Жили-были бобр с бобрихой
В заводи завидно тихой.
Запасали впрок кору,
Ветки, стружку и траву,
Чтобы зимними ночами
С полными спать животами.
Лучше сытостью томясь
Ждать весну, не торопясь,
Чем придумывать диету,
Отослав гурманство к лету.
Этой думою они
Наполняли жизни дни.
Надобно сказать: бобриха
Знала сколько стоит лихо
И заставила бобра
Видеть, как она добра,
Как она его лелеет,
Всюду за него радеет,
Не жалеет для него
Красноречья своего.
Её ценные советы
Были ею же воспеты.
И бобёр сто раз на дню
Отвечал на них: “люблю”
Чистил он супруге шубку,
Называл её голубкой…
В общем на жену молясь,
Мыслил бобр не торопясь.
2
Слышала бобриха как-то,
Что в лесу корою сладкой
Можно вдоволь поживиться
(как тут чувствам не разлиться?!)
Обняла она бобра
И, отправив со двора,
От разлуки чуть не хныча,
Стала ждать его с добычей.
Тут открою вам секрет:
Без бобра и сна ей нет -
Не в ком самолюбоваться,
Не кому ей восхищаться.
Часто так: мужей любя,
Жёны ценят в них …себя.
Впрочем, к этому вернёмся,
А пока с бобром пройдёмся.
Вот поляна, вот ручей
Напевает что-то ей;
Умиляясь серенадой,
Заяц тешится прохладой,
Изучая небеса…
Вдруг откуда-то лиса
Появилась скаля зубы.
Бобр с душою был не грубой,
Зла нарочно не искал,
Но, встречая, пресекал.
В меру сил своих, конечно.
Впрочем, мерой все мы грешны:
В нас ума, хоть отбавляй,
Но силёнку нам давай!
Не откажемся от силы
Ради гордости спесивой.
Чую, зря мы отвлеклись,
Зря собою занялись.
Зайцу убегать уж поздно,
Уж над ним сверкают грозно
Белоснежные клыки.
Жертва он! Как ни крути.
Бестия собой довольна,
Даже стала сердобольна,
Мол, что сделаю я здесь,
Коль лисятам надо есть?
А виновница - природа,
Век от века, род от рода.
“Ну-ка, рыжая, постой, -
Молвил бобр, - Иди домой,
Мы с косым тут поболтаем
Люб он мне, а чем не знаю.”
Бобр лисицу оттеснил,
Заиньку собой прикрыл,
Начал речь: “Моя бобриха…”
Тут и началась шумиха.
Прибежал лесной народ;
Всем лиса закрыла рот:
“Та плешивая бобриха
Потому сидит так тихо,
Что страшнее существа
Не видали вы, пока,
Да и бобр сам недотёпа,
Сколько по ушам ни хлопай,
Всё скулит: “Люблю, люблю”
Ненавижу! Не терплю!
Все подонки! Все заразы!
А косого надо сразу
Изловить и утопить,
Незачем таким здесь жить!
Он природу разлагает,
Всем в лесу подлец мешает;
Слышала намедни я,
Что он любит соловья,
Подарил тому ублюдку
То ль тюльпан, то ль незабудку
Извращенец! Негодяй!
Брысь отсюда, не воняй
Тухлыми уже мозгами.
Гляньте на него вы сами!
Вспомнишь ты, косой, лису,
Ведь живём в одном лесу…”
Долго так она бранилась.
Вот уже и солнце скрылось,
Но крикливая лиса
Проклинает небеса,
Зайцев, соловьёв, бобров
Всех времён и всех родов.
3
Наш бобёр был так расстроен,
Рыжей ведьмой недоволен,
Что пришёл в тот день домой
Без коры и сам не свой.
Ничего не объясняя,
Лёг к бобрихе, согревая
Её плоть своим теплом
И свой слух её нытьём.
Рано утром бобр собрался
И на промысел подался,
Не забыв назвать жену
Лучшей дамою в лесу.
До поляны он доходит,
Вновь косого там находит.
Как и прежде тот лежит,
Лишь ушами шевелит.
Бобр к бездельнику подходит
И беседу с ним заводит:
“Как же это ты, косой,
Не боишься встреч с лисой,
Нешто нет другого места,
Где бы было интересно
Ранним утречком лежать,
Да ушами дребезжать?”
Заяц как-то вдруг стал весел,
Подскочил, поклон отвесил
И с открытою душой
Начал разговор большой:
“Здравствуй, здравствуй, мой спаситель,
Право, я такой ревнитель
Этих мест и этих нот.
Вот послушай как поёт
На камнях, волной играя,
Ручеёк, вниз убегая,
Или травы как шумят!
Слышишь? -песнею манят.
Партию повёл кузнечик,
Этот ритма не калечит.”
Долго так косой строчил.
Бобр, конечно, не забыл,
Что на промысел собрался:
“Зря с ушастым я связался,”-
То и дело думал он…
А бобриха видит сон:
Будто кто-то кровожадный
На бобра рычит надсадно.
Бобр кричит ей: “Помоги!”
Но ужасные клыки
Уже рвут его на части,
Кровь дымится в страшной пасти,
Очи застит пелена,
Где черна, а где красна.
Но немного прояснилось
И бобриха удивилась:
Бобр с чудовищем идут,
Мирно разговор ведут.
Пригляделась: муж то целый!
Только весь какой-то белый.
Бросилась она к нему,
Оттирая белизну,
Увести быстрее хочет.
Но всё тщетно: бобр хохочет
И страшилище он вдруг
Называет словом “друг”.
Тут бобриха и проснулась,
Почесалась, потянулась
И престранейшему сну
Не нашла пока вину.
Что-то мы бобру поддались
И в бобрихе потерялись.
А косой уж час, иль два
Весь исходит на слова:
“…Как хочу я плавать рыбкой,
Иль волной плескаться зыбкой.
Больше этого ручья
Я люблю лишь соловья!”
“Знать не всё лиса брехала?”
