добили.)
«Иуда! Восхвалят тебя братья.
Сыны отца Иуде поклонятся,
Ведь на хребте врагов рука твоя.
Такого и по дому все боятся.
Лев молодой, с добычи пресыщён,
Он поднимается и спать ложится
Хозяин прайда, рода чемпион,
Повадками - расслабленная львица.
Поднимет кто его и власть возьмёт,
Какие бунтари и декабристы?
Из рук Иуды скипетр не уйдёт,
От чресл его Романов не родится.
В спокойствии, пока на троне лев,
В саване первобытные живите
И радуйтесь, не загнанные в хлев,
Доколе не придёт к вам Примиритель.
Ему покорность сами принесут
Народы, не приемлющие власти,
И в имени его приобретут
Защиту от невзгод и от несчастий.
Когда Спаситель своего осла
К лозе привяжет и застынет в позе,
Волхвов преданье, что звезда взошла,
В слов спелых перевоплотится грозди.
Из них надавит лучшего вина
Креститель, в нём прополоснёт одежду...
Испивший чашу горести до дна
Не хлебом жив, а верой и надеждой.
Глоток вина, та клятва на крови -
Лишь символ для учеников любимых,
Но то, что примирение в любви,
Вовеки истина неистребима.
Венец терновый на его главе
И впалость щёк его белее пены,
Но примет на себя тот человек
Все ваши преступленья и измены».
(Евреи меня спутали вконец.
Христа не признают они Мессией.
Кого ж тогда в виду имел отец
Великим Примирителем России?
Неужто Путина тогда во льве
Иаков углядел? Единороссы
При нём расположились на траве.
Для прайда многовато тупоносых.
Пока в саване бродим без конца
И силе поклоняемся покуда,
На каждого Господнего Агнца
Отыщется свой Лев, Пилат, Иуда.
Заветы Новый с Ветхим здесь опять
Переплелись, что мне совсем не странно.
Но чем в чужие кущи залезать,
Вернёмся лучше к нашим мы баранам.)
«Ещё один сыночек, Завулон,
Вся жизнь его на высылке при бреге
Морском пройдёт, предел его - Сидон,
Пусть не мечтает о сибирском снеге.
Не Абрамович и ему не быть
Как Роме губернатором Чукотки,
Не мериться в верхах, чьи крепче лбы,
Как Свердлову загнуться не от водки».
(Плюю я на вождя больничный лист
И предрекаю доходяге спиться
Не потому, что буду монархист,
А Яков Свердлов, суть цареубийца.
Ну, не люблю я тех, кто «лучше всех»,
Будь Троцкий он иль трезвенник Шварцнегер.
Чем с Ходорковским мне ворочать снег,
Я б с Завулоном пузо грел на бреге.)
«В протоках вод лежащий Иссахар,
Осёл он крепкий с жилкою рабочей.
Чтобы зерном наполнить свой амбар,
Готов работать он и днём и ночью.
Вол землю полюбил и потому
Склонил главу для бремени ношенья,
Подставил шею под ярмо, хомут,
Но и его не минуют лишенья.
Едва прознал он, что покой хорош
И в неге протянул копыта-длани,
Братки наехали, под горло нож,
И стал работать он в уплату дани.
Дан (это имя, не описка - дань)
Судьёю будет, змеем на дороге.
Из всех колен одно Израильтян
Судить он будет, посылать в остроги.
Всех конных будет аспидом в пути
Он жалом поражать в коня колено.
Без воздаянья мимо не пройти,
Обвесит Дан любого без безмена.
Не уплативший упадёт назад,
Пиши назад хоть вместе, хоть раздельно».
(Подробности одной весьма я рад,
Что не сидит Дан на окладе сдельном.
Не дан ему на высылку подряд.
Сажать иль нет - сам Дан решать здесь вправе.
Народных дел всех комиссариат
Ту практику порочную исправит.
На помощь Божью в свой короткий век
Надеюсь и молюсь, и вновь надеюсь -
Преодолеет слабый человек
Накопленную с мезозоя мерзость.
