Устал как собака, надломлен хандрой

Устал как собака, надломлен хандрой,
Лишь пёс говорит мне – не кисни.
Идём на прогулку, а следом за мной
Бредут потаённые мысли.

Я старый больной человек. Как протез,
Чужие во рту моём зубы.
К моим пораженьям побед перевес
Давно уже тронул на убыль.

Осталось одно - доживать свои дни
Развалиной Иерихонской.
И колокол уж не по мне ли звенит
В библейских его отголосках?

Три тысячи лет за три тысячи вёрст
В разрушенном Иерихоне
Скулит недобитый семитами пёс,
А слышно, как на стадионе.

Во сне посещают меня голоса,
А тут ещё пёс недобитый…
И хочется думать: За этого пса
По полной ответят семиты.

За это готов квасить без выходных,
Простить не могу их за зверства.
Хотя на кого, впрочем, как не на них
Я в жизни сумел опереться?

Меня за бесплатный по жизни проезд
Судьба не швыряла под танки,
Козёл-проводник, за отсутствием мест,
Не высадил на полустанке.

Поехала крыша, и это не глюк,
Ведь шины мои на износе.
Познаний моих неподъёмный курдюк
На всех поворотах заносит.

Слетев с полотна, в стороне от людей
Плетусь, а хандра вслед гундосит:
Не в тягость ты, брат, лишь собаке твоей…
Жена как такого выносит?

Несчастная женщина, памятник ей
Поставить бы надо при жизни.
И дом, и друзья, и собаки на ней,
Как всё, впрочем, в нашей отчизне

Покой обретает на женских плечах...
Не зря ж - каждой твари по паре.
И если я сам до сих пор не зачах,
Я женщинам лишь благодарен.

За то, как они сохранили любовь,
Лелеять их надо и холить…
Мне в эту минуту подумалось вновь
О чёртовом Иерихоне.

Когда отлучили любимых от губ
В те иерихонские были,
Был город разрушен совсем не от труб –
То бедные женщины взвыли.

Библейский вокруг воцарил беспредел -
Карал Саваоф за измены.
Под натиском орд вожделеющих тел
Метровые рухнули стены.

От этой картины, фрейдистской вполне,
Сменяющихся поколений
Не то что сомненье убило во мне –
Недельное смыло похмелье.

Вернусь я с прогулки под пристальный взгляд,
Укутаюсь в милые губы…
Какое мне дело, что где-то трубят
Те Иерихонские трубы.

Как пёс недобитый найду свой покой
В развалинах Первопрестольной.
От мыслей своих и хандры вековой
Один вижу выход достойный:

От гонки по жизни не чувствуя ног,
Зарыться в любимые плечи,
Все хвори излечит родимый чертог…
Вот только бы сдюжила печень.