-Вставил бобр словцо устало.
“Знаешь ты и знает всяк
Рыжая по части врак
Уж такая мастерица,
Что никто с ней не сравнится.
Но вернёмся к соловью,
Я ведь не его люблю,
А высокое искусство
Наполнять нам души чувством.
Впрочем убедишься сам,
Коль хоть раз его устам
Должное отдашь вниманье.
Прояви, бобёр, старанье!
Восхитишься сам потом
Дивной песне над кустом.”
Долго так они стояли,
Да без умолку болтали.
И в конце концов друзья
Разыскали соловья.
Пенье так пришлось бобру,
Что забыл он про кору
И к беде своей великой
Даже пренебрёг бобрихой,
Не пришедши на обед
Первый раз за много лет.
4
Поздно бобр домой явился,
Пред супругой извинился,
Дескать: “Пользы дела для
С зайцем слушал соловья.
Эта птичка нынче в моде
При любой, представь, погоде,
Хоть размером и мала…”
Тут бобриха прервала
Муженька невнятный лепет
И сейчас ему ответит.
Но пропустим мы скандал,
Уж порядком я устал
И читатель примечаю
Тянется от книги к чаю.
Вижу как кривитесь вы:
Не закончив, мол, главы…
Муза надо мной хохочет,
Явится, когда захочет:
То на полдник, то с утра,
То когда уж спать пора,
То подымет среди ночи,
А когда перо застрочит,
Вдруг возьмёт и улетит.
Вот тогда душа грустит!
………………………….
Кто б ты ни был, мой читатель,
Циник, комик, иль мечтатель
Для тебя большая мука
Ожидания докука.
Потому, не буду я
Тратить время твоё зря.
С муженьком тогда бобриха
Говорила вряд ли тихо
Знаю только, что с утра
Вид был мрачный у бобра.
Он весь день потом трудился,
Одним словом, провинился
И заглаживал вину,
Чтобы не уйти ко дну
В море ахов, охов, вздохов,
Нареканий и подвохов,
А под вечер так устал,
Что к бобрихе не пристал
С притязаньями пустыми
- Все мы станем таковыми! -
Тут открою: у бобра
Дух был молод, плоть стара
И всего лишь раз в неделю
Тешил он жену в постели.
Солнце уж почти зашло.
Слышен свист. Бобёр в окно.
Возле самой кромки вод
Заяц жестами зовёт.
Что могло в лесу случиться?
Что косому не сидится
Близ зайчихи в поздний час?
Любопытство сильно в нас.
И бобру оно не чуждо,
Он к бобрихе: “Может нужно
Нам узнать, что там стряслось?
Ведь в лесу живём небось.”
Та, увидев, что не очень
Бобр сегодня её хочет
Разрешила разузнать,
С тем, чтоб ей всё передать.
Несмотря на дня усталость
Бобр по времени лишь малость
Вынудил косого ждать,
Да ушами гнус гонять.
Но известно: нетерпенье
Умудряется мгновенье
В муку скуки превратить,
Да потом же тем корить!
Заяц слишком был взволнован,
От ушей до пят окован
То ль страстями, то ль мечтой,
То ль неслыханной бедой.
В нём всё так перемешалось,
Что гадать лишь оставалось,
Почему в час первых снов
Беспокоит он бобров?
“Что так долго собирался,
От бобрихи отрывался?”
-С ходу начал крыть косой-
“Полюбуйся, бобр, красой!
Видишь небо как богато
Многоцветием заката?
Столь величественный вид
Зверя всякого сразит
Горькой нежностью событий,
Предвкушением наитий,
Буйством красок, широтой,
Непонятною тоской.
В этот час вершатся судьбы.
Эх! разок нам заглянуть бы,
Как там делят в небесах
На перистых облаках
Горе, радости, удачу.
Ох, мой друг, я чуть не плачу.
Ты меня, будь добр, прости.
Не могу я отвести
Взгляд от солнечной тропинки,
Скрывшейся вон в той ложбинке.
Быстро стало всё темно.
Что нам утром суждено?
Ничего никто не знает,
Всяк на свой манер гадает.”
Стоп! Стоп! Стоп! Перо кладу
И закончу здесь главу.
Сколько можно зайца слушать?!
Не пора ли вам откушать?
5
Ну-с, читатель дорогой,
Коль поел, вперёд за мной!
Что нас ждёт в пути? Не знаю.
Но одно лишь обещаю:
В ступе воду не мутить
И вниманьем дорожить
В каждой строчке, в каждой точке
До последнего листочка.
Поспешим вернуться в лес:
Заяц смотрит в даль небес,
Бобр, зевая непрестанно,
Говорит: “Как это странно,
Этакую красоту
Променять на суету
Мелких колкостей и сплетен.
А ведь мир так интересен!
Как же это раньше я
Не приметил соловья?
Очень, очень благодарен!
Нешто был я так бездарен?
Ты сегодня мне открыл
Красоту небесных крыл.
Знаешь что!? Пойдём к нам в гости!
Всё равно бобриха кости
Перемыла мне за день.
Я её немая тень
И на собственное мненье
Нет ни силы, ни хотенья.
Так что, ты меня обяжешь,
Если нынче ей расскажешь
Про закат, иль про ручей,
Иль про то, как соловей
Распевает свои песни.
Всё ей будет интересней
Воздухом лесным дышать,
Мне на уши не жужжать.
Прояви, косой, старанье,
Отвлеки её вниманье,
Путы тяжкие порви.
Может легче станут дни?!”
Так они и порешили,
Да про то совсем забыли,
Что крути хоть так, хоть сяк-
Заяц плавать не мастак.
И пришлось бобру стараться,
Чтобы смог косой пробраться
По воде как по земле,
Не боясь пропасть в волне.
Через час был мостик сделан,
Хоть узором не отделан,
Но косой мог по нему
В гости приходить к бобру.
Бобр был сильно озабочен,
Как бобриха среди ночи
Может расценить визит?