Грязь кирпичом очистить с образин
Блюстителям юстиции непросто.
Прошу тебя Господь - сей абразив
Не выдавай ублюдкам и прохвостам.)
«Толпа на Гада будет налегать,
Качать права. Какая-то дурёха
Поверженного льва начнёт лягать,
Хоть этот лев совсем ещё не дохлый.
Толпу Гад оттесняет по пятам
И выгоняет прочь из зоосада.
Рептилии в законе тут и там.
Воистину в веках живучи Гады.
Иуда лев, а этот - просто гад
Из пресмыкающихся стопудово.
Дан – по повадкам аспид лишь слегка,
Гад - по природе змей многоголовый».
(Политики пойдут от гидры той,
Упёртые в дебатах как бараны.
Им, выступающим перед толпой,
Что с головой, что без – по барабану.
Горынычу людской не страшен суд,
Любую чушь несёт, но точно знает:
Лишь за враньё башку ему снесут,
Взамен её другая вырастает.
Проворовался, лишнего хватил,
По морде дал, сожрал газету-шавку -
Не повод это, чтобы крокодил
От сытой жизни уползал в отставку.
Потомок Гада - вечный депутат,
Оратор, кандидат и губернатор.
Пинком из Нижней выгнанный под зад
Он попадает в Верхнюю палату.
Творцы законов, что хотят, творят,
Тягают кость в казённые вольеры,
И охраняют тот Охотный ряд
Откормленные милиционеры.)
«Сын Асир место хлебное займёт,
Для фараона доставляя яства.
Как хлебодар тот, Асир не умрёт,
Чьё место Ося занял не напрасно».
(Про Арафата маленький посыл.
Родители Писанье не читали,
Когда бы знали, кто их будет сын,
То Ясером бы точно не назвали.)
«Простое очень имя Неффалим,
Но толкование его двояко -
Распущенный ветвистый теревинф
И серна стройная, тихоня и бояка».
(Что серна - мелкая коза, я знал
И удивлён сравненьем, право слово:
Когда кустарник теревинф не мал,
То серны раньше были как коровы.)
«Иосиф - древо плодоносное,
На хлебный баобаб оно похоже.
(На нём раздолье было бы змее
Грехопаденья до и много позже.)
Журчит источник у его корней,
А ветви распростёрлись над стеною.
Вражды и зависти ручей сильней,
И жив Иосиф верою одною.
В него стреляли влёт из-под руки,
Печалили его печалью всякой,
Но мышцы рук и лук его крепки,
Поскольку с ним наш Бог и я, Иаков.
Избранник Божий, наша ты судьба,
Израилева крепость и твердыня,
Орешек, что врагам не по зубам,
В азоте замороженная дыня.
Тебе поможет Бог наш Всемогущ,
С ним теологии пройдёшь ты школу.
Привет тебе от облаков и туч,
От бездны знак тебе, лежащей долу.
От семени, утробы и сосцов
Тебе начала жизни человечьей.
Благословением твоих отцов
Твой путь особой метою помечен.
Знак посвящённого на голове,
На темени Иосифа. Меж братьев,
Как патриарха рода во главе,
Его я заключу в свои объятья.
Пока Господь не выполнил завет,
Ему, служившему для всех примером,
Контрольный приготовил я пакет
На землю, где братья акционеры.
Последыши рабынь в чужом краю
Не лезли чтоб, куда их не просили,
Ему я два колена отдаю,
Сынам его, Ефрему с Манассией.
Вениамин по сути хищный волк,
По вечерам ему делить добычу».
(Одно мне взять не удаётся в толк -
Любимый сын, а образ неприличный.
Свою добычу с кем ему делить
И кто под вечер будет задран Веней?
Куда клыкастый обратит всю прыть,
Какой народ поставит на колени?
Кого Иаков здесь имел в виду?
Лишь два колена Вени и Иуды
С Ездры подачи веру соблюдут,
Самаритянок впредь топтать не будут.
