Смешение языков. Вавилонская башня

Был на земле всего один язык,
Одно наречие.
И заселил народец невелик
Всё Междуречье.

Плодился доеврейский пранарод
В Месопотамии,
Оттуда род Иакова пойдёт,
Скажу заранее.

Любил решать при пламени свечи
Вопросы вздорные
И научился делать кирпичи
Огнеупорные.

И взяли люди на себя обет
В своём тщеславии:
Чтоб след в истории на много лет
Они б оставили.

Построить башню до самих небес
Клялись не шёпотом:
«Хотим, чтоб Галилей туда залез
Для разных опытов.

Хотим, чтоб град наш был непобедим,
Во всём лидировал,
По силе имени с Творцом самим
Ассоциировал.

Достанем головой мы облака,
Подушки ватные.
Мы имя сделаем себе пока
Живём компактно мы.

Рассеявшись, как колотый орех,
По мира улицам,
От мысли, что взлетели выше всех,
Мы не отступимся».

(Свою судьбу народ проведал от
Какого пастора?
Был раньше Вавилон, вопрос встаёт,
Или диаспора?

Загнуться беженцам Господь не даст
От одиночества.
Единым сохранится много раз
Евреев общество.

Вернутся завершить свой долгострой
Они с оказией.
Подобным опасениям виной
Мои фантазии.

Растёт их здание иных главней
И будет строиться,
Пока мой царь еврейский в голове
Не успокоится.)

Опасный намечался прецедент
В своей тенденции.
Чернь занеслась, превысила в момент
Верх компетенции.

Энтузиазмом, как горящий крест,
Светились лица всех.
С усмешкой Бог поплёвывал с небес
На их амбиции:

Какую башню к небу возведёт
Народ безбашенный?
Тем что увидел, заглянув вперёд,
Был ошарашен Он -

Чтоб статую воздвигнуть к небесам,
Что возмутительно,
Такие в будущем разрушат храм
Христа Спасителя...

Сошли архангелы вниз посмотреть
На город, здание,
Уж возведённое почти на треть
От основания,

И поняли: «Когда народ един -
Одна симфония.
Наведывались в этот край, поди,
Кирилл с Мефодием.

Один язык у них, один букварь
И мысли дерзкие,
На небо свой приделают фонарь
С его железками

И станут до утра нам докучать
Своими майнами,
О богочеловечестве кричать,
Как ненормальные.

В психушку сдать и разума лишить
Сумеем Ницше мы,
Но как нам уваженье сохранить
Сословья низшего?

Так сделать, чтобы ведал «Who is who?»
Народ зарвавшийся...
Все мненья обобщив, Бог наверху
Решил: Знай нашенских,

Чтоб уничтожить чванство на земле,
Затрат не жалко Мне...
Смешал все языки в одном котле
Господь мешалкою.

(Язык ломать так любит молодёжь
Того не ведая,
Какими обернётся выпендрёж
Крутыми бедами.)

От многоцветья разных языков -
Лишь масса белая.
Добавлена в неё для дураков
Махра незрелая,

Щепоть неверия - крутой табак
Бездумной смелости,
Чем зелье разбавляет голытьба
Для очумелости.

На копошащийся народ Отец
Отраву выплеснул.
И положил, разгневанный, конец
Единомыслию.

Где незнакомый слышится язык,
Кран не работает.
Там вместо «майна!» пьяный крановщик
По фене ботает.

Чужую слышит речь со всех сторон
Чернь без почтения...
Был Богом город назван Вавилон
В честь разночтения.

Рассыпались по свету, как горох,
Наречий катушки,
До дальних докатились берегов,
До Волги-матушки.

Была так меж людьми возведена

Стена различия.
Знать, не случайно наша сторона
Многоязычная.

А дальше, извините, господа,
Зажав Писание,
Позёвывать я начал иногда
С однообразия.

К единобожью отношусь, пенёк,
Достойно вроде я,
Но слишком от идеи я далёк
Однонародия.

И как бы свой народ я ни любил
С Покровско-Стрешнего,
В одну телегу всех бы не сгрузил,
Простите грешного.

Когда для Бога мы родня чуток,
Одно подобие,
То русофилия совсем, браток,
Не юдофобия.

И сколько б пива я не перепил
Со всей Покровкою,
Никто мне тайны страшной не открыл,
Что полукровка я.

***

Одинаковое детство
Выдаёт любая власть,
Накормиться и одеться
И в кутузку не попасть.

Матерей мы не винили,
Нелегка у них тропа -
Двух мужей похоронила,
Третий без вести пропал.

Много что в отцовском доме
Узнаётся лишь потом.
Кто меня бы познакомил
С моим собственным отцом.

Тайна детская, конечно,
Разрешиться бы смогла б,
Но мой дед мягкосердечный
Оказался сердцем слаб,

Всё хвалил отца – мол, Верку
И с дитём Серёга взял.
Лентой траурною сверху
Рот Господь ему связал.

Замолчал навеки рупор,
Отошла его душа.
Крёстная входила в ступор,
Когда речь о папе шла.

Где теперь она, не знаю,
Не искал по мере сил,
И грозу в начале мая
Про отца не расспросил.

О своём туманном ретро
Мама взрослой детворе
Сообщила, что на смертном
Не расколется одре,

Что судом моим третейским
Мне масонов не судить,
Про особенность еврейства
Мягче надо говорить.

Мне фамилию на бирке
На иврите врач писал...
Вроде как не плюй в пробирку,
Из которой вышел сам.

Белый свет я встретил мрачным,
Покидая тот роддом.
Понял я - меня дурачат,
Но ещё не ведал в чём.

Лишь теперь, когда мой пафос
Оказался не у дел,
На себя взглянув с анфаса,
Я этнически прозрел.

Приоткрыло в тайну дверцу
Дело громкое врачей,
Оказалось, что отец мой
Не последний был еврей.

Что Сергеич, что Семёныч -
Как меня ни назови...
Хорошо хоть не найдёныш,
А продукт большой любви.

Так антисемит прожжённый
Я узнать был обречён,
Что отец мой наречённый
Гервиш, чем не Шниперсон?

По обрядам ихним строгим -
Всех, кто до семи недель...
За интим себя потрогал,
Ужаснувшись - Неужель..?

За семейную ту драму
Я прощу отца, Бог с ним,
Но скажу: Спасибо мама,
Что я цел и невредим.

Окажусь когда за ересь
Иудеями гоним,
То возьму себе я Гервиш
По папаше псевдоним.

Понял я тогда, где счастье
Мне предписано искать,
И с особенным пристрастьем
Начал в Библию вникать.

***

С надеждою огромной на успех
Верчу Писание.
За пропуски прощение у всех
Прошу заранее.

Возможно, что местами согрешу,
Но к отступлениям
Не отнеситесь, искренне прошу,
Как к преступлению.

Идиосинкразию пережить
К подобным опусам
Сложней чем плотью крайнею прикрыть
Окно автобуса.

А Библию рискнуть перелистать,
Взглянуть по новому -
Что перед хамскими детьми лежать
В обличье Ноевом.