Эта мысль так и свербит
Его хрупкое сознанье,
Подавляя тягу к знанью.
“Было б лучше спать мне лечь,
Чем закат в лесу стеречь.
Как теперь всё обернётся?
А ещё косой припрётся!
И зачем его я звал?!
Разве за день не устал?
Разве нечем мне заняться?
Что на зайцев нам равняться!
Почему-то мы, бобры,
К всякой мерзости добры.”
Вдруг оконце отворилось,
В нём бобриха появилась,
Показавшись при луне
Благодушною вполне.
И бобру тут стало стыдно,
Он косого словом “быдло”
Про себя назвать хотел,
Но пока что не успел.
6
Бобр напрасно волновался,
Жёнушки своей боялся.
Оказалось, что она
Жаждой новостей полна
И была вполне готова
У себя принять косого
С тем, чтоб у него узнать
Как живёт лесная знать.
Надоели ей рыбёшки,
Мухи, комары да мошки.
То ли дело волк, медведь-
Вот бы с ними посидеть
Потрепаться о погоде
При честном лесном народе,
Чтобы думал после всяк:
Мол бобриха не пустяк!
Но пока ей не открыта
Всемогущая элита,
Можно с зайцем поболтать
Да получше разузнать,
В чём конкретно власти леса
Видят ныне путь прогресса
И какой счастливый зверь
Моды фаворит теперь?
В темноте расселись славно.
Потекла беседа плавно.
Бобр доволен был женой,
Зайцем, звёздами, луной,
Тем, что тяжкая усталость
Где-то на воде осталась.
Разговор косой ведёт:
Стелет, мелет, врёт, плетёт,
Проникая через уши
В не распахнутые души
Обходительных бобров.
Он для них, пока что, нов!
А известно, что плохого
Мы не видим в том что ново,
Но зато нас тяготит
Всё, что лаком не блестит,
Что потёрлось уж изрядно
И не выглядит нарядно.
Жаль, конечно мне бобра,
Ведь сидели до утра,
Восхищались речкой, лесом,
И бобриха с интересом
Слушала про соловья,
Про поляну у ручья,
Про искусство песен дивных,
То глубоких, то наивных,
То печальных, то смешных,
Но всегда душе родных.
Разошлись с восходом солнца.
Заяц прыг через оконце,
По мосточку пробежал
И в кустарнике пропал.
А бобры переглянулись,
Да на ложе растянулись,
Чтоб через минуту сон
Их укрыл со всех сторон.
Днём бобриха поворчала:
“Сколько времени пропало!
Жизнь для зайца трын-трава,
А у нас работы - тьма!
Так что надобно пореже
Звать ушастого невежу”
“Но ведь он всего-то раз
Побывал в гостях у нас,
-пробовал бобёр вступиться,-
Стоит ли тебе так злиться?”
“Ты, бобёр, не рассуждай,
Лучше слушай да вникай,
Что тебе я говорю
И какой совет дарю,
Так как ты своим умишком
Знаменит в лесу не слишком
И, пока что, без меня
Обойти не можешь пня.
Перед зайцем можешь прыгать,
А со мной тебе ли рыкать?!
Так что рот хвостом заткни
Да иди забор чини,
Ведь охрана территорий
Поважней пустых теорий.
Что ты пятишься, как рак?
Вот попался мне дурак!”
…Но бобёр уже не слышал.
Он тихонько задом вышел,
Лоб в раздумье почесал,
Делом заниматься стал.
А бобриха оплошала,
Проглядела, проморгала,
Что бобёр сбежал к плетню
Не сказав своё “люблю”
7
Наш косой с тех пор нередко
Забегал к бобрам с заметкой
Где, когда, кто, у кого,
Что стащил и для чего.
А потом, уйдя от сплетен,
-Слабодушия отметин-
Объяснял косой как мог,
В чём духовности исток,
Разумеется, при этом
Быстро став авторитетом.
Бобр был рад часок урвать,
Чтобы с зайцем поболтать
О загадках жизни хмурой
С недоразвитой культурой,
О потребностях души
И о том, что в доме вши.
Часто в философских спорах
Два ума, совсем не скорых
С точки зренья большинства,
Проводили вечера.
Подустав от дел домашних,
От забот пустых и зряшных,
От неясных перспектив,
К ним бобриха шла, умыв
Предварительно мордашку.
Здесь она не даст промашку,
Так как внешностью своей
Дорожит сильнее дней
Ей отпущенных для жизни,
Для присутствия на тризне
Верности, любви, мечты,
Подлой злобы и вражды.
Расставались с неохотой.
Бобр плелся к своим заботам,
А косой шёл к соловью,
Или к милому ручью,
Где его и находила,
И при этом часто била
Разъярённая зайчиха
-Это, братцы, не бобриха!
Тут совсем иной расклад,
Тут граница: рай и ад!
Здесь ужасна добродетель,
А порок лучист и светел.
Здесь горячий ключ течёт,
Извергая снег и лёд.
Кто зайчиху раз встречал,
Не забудет уж оскал
Умилительной улыбки.
Но в природе нет ошибки!
Видно зайцу суждена
Столь престранная жена.
Впрочем, вставить я осмелюсь,
Что читатель мой, надеюсь,
Уж заметил, что косой
Сам оригинал большой.
Как бы ни был он занятен,
Но зайчихи гнев понятен.
Сколько можно: “хи” да “ха”
А домой ни лопуха,
Ни капусты, ни гороха?
Как ушастой тут ни охать?!
Только каждый её “ох”
Зайцу стоит тумаков.
Но косой в обиде вряд ли,
Так как парень он с понятьем,
А уже немало лет
Делит с ним жена обед,
Заработанный ей честно,
И как терпит неизвестно
Столь ленивого дружка,
Щедрого лишь на слова,
А для помощи реальной
Он негоден, разве в спальной
Иногда бывает крут,
Но и то когда припрут
Тела мелкие страстишки,
Да похабные мыслишки.
