Юродство Давида во спасение

Пришел Давид в Номву к Ахимелеху,
Без карабина, даже без ножа,
На нём ни лат нет, ни иных доспехов,
Одежда износилась и в прорехах,
Как будто Бровкин с армии сбежал

Или иной Максим Перепелица,
Чей облик сохранил Госфильмофонд,
Увековечил кадрами страницы,
Когда КПСС могла вступиться
За армию и наш могучий флот.

Жить научилась без партаппарата
Не самая библейская страна,
От танков перешла на самокаты...
Но верим мы, что всё придёт обратно,
Библейские вернутся времена.

Ахимелех тогда к Давиду вышел,
В смущении спросил: «А где праща?
Куда любезный навострили лыжи?»
Был он жрецом, про то что видел, слышал,
Обязан был по службе сообщать -

Кто новый появился в общих банях...
Всё знать про всех, но не рубить с плеча
Имел священник свыше предписанье
И потому, как банный лист, с дознаньем
Вопросами Давиду докучал.

«Что о прибытье не прислал депешу?
С чего один?» В ответ на то Давид
Ему очки втирал, на уши вешал:
«Мне поручил Саул такие вещи,
Что лучше и не спрашивай, левит.

Пускай никто не знает, царь сказал мне,
За чем тебя послал, что поручил...
Солдат своих оставил я в казарме,
Нельзя мне появляться на базаре,
А у тебя припрятаны харчи.

Штук пять хлебов по случаю пришли мне,
А не найдёшь - что будет под рукой
Отдай, не жмись. Мы так с царём решили -
По случаю войны, чтоб мы так жили,
Излишки с православных взять мукой».

Давиду отвечал тогда священник:
«Простого хлеба под рукой - обвал,
А есть священный свежеиспеченный,
Хлеб тот достоин есть лишь очень честный,
Кто с вечера к жене не приставал».

За всех других Давид ответил строго:
«Без женщин мы чисты, здесь всё ништяк.
Из членов напрягал я только ноги,
Постель моя - канава при дороге,
Питание – засохший коровяк».

Священник дал тогда Давиду хлебца.
При этом жрец не сообщил наверх,
С какою целью зять Саула здесь был,
Какая в том была ему потребность.
А для властей сокрытье - смертный грех.

Скорей Земля вращаться перестанет,
Чем мир нас встретит без обиняков.
Заложат с потрохами поселяне.
Вот и теперь там был Идумеянин
Начальник у Саула пастухов,

По имени Идумеянин – Доик,
Весёлый человек, наверняка.
Начальник пастухов – уже прикольно,
А то, какой был Доик параноик,
Узнаем мы чуть позже, а пока

Сказал Давид Ахимелеху: «Нет ли,
Жрец, у тебя меча или копья?
А то я здесь, хоть при царёвом деле,
Но без меча как девка на панели,
Коровка божья, мальчик для битья».

Меч, побеждённого им Голиафа,
Давид сюда сдал раньше как в музей,
Решив тогда, да сдался мне он на фиг.
А вот теперь Ахимелех из шкафа
Извлёк тот меч из тряпок и газет.

Тот экспонат, завёрнутый в одежду,
Вручил Давиду, тот аж задрожал,
Прижал к груди предмет геройский нежно.
Уверенный в себе вдоль побережья
Давид к царю Анхусу убежал.

Царь Гефский в благодушье был умильном -
Саул ослаблен, дело на мази.
Но слуги в один голос говорили:
Не это ли Давид, царь Израиля,
Что наших десять тысяч поразил?

Давид в испуге, видит плохо дело,
Представил, что он Сербского клиент -
Внушеньем ток он пропустил по телу,
Припадки стал изображать умело.
Лицо дебилу – лучший документ.

Давид царю Анхусу рожи строил,
А дверь так просто чуть с петель не снёс,
Пускал слюну, держали его трое.
Хвалился он, что обесчестил Трою,
Где поимел Елену в полный рост.

Провёл Давид вкруг пальца контрразведку.
Сказал Анхус на слуг, что те нули:
«Да сами вы, видать, умом не крепки.
Знать сумасшедшие у нас столь редки,
Что вы ко мне придурка привели,

Чтобы юродствовал он предо мною,

А то своих мне мало дураков.
Я дверь в свой дом такому не открою...
Так с выдумкой безумною про Трою
Остался жив Давид и был таков.