Запрет спать с иностранками на вид
Им руководство вывесит в тавернах,
Чем поголовье резко сократит,
Но генофонд страны спасёт от скверны.
Когда так сильно племенной их Бог
За чистоту ратует всякой твари,
От Вени будет наш тамбовский волк,
И Тухачевский Вене не товарищ.)
Вот все двенадцать избранных колен
Израиля, с Рувима и до Вени,
Кому Иаков у Египта стен
Дал каждому своё благословенье.
Себя он завещал им поместить
В семейный склеп близ Мамре под горою,
Чтоб связь с роднёю мог он ощутить,
Даже когда глаза ему закроют.
Лет прожитых пустил корабль ко дну,
Жизнь сбросил с плеч как лишнюю породу,
Затих Иаков, ноги протянул
И приложился к своему народу.
(Как Ельцин собирал борзую труппу,
Когда роль реформатора играл,
А не смотрел на всех холодным трупом.
Себе ту сходку представляю я:
Берёза, Рыжик, Плохишок, Бурбуля,
Дьячок, Окуля - вот его семья,
Которая стране покажет дулю.)
Сказал Израиль: «Возвещаю вам
Грядущее, его шипы и розы.
Для вас, сыны, несут мои слова
Надежды, обещанья и угрозы.
Предначертанья видеть вы должны,
Чтоб путь судьбы не расходился с вашим.
Сойдитесь в круг Израиля сыны,
Послушайте Иакова папашу.
Рувим, мой первенец! Ты мой оплот,
Начаток сил моих и верх могуществ.
Но бушевал ты, как потоки вод
И утерял задатки преимуществ.
Достоинствами прочих превзошёл,
Но их развить успел ты еле-еле.
Шар-ше-ля-фам ! И ты её нашёл,
Но почему-то у отца в постели.
Взошёл на ложе своего отца
И осквернил его измены пуще,
Запомните сыны - у подлеца
Не может быть по жизни преимуществ!»
(Про подвиги Рувима знаю я,
Как у служанки задержался на ночь...
Сравнения замучили меня -
Ну, чем, скажите, не Борис Абрамыч?
Как ПредСовбеза он имел почёт,
Сибнефть прибрал, Аэрофлот, в натуре,
С наложницею согрешил с Чечнёй -
Берёзой занялась прокуратура.)
«Жестокости век оправданья нет,
Её орудье - Левий с Симеоном.
Душа моя не внидет в их совет,
Собрание мечей их в том препона.
Не приобщится слава к ним отца.
Они мужей убили, святотатцы,
Перерубили жилы у тельца
Им перед Богом век не оправдаться.
Их проклят гнев, поскольку он жесток,
И ярость их бессмысленно свирепа».
(Крестьянский бунт, не здесь ли твой исток,
Как ни был бы Степан великолепен?
По-своему прекрасны бунтари -
Болотниковы, Пугачи Емели
И прочие, но что ни говори,
Суть Левии они, но не Матвеи.
Припомнил я обманутый Сихем,
Где Симеон и Левий отличились,
Как с помощью своих коварных схем
Обрезали народ и замочили.
Усвоили библейский тот приём
Гайдар с Чубайсом. Когда были в силе,
Обрезали они страну рублём
И ваучером как мечом добили.)
«Иуда! Восхвалят тебя братья.
Сыны отца Иуде поклонятся,
Ведь на хребте врагов рука твоя.
Такого и по дому все боятся.
Лев молодой, с добычи пресыщён,
Он поднимается и спать ложится
Хозяин прайда, рода чемпион,
Повадками - расслабленная львица.
Поднимет кто его и власть возьмёт,
Какие бунтари и декабристы?
Из рук Иуды скипетр не уйдёт,
От чресл его Романов не родится.
В спокойствии, пока на троне лев,
В саване первобытные живите
И радуйтесь, не загнанные в хлев,
Доколе не придёт к вам Примиритель.
Ему покорность сами принесут
Народы, не приемлющие власти,
И в имени его приобретут
Защиту от невзгод и от несчастий.