Я совсем забыл сказать,
Что в искусстве ревновать
Так зайчиха преуспела,
Что лису, наверно б, съела,
Если б, ненароком, той
Приглянулся вдруг косой.
В общем о зайчихе вкратце
Рассказал теперь я, братцы.
А сейчас передохнём,
Новую главу начнём.
8
Как-то раз бобры устали
И мечтательно болтали,
А, уж если точным быть,
Бобр не мог и рта открыть.
Говорила лишь супруга,
Утешая сказкой друга:
“Вот построим новый дом,
Заживём мы, бобр, вдвоём,
Предадимся размышленьям
О причинах сотворенья
Воздуха, земли, воды,
Но без этой голытьбы,
Что уже мне надоела.
Этот заяц то и дело
Отвлекает от мечты.
Будь построже с ним хоть ты!
Ведь забот у нас хватает,
А он время отнимает.
Хоть, как шут, он неплохой,
Но нам надобен покой
И солидность построений
Вместо заячьих учений.
Что с ним слюни распускать,
Да безделью потакать?!
“Ах закаты, ах рассветы-
Бега времени приметы!”
Я давно хочу сказать:
Хватит в детство, бобр, впадать!
Муж мой должен быть солидным
И во всяком деле видным.
Ты построй побольше дом,
Вот тогда мы позовём
Всех зверей достойных в гости.
Лопнет твой косой от злости,
Коль узнает, что лиса
К нам спешит продрав глаза.
Пригласим ещё мы волка,
Чтоб беседа вышла с толком.
Да! Ещё придёт медведь!
Этот любит пореветь,
Поворчать, повозмущаться.
Но должны и с ним мы знаться,
Потому что у него
Силушки полным полно.
Если что-нибудь случится,
Это может пригодиться.
Ты, бобр, понял что-нибудь?
Если понял - не забудь,
Потому что я устала
Всякий раз твердить сначала.
Разве нам не всё равно…”
Вдруг в открытое окно
Впрыгнул, как влетел, ушастый.
Неизвестно где он шастал,
Но был крайне возбуждён,
И уж тем бобрам смешон.
Для приветствий слов не тратя
Заяц крикнул: “сёстры, братья!
Сочинил сегодня я
Стих про лес и соловья.
Не хотите ли послушать
Как толпа искусство глушит?
И не став ответа ждать,
Заяц принялся читать.
Братцы, вновь меня простите,
Отступленьем не корите.
Здесь, хочу признаться вам:
Я ревнив в любви к словам.
А косого чудо-рифмы
Средь моих, что логарифмы
Средь примеров: “2+2”
Здесь он дуб, а я трава.
Но где мелочь, там и зависть,
И решил я вас оставить
Без талантливых стихов.
К благородству не готов
Автор этих скромных строчек,
У его души свой почерк,
А хорош он, или плох,
Пусть про то рассудит Бог.
У бобров сложилось мненье,
Что сиё стихотворенье
Очень даже ничего.
Но вот слушали ль его
Представители элиты?
И как мненья их разбиты?
У бобрихи сей вопрос
Вмиг заполнил кровь и мозг.
Коли будет тут прореха
Можно стать причиной смеха,
А вот этого она
Избегать всегда должна.
Мучает её незнанье:
Сколько зайцу ей вниманья
Надо ныне уделять?
Много, мало, иль прогнать
Самозванца-рифмоплёта?
Ох, нельзя решать тут слёта.
Надо лучше подождать,
Скажет что лесная знать.
А уж там всё видно станет,
Там-то заяц не обманет.
Плох сей стих, или хорош?
- Будет знать любая вошь.
А бобёр всё шепчет: “Славно,
Только как-то всё забавно:
Рядом с гением живём,
А ослам псалмы поём.
Я вчера соседа-вора
Целый час возле забора
Для чего-то так хвалил,
Чуть язык не прикусил.”
Здесь косой насторожился,
Понимая, что лишился
Нынче друга, но врага
Приобрёл себе. Всегда
Кто нас грешников возносит,
Позже с рвением поносит.
Это заяц твёрдо знал,
И не рад был, что попал
В гении к бобру случайно,
Лучше уж к бобрихе в спальню.
То - прощают иногда,
Гениальность - никогда!
Отдохни, читатель прыткий,
Дай исправить мне ошибки.
Их, ты видишь сам небось,
Слишком много набралось.
Я талантом не болею,
Сочиняю, как умею.
Скоро ждёт тебя сюрприз,
Извини уж за каприз.
Часть вторая.
Топь.
Мой верный читатель! ты уже, наверняка, устал от пулемётного хорея . Спешу, спешу прийти к тебе на помощь. Да здравствует проза! Покинем невинных зверюшек, перейдём к прототипам. Ограничимся, чтобы не утомлять тебя, только концом истории. Твоё пылкое воображение и житейская мудрость легко дорисуют недостающие детали.
Тишина давно покинула бобриную заводь. Многочисленные родственники бобрихи сновали всюду, и некуда от них было деться. Бобра это сильно раздражало.
- “До чего непорядочные люди! Народу - тьма! А лук резать я должен. Ох, как глаза режет проклятый. Ничего, ничего - сейчас ветерком обдует.” - Он сидел на многолетнем, потрескавшемся от жары и мороза фундаменте вечно строящегося дома, фундаменте вечнотрепещущей мечты и рассуждал. Лицо его не выражало ни радости, ни сожаления, оно было эмоционально бесцветным; клочковатая, взъерошенная борода была точно украдена с соломенного чучела; длинные волосы, не знавшие расчёски, вырывались из-под видавшей виды шляпы и великолепно дополняли портрет, доводя его до утончённого безобразия.
Бобр давно научился не реагировать на едкие замечания по поводу своей внешности. В последнее время он не упускал случая выдать себя за “монаха от жизни”. Только, что это такое, он и сам не знал. Здесь явно не всё было додумано. Как-то незаметно его любимыми словами стали “пока” и “потом”. У каждого из них было своё “пока” и своё “потом”. Бобр “пока” непозволительно много времени уделял низким земным делам, но уж “потом”, “потом” он плюнет на жалкий, ничтожный мир с его нынешними жалкими, ничтожными людишками, с его никчёмными дорогими игрушками - недоступными как британская королева, - с его глупыми самоубийственными страстями. Яркая, насыщенная духовными подвигами жизнь ждала его впереди, и люди в ней будут другие, настоящие. Он знал это. Так же, как Бобриха знала, что “потом”, “потом” в её жизни, (наконец-то!) появятся достаточные материальные богатства, для того, чтобы можно было предаться неге искусств и искусству неги, а “пока” ей приходится мирится с тем, что имеющиеся материальные блага слишком малы и не в состоянии выразить её огромный духовный потенциал.
Бобр отчаянно пытался поймать ускользающую мысль:
“…трагедия, трагедия, трагедия… Тьфу ты, чёрт, привязалось же словечко! И надо же, чтобы именно сегодня, под Новый Год. Да, хитёр дьявол; хитёр и настырен. Ночь сегодня как-то слишком хороша, нехорошо хороша, по-дьявольски хороша… калитку надо бы закрыть… а собак закрывать не надо - пусть гуляют. Новый Год! “
В голове создавалась странная конструкция, переходящая не от мысли к мысли, а от слова к слову.
“…конструкция… Когда-то Косой кого-то цитировал: “Излишняя скромность - всего лишь утончённое хвастовство.”
А ведь, если без хвастовства, то надо признать, что природа не обидела меня: в принципе я - неплохая конструкция, пусть со множеством недостатков, но недостатков косметических, не уродующих глубину души. Кстати, о Косом: это из-за него, подлеца, я тогда Бобриху дурой назвал. Конечно из-за него, проходимца.”
Бобр не любил вспоминать тот случай. Он разговаривал с Косым, а Бобриха, в качестве экскурсовода, бродила по двору с приехавшими городскими тётушками. Те, чтобы не остаться в долгу и одарить хозяев частью своего душевного тепла, решились делать кой-какие замечания по имеющимся недостаткам (кои, надо сказать, всегда присутствуют в крестьянском хозяйстве), и Бобриха, не найдя выхода из простейшей ситуации, сорвалась! Видимо, свой огромный духовный потенциал она решила до поры не распечатывать, чтобы не растрачивать по мелочам. Бобр на визг ответил коротко: “дура!”. Ответил и сбежал, оставив зайца в тёплой, доведённой, “до кондиции” компании. Как всякий предатель, он теперь старался втоптать в грязь того, кого предал.
Заяц после всё же пришёл к бобрам, да не один, а с Зайчихой! Бобр сейчас помнил смутно тот вечер. Косые принесли с собой дрянное (наверняка дрянное!) печенье, дескать, пришли чай пить. Бобры искренне, радушно их приняли, но потом что-то было не до чокнутых Зайцев; и те, посмотрев с часок телевизор, ушли, бросив своё печенье, подло ушли, чтобы потом трепаться: “даже чаем не напоили!”. Бездельники.
Бутафорные луковые слёзы давно прошли, надо было бежать в дом. Бежать. Бобр всегда куда-то бежал: от лопаты к тяпке, от тяпки к корове, от коровы к печке, от печки… и куда он только ни бегал от печки! Самое удивительное, что в промежутках (которых, строго говоря, и не было) он умудрялся урвать строчку, другую из многочисленных книг о …буддизме, лежащих беспорядочной кучей между ящиком с ворованными гвоздями и мукой, тоже ворованной (Бобр сам почти не воровал, но ворованное скупал, запросто обыгрывая свою изнеженную совесть). Царящее вокруг православие не устраивало Бобра. Вот не устраивало, и всё! Он и сам не знал, почему. Скорее всего потому, что оно устраивало остальных. Бобриха поначалу, снисходительно относилась к его книжным перекурам, мол делу не мешает, а определённый лоск мужику (а значит и ей ) в обществе придаёт. Но с появлением придурка Косого вся эта херомантия (словечко из лексикона Бобрихи) стала мешать делу, и Бобриха взяла под строгий контроль всевозможные увлечения и знакомства мужа, заменив тяжёлую цепь лёгким, но прочным поводком. Бобр и не заметил этой хитрости. Он только радовался, что уже не привязан к будке - то, что роль передвижной будки взяла на себя Бобриха, ускользало от его внимания.
Бобр соскочил, забежал в тёплый, пахнущий приготовляемыми яствами дом и не машинально закрыл дверь на крючок. Его буддистское мировоззрение позволяло в Новогоднюю ночь спускать собак и держать дверь на крючке. “Да и что здесь такого?! Алкоголики, шаромыги, тунеядцы и прочая мразь остаются таковыми любой ночью. У других открыто? Что ж, если им приятно общаться с таким контингентом - то на здоровье! Порядочных людей мы не поленимся выйдем и встретим.” Ожидалось много гостей из города. Бобр днём тщательно расчистил снег, подготовив стоянку для автомобилей.
До встречи Нового Года оставалось два часа, а работы было ещё на двадцать часов. Пробежала Бобриха, вся в поту, в блёстках, в конфетти, олицетворяя собой предпраздничную суету. У неё сегодня был двойной праздник: была достроена, отделана, доведена до ума пристройка к домику - плацдарм для будущего счастья. Ушлая Бобриха знала: на Руси, что ни алкаш, то и мастер на все руки. Ещё весной она облагодетельствовала одну такую семейную мастеровую пару, приобщив к осуществлению своих ближних планов. Когда работяги были трезвы, стройка продвигалась быстро. Поэтому Бобр всё лето бегал вокруг строителей-алкоголиков, выискивая в них необыкновенные внутренние качества, призывая не утопить оные в водке. По завершению стройки им объяснили, что “Мавр сделал своё дело, Мавр может уходить”. Неблагодарные алкаши никак не могли понять, что тёплое участие Бобров в их судьбе как раз и является заработной платой. Свиньи.
Бобр заканчивал резать лук, когда до его слуха долетел скрип калитки и лай дворовых собак. Он решил не отвлекаться от дела. Если чужой, то зачем? Если свои, то не уйдут. Слышно было, как собаки на кого-то яростно набрасывались, но тот, судя по всему, успешно отбивался. А вот уже и стук в дверь. Надо идти открывать, тем более, что Бобриха тоже услышала. Она сразу ещё больше засуетилась (хотя, казалось бы, куда уж больше?!) и с причитаниями: “Ой, гости, гости…” Старалась быстрее навести последний глянец там, где это было возможно. Её уверенность в том, что приехали желанные гости из города, передалась и Бобру. Дверь с противным, но привычным скрипом подалась наружу, впуская в дом (увы, увы!) всего лишь Зайцев. Бобриха так растерялась, что у неё сорвалось: “А чё вы пришли?”, впрочем, спохватившись, она добавила: ”…так рано”. Бобр торопливо вставил: “ Да, пожалуй, рановато ещё. Вы приходите минут через сорок.”
От такого изысканного приёма у Зайцев, свято почитающих законы гостеприимства, волосы стали дыбом так, что шапки у них поднялись на сантиметр как минимум. “Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно”. Сумбурно поздравив хозяев с наступающим, Зайцы поспешили удалиться (хотя задерживаться они с самого начала не собирались). С тех пор в семье косых выражение “бобриное гостеприимство” стало страшным ругательством.
А к Бобрам тогда никто не приехал. Все в доме легли рано спать, и только Бобр сиротливо сидел за столом. Он вдыхал свежую краску стен, прикрывшей собой тление старых досок, рассеяно смотрел на догорающую свечу и никак не мог решиться открыть бутылку с шампанским.
Послесловие.
Недавно я ехал с Бобром в одном автобусе. Бобр старательно вилял шеей, показывая, что на ней нет ошейника. Уверял, что он теперь духовно свободная личность. Да, ошейника не было, но потёртость от него была очень заметна. Она недвусмысленно говорила: “Бобр вышел погулять”.
В заводи завидно тихой.
Запасали впрок кору,
Ветки, стружку и траву,
Чтобы зимними ночами
С полными спать животами.
Лучше сытостью томясь
Ждать весну, не торопясь,
Чем придумывать диету,
Отослав гурманство к лету.
Этой думою они
Наполняли жизни дни.
Надобно сказать: бобриха
Знала сколько стоит лихо
И заставила бобра
Видеть, как она добра,
Как она его лелеет,
Всюду за него радеет,
Не жалеет для него
Красноречья своего.
Её ценные советы
Были ею же воспеты.
И бобёр сто раз на дню
Отвечал на них: “люблю”
Чистил он супруге шубку,
Называл её голубкой…
В общем на жену молясь,
Мыслил бобр не торопясь.
2
Слышала бобриха как-то,
Что в лесу корою сладкой
Можно вдоволь поживиться
(как тут чувствам не разлиться?!)
Обняла она бобра
И, отправив со двора,
От разлуки чуть не хныча,
Стала ждать его с добычей.
Тут открою вам секрет:
Без бобра и сна ей нет -
Не в ком самолюбоваться,
Не кому ей восхищаться.
Часто так: мужей любя,
Жёны ценят в них …себя.
Впрочем, к этому вернёмся,
А пока с бобром пройдёмся.
Вот поляна, вот ручей
Напевает что-то ей;
Умиляясь серенадой,
Заяц тешится прохладой,
Изучая небеса…
Вдруг откуда-то лиса
Появилась скаля зубы.
Бобр с душою был не грубой,
Зла нарочно не искал,
Но, встречая, пресекал.
В меру сил своих, конечно.
Впрочем, мерой все мы грешны:
В нас ума, хоть отбавляй,
Но силёнку нам давай!
Не откажемся от силы
Ради гордости спесивой.
Чую, зря мы отвлеклись,
Зря собою занялись.
Зайцу убегать уж поздно,
Уж над ним сверкают грозно
Белоснежные клыки.
Жертва он! Как ни крути.
Бестия собой довольна,
Даже стала сердобольна,
Мол, что сделаю я здесь,
Коль лисятам надо есть?
А виновница - природа,
Век от века, род от рода.
“Ну-ка, рыжая, постой, -
Молвил бобр, - Иди домой,
Мы с косым тут поболтаем
Люб он мне, а чем не знаю.”
Бобр лисицу оттеснил,
Заиньку собой прикрыл,
Начал речь: “Моя бобриха…”
Тут и началась шумиха.
Прибежал лесной народ;
Всем лиса закрыла рот:
“Та плешивая бобриха
Потому сидит так тихо,
Что страшнее существа
Не видали вы, пока,
Да и бобр сам недотёпа,
Сколько по ушам ни хлопай,
Всё скулит: “Люблю, люблю”
Ненавижу! Не терплю!
Все подонки! Все заразы!
А косого надо сразу
Изловить и утопить,
Незачем таким здесь жить!
Он природу разлагает,
Всем в лесу подлец мешает;
Слышала намедни я,
Что он любит соловья,
Подарил тому ублюдку
То ль тюльпан, то ль незабудку
Извращенец! Негодяй!
Брысь отсюда, не воняй
Тухлыми уже мозгами.
Гляньте на него вы сами!
Вспомнишь ты, косой, лису,
Ведь живём в одном лесу…”
Долго так она бранилась.
Вот уже и солнце скрылось,
Но крикливая лиса
Проклинает небеса,
Зайцев, соловьёв, бобров
Всех времён и всех родов.
3
Наш бобёр был так расстроен,
Рыжей ведьмой недоволен,
Что пришёл в тот день домой
Без коры и сам не свой.
Ничего не объясняя,
Лёг к бобрихе, согревая
Её плоть своим теплом
И свой слух её нытьём.
Рано утром бобр собрался
И на промысел подался,
Не забыв назвать жену
Лучшей дамою в лесу.
До поляны он доходит,
Вновь косого там находит.