Когда Спаситель своего осла
К лозе привяжет и застынет в позе,
Волхвов преданье, что звезда взошла,
В слов спелых перевоплотится грозди.
Из них надавит лучшего вина
Креститель, в нём прополоснёт одежду...
Испивший чашу горести до дна
Не хлебом жив, а верой и надеждой.
Глоток вина, та клятва на крови -
Лишь символ для учеников любимых,
Но то, что примирение в любви,
Вовеки истина неистребима.
Венец терновый на его главе
И впалость щёк его белее пены,
Но примет на себя тот человек
Все ваши преступленья и измены».
(Евреи меня спутали вконец.
Христа не признают они Мессией.
Кого ж тогда в виду имел отец
Великим Примирителем России?
Неужто Путина тогда во льве
Иаков углядел? Единороссы
При нём расположились на траве.
Для прайда многовато тупоносых.
Пока в саване бродим без конца
И силе поклоняемся покуда,
На каждого Господнего Агнца
Отыщется свой Лев, Пилат, Иуда.
Заветы Новый с Ветхим здесь опять
Переплелись, что мне совсем не странно.
Но чем в чужие кущи залезать,
Вернёмся лучше к нашим мы баранам.)
«Ещё один сыночек, Завулон,
Вся жизнь его на высылке при бреге
Морском пройдёт, предел его - Сидон,
Пусть не мечтает о сибирском снеге.
Не Абрамович и ему не быть
Как Роме губернатором Чукотки,
Не мериться в верхах, чьи крепче лбы,
Как Свердлову загнуться не от водки».
(Плюю я на вождя больничный лист
И предрекаю доходяге спиться
Не потому, что буду монархист,
А Яков Свердлов, суть цареубийца.
Ну, не люблю я тех, кто «лучше всех»,
Будь Троцкий он иль трезвенник Шварцнегер.
Чем с Ходорковским мне ворочать снег,
Я б с Завулоном пузо грел на бреге.)
«В протоках вод лежащий Иссахар,
Осёл он крепкий с жилкою рабочей.
Чтобы зерном наполнить свой амбар,
Готов работать он и днём и ночью.
Вол землю полюбил и потому
Склонил главу для бремени ношенья,
Подставил шею под ярмо, хомут,
Но и его не минуют лишенья.
Едва прознал он, что покой хорош
И в неге протянул копыта-длани,
Братки наехали, под горло нож,
И стал работать он в уплату дани.
Дан (это имя, не описка - дань)
Судьёю будет, змеем на дороге.
Из всех колен одно Израильтян
Судить он будет, посылать в остроги.
Всех конных будет аспидом в пути
Он жалом поражать в коня колено.
Без воздаянья мимо не пройти,
Обвесит Дан любого без безмена.
Не уплативший упадёт назад,
Пиши назад хоть вместе, хоть раздельно».
(Подробности одной весьма я рад,
Что не сидит Дан на окладе сдельном.
Не дан ему на высылку подряд.
Сажать иль нет - сам Дан решать здесь вправе.
Народных дел всех комиссариат
Ту практику порочную исправит.
На помощь Божью в свой короткий век
Надеюсь и молюсь, и вновь надеюсь -
Преодолеет слабый человек
Накопленную с мезозоя мерзость.
Грязь кирпичом очистить с образин
Блюстителям юстиции непросто.
Прошу тебя Господь - сей абразив
Не выдавай ублюдкам и прохвостам.)
«Толпа на Гада будет налегать,
Качать права. Какая-то дурёха
Поверженного льва начнёт лягать,
Хоть этот лев совсем ещё не дохлый.
Толпу Гад оттесняет по пятам
И выгоняет прочь из зоосада.
Рептилии в законе тут и там.
Воистину в веках живучи Гады.
Иуда лев, а этот - просто гад
Из пресмыкающихся стопудово.
Дан – по повадкам аспид лишь слегка,
Гад - по природе змей многоголовый».
(Политики пойдут от гидры той,
Упёртые в дебатах как бараны.
Им, выступающим перед толпой,
Что с головой, что без – по барабану.
Горынычу людской не страшен суд,
Любую чушь несёт, но точно знает:
Лишь за враньё башку ему снесут,
Взамен её другая вырастает.
Проворовался, лишнего хватил,
По морде дал, сожрал газету-шавку -
Не повод это, чтобы крокодил
От сытой жизни уползал в отставку.
Потомок Гада - вечный депутат,
Оратор, кандидат и губернатор.
Пинком из Нижней выгнанный под зад
Он попадает в Верхнюю палату.
Творцы законов, что хотят, творят,
Тягают кость в казённые вольеры,
И охраняют тот Охотный ряд
Откормленные милиционеры.)
«Сын Асир место хлебное займёт,
Для фараона доставляя яства.
Как хлебодар тот, Асир не умрёт,
Чьё место Ося занял не напрасно».
(Про Арафата маленький посыл.
Родители Писанье не читали,
Когда бы знали, кто их будет сын,
То Ясером бы точно не назвали.)
«Простое очень имя Неффалим,
Но толкование его двояко -
Распущенный ветвистый теревинф
И серна стройная, тихоня и бояка».
(Что серна - мелкая коза, я знал
И удивлён сравненьем, право слово:
Когда кустарник теревинф не мал,
То серны раньше были как коровы.)
«Иосиф - древо плодоносное,
На хлебный баобаб оно похоже.
(На нём раздолье было бы змее
Грехопаденья до и много позже.)
Журчит источник у его корней,
А ветви распростёрлись над стеною.
Вражды и зависти ручей сильней,
И жив Иосиф верою одною.
В него стреляли влёт из-под руки,
Печалили его печалью всякой,
Но мышцы рук и лук его крепки,
Поскольку с ним наш Бог и я, Иаков.
Избранник Божий, наша ты судьба,
Израилева крепость и твердыня,
Орешек, что врагам не по зубам,
В азоте замороженная дыня.
Тебе поможет Бог наш Всемогущ,
С ним теологии пройдёшь ты школу.
Привет тебе от облаков и туч,
От бездны знак тебе, лежащей долу.
От семени, утробы и сосцов
Тебе начала жизни человечьей.
Благословением твоих отцов
Твой путь особой метою помечен.
Знак посвящённого на голове,
На темени Иосифа. Меж братьев,
Как патриарха рода во главе,
Его я заключу в свои объятья.
Пока Господь не выполнил завет,
Ему, служившему для всех примером,
Контрольный приготовил я пакет
На землю, где братья акционеры.
Последыши рабынь в чужом краю
Не лезли чтоб, куда их не просили,
Ему я два колена отдаю,
Сынам его, Ефрему с Манассией.
Вениамин по сути хищный волк,
По вечерам ему делить добычу».
(Одно мне взять не удаётся в толк -
Любимый сын, а образ неприличный.
Свою добычу с кем ему делить
И кто под вечер будет задран Веней?
Куда клыкастый обратит всю прыть,
Какой народ поставит на колени?
Кого Иаков здесь имел в виду?
Лишь два колена Вени и Иуды
С Ездры подачи веру соблюдут,
Самаритянок впредь топтать не будут.
Запрет спать с иностранками на вид
Им руководство вывесит в тавернах,
Чем поголовье резко сократит,
Но генофонд страны спасёт от скверны.
Когда так сильно племенной их Бог
За чистоту ратует всякой твари,
От Вени будет наш тамбовский волк,
И Тухачевский Вене не товарищ.)
Вот все двенадцать избранных колен
Израиля, с Рувима и до Вени,
Кому Иаков у Египта стен
Дал каждому своё благословенье.
Себя он завещал им поместить
В семейный склеп близ Мамре под горою,
Чтоб связь с роднёю мог он ощутить,
Даже когда глаза ему закроют.
Лет прожитых пустил корабль ко дну,
Жизнь сбросил с плеч как лишнюю породу,
Затих Иаков, ноги протянул
И приложился к своему народу.
Обсуждения Предсмертное предсказание Иакова и наши лидеры