Как и прежде тот лежит,
Лишь ушами шевелит.
Бобр к бездельнику подходит
И беседу с ним заводит:
“Как же это ты, косой,
Не боишься встреч с лисой,
Нешто нет другого места,
Где бы было интересно
Ранним утречком лежать,
Да ушами дребезжать?”
Заяц как-то вдруг стал весел,
Подскочил, поклон отвесил
И с открытою душой
Начал разговор большой:
“Здравствуй, здравствуй, мой спаситель,
Право, я такой ревнитель
Этих мест и этих нот.
Вот послушай как поёт
На камнях, волной играя,
Ручеёк, вниз убегая,
Или травы как шумят!
Слышишь? -песнею манят.
Партию повёл кузнечик,
Этот ритма не калечит.”
Долго так косой строчил.
Бобр, конечно, не забыл,
Что на промысел собрался:
“Зря с ушастым я связался,”-
То и дело думал он…
А бобриха видит сон:
Будто кто-то кровожадный
На бобра рычит надсадно.
Бобр кричит ей: “Помоги!”
Но ужасные клыки
Уже рвут его на части,
Кровь дымится в страшной пасти,
Очи застит пелена,
Где черна, а где красна.
Но немного прояснилось
И бобриха удивилась:
Бобр с чудовищем идут,
Мирно разговор ведут.
Пригляделась: муж то целый!
Только весь какой-то белый.
Бросилась она к нему,
Оттирая белизну,
Увести быстрее хочет.
Но всё тщетно: бобр хохочет
И страшилище он вдруг
Называет словом “друг”.
Тут бобриха и проснулась,
Почесалась, потянулась
И престранейшему сну
Не нашла пока вину.
Что-то мы бобру поддались
И в бобрихе потерялись.
А косой уж час, иль два
Весь исходит на слова:
“…Как хочу я плавать рыбкой,
Иль волной плескаться зыбкой.
Больше этого ручья
Я люблю лишь соловья!”
“Знать не всё лиса брехала?”
-Вставил бобр словцо устало.
“Знаешь ты и знает всяк
Рыжая по части врак
Уж такая мастерица,
Что никто с ней не сравнится.
Но вернёмся к соловью,
Я ведь не его люблю,
А высокое искусство
Наполнять нам души чувством.
Впрочем убедишься сам,
Коль хоть раз его устам
Должное отдашь вниманье.
Прояви, бобёр, старанье!
Восхитишься сам потом
Дивной песне над кустом.”
Долго так они стояли,
Да без умолку болтали.
И в конце концов друзья
Разыскали соловья.
Пенье так пришлось бобру,
Что забыл он про кору
И к беде своей великой
Даже пренебрёг бобрихой,
Не пришедши на обед
Первый раз за много лет.
4
Поздно бобр домой явился,
Пред супругой извинился,
Дескать: “Пользы дела для
С зайцем слушал соловья.
Эта птичка нынче в моде
При любой, представь, погоде,
Хоть размером и мала…”
Тут бобриха прервала
Муженька невнятный лепет
И сейчас ему ответит.
Но пропустим мы скандал,
Уж порядком я устал
И читатель примечаю
Тянется от книги к чаю.
Вижу как кривитесь вы:
Не закончив, мол, главы…
Муза надо мной хохочет,
Явится, когда захочет:
То на полдник, то с утра,
То когда уж спать пора,
То подымет среди ночи,
А когда перо застрочит,
Вдруг возьмёт и улетит.
Вот тогда душа грустит!
………………………….
Кто б ты ни был, мой читатель,
Циник, комик, иль мечтатель
Для тебя большая мука
Ожидания докука.
Потому, не буду я
Тратить время твоё зря.
С муженьком тогда бобриха
Говорила вряд ли тихо
Знаю только, что с утра
Вид был мрачный у бобра.
Он весь день потом трудился,
Одним словом, провинился
И заглаживал вину,
Чтобы не уйти ко дну
В море ахов, охов, вздохов,
Нареканий и подвохов,
А под вечер так устал,
Что к бобрихе не пристал
С притязаньями пустыми
- Все мы станем таковыми! -
Тут открою: у бобра
Дух был молод, плоть стара
И всего лишь раз в неделю
Тешил он жену в постели.
Солнце уж почти зашло.
Слышен свист. Бобёр в окно.
Возле самой кромки вод
Заяц жестами зовёт.
Что могло в лесу случиться?
Что косому не сидится
Близ зайчихи в поздний час?
Любопытство сильно в нас.
И бобру оно не чуждо,
Он к бобрихе: “Может нужно
Нам узнать, что там стряслось?
Ведь в лесу живём небось.”
Та, увидев, что не очень
Бобр сегодня её хочет
Разрешила разузнать,
С тем, чтоб ей всё передать.
Несмотря на дня усталость
Бобр по времени лишь малость
Вынудил косого ждать,
Да ушами гнус гонять.
Но известно: нетерпенье
Умудряется мгновенье
В муку скуки превратить,
Да потом же тем корить!
Заяц слишком был взволнован,
От ушей до пят окован
То ль страстями, то ль мечтой,
То ль неслыханной бедой.
В нём всё так перемешалось,
Что гадать лишь оставалось,
Почему в час первых снов
Беспокоит он бобров?
“Что так долго собирался,
От бобрихи отрывался?”
-С ходу начал крыть косой-
“Полюбуйся, бобр, красой!
Видишь небо как богато
Многоцветием заката?
Столь величественный вид
Зверя всякого сразит
Горькой нежностью событий,
Предвкушением наитий,
Буйством красок, широтой,
Непонятною тоской.
В этот час вершатся судьбы.
Эх! разок нам заглянуть бы,
Как там делят в небесах
На перистых облаках
Горе, радости, удачу.
Ох, мой друг, я чуть не плачу.
Ты меня, будь добр, прости.
Не могу я отвести
Взгляд от солнечной тропинки,
Скрывшейся вон в той ложбинке.
Быстро стало всё темно.
Что нам утром суждено?
Ничего никто не знает,
Всяк на свой манер гадает.”
Стоп! Стоп! Стоп! Перо кладу
И закончу здесь главу.
Сколько можно зайца слушать?!
Не пора ли вам откушать?
5
Ну-с, читатель дорогой,
Коль поел, вперёд за мной!
Что нас ждёт в пути? Не знаю.
Но одно лишь обещаю:
В ступе воду не мутить
И вниманьем дорожить
В каждой строчке, в каждой точке
До последнего листочка.
Поспешим вернуться в лес:
Заяц смотрит в даль небес,
Бобр, зевая непрестанно,
Говорит: “Как это странно,
Этакую красоту
Променять на суету
Мелких колкостей и сплетен.
А ведь мир так интересен!
Как же это раньше я
Не приметил соловья?
Очень, очень благодарен!
Нешто был я так бездарен?
Ты сегодня мне открыл
Красоту небесных крыл.
Знаешь что!? Пойдём к нам в гости!
Всё равно бобриха кости
Перемыла мне за день.
Я её немая тень
И на собственное мненье
Нет ни силы, ни хотенья.
Так что, ты меня обяжешь,
Если нынче ей расскажешь
Про закат, иль про ручей,
Иль про то, как соловей
Распевает свои песни.
Всё ей будет интересней
Воздухом лесным дышать,
Мне на уши не жужжать.
Прояви, косой, старанье,
Отвлеки её вниманье,
Путы тяжкие порви.
Может легче станут дни?!”
Так они и порешили,
Да про то совсем забыли,
Что крути хоть так, хоть сяк-
Заяц плавать не мастак.
И пришлось бобру стараться,
Чтобы смог косой пробраться
По воде как по земле,
Не боясь пропасть в волне.
Через час был мостик сделан,
Хоть узором не отделан,
Но косой мог по нему
В гости приходить к бобру.
Бобр был сильно озабочен,
Как бобриха среди ночи
Может расценить визит?
Эта мысль так и свербит
Его хрупкое сознанье,
Подавляя тягу к знанью.
“Было б лучше спать мне лечь,
Чем закат в лесу стеречь.
Как теперь всё обернётся?
А ещё косой припрётся!
И зачем его я звал?!
Разве за день не устал?
Разве нечем мне заняться?
Что на зайцев нам равняться!
Почему-то мы, бобры,
К всякой мерзости добры.”
Вдруг оконце отворилось,
В нём бобриха появилась,
Показавшись при луне
Благодушною вполне.
И бобру тут стало стыдно,
Он косого словом “быдло”
Про себя назвать хотел,
Но пока что не успел.
6
Бобр напрасно волновался,
Жёнушки своей боялся.
Оказалось, что она
Жаждой новостей полна
И была вполне готова
У себя принять косого
С тем, чтоб у него узнать
Как живёт лесная знать.
Надоели ей рыбёшки,
Мухи, комары да мошки.
То ли дело волк, медведь-
Вот бы с ними посидеть
Потрепаться о погоде
При честном лесном народе,
Чтобы думал после всяк:
Мол бобриха не пустяк!
Но пока ей не открыта
Всемогущая элита,
Можно с зайцем поболтать
Да получше разузнать,
В чём конкретно власти леса
Видят ныне путь прогресса
И какой счастливый зверь
Моды фаворит теперь?
В темноте расселись славно.
Потекла беседа плавно.
Бобр доволен был женой,
Зайцем, звёздами, луной,
Тем, что тяжкая усталость
Где-то на воде осталась.
Разговор косой ведёт:
Стелет, мелет, врёт, плетёт,
Проникая через уши
В не распахнутые души
Обходительных бобров.
Он для них, пока что, нов!
А известно, что плохого
Мы не видим в том что ново,
Но зато нас тяготит
Всё, что лаком не блестит,
Что потёрлось уж изрядно
И не выглядит нарядно.
Жаль, конечно мне бобра,
Ведь сидели до утра,
Восхищались речкой, лесом,
И бобриха с интересом
Слушала про соловья,
Про поляну у ручья,
Про искусство песен дивных,
То глубоких, то наивных,
То печальных, то смешных,
Но всегда душе родных.
Разошлись с восходом солнца.
Заяц прыг через оконце,
По мосточку пробежал
И в кустарнике пропал.
А бобры переглянулись,
Да на ложе растянулись,
Чтоб через минуту сон
Их укрыл со всех сторон.
Днём бобриха поворчала:
“Сколько времени пропало!
Жизнь для зайца трын-трава,
А у нас работы - тьма!
Так что надобно пореже
Звать ушастого невежу”
“Но ведь он всего-то раз
Побывал в гостях у нас,
-пробовал бобёр вступиться,-
Стоит ли тебе так злиться?”
“Ты, бобёр, не рассуждай,
Лучше слушай да вникай,
Что тебе я говорю
И какой совет дарю,
Так как ты своим умишком
Знаменит в лесу не слишком
И, пока что, без меня
Обойти не можешь пня.
Перед зайцем можешь прыгать,
А со мной тебе ли рыкать?!
Так что рот хвостом заткни
Да иди забор чини,
Ведь охрана территорий
Поважней пустых теорий.
Что ты пятишься, как рак?
Вот попался мне дурак!”
…Но бобёр уже не слышал.
Он тихонько задом вышел,
Лоб в раздумье почесал,
Делом заниматься стал.
А бобриха оплошала,
Проглядела, проморгала,
Что бобёр сбежал к плетню
Не сказав своё “люблю”
7
Наш косой с тех пор нередко
Забегал к бобрам с заметкой
Где, когда, кто, у кого,
Что стащил и для чего.
А потом, уйдя от сплетен,
-Слабодушия отметин-
Объяснял косой как мог,
В чём духовности исток,
Разумеется, при этом
Быстро став авторитетом.
Бобр был рад часок урвать,
Чтобы с зайцем поболтать
О загадках жизни хмурой
С недоразвитой культурой,
О потребностях души
И о том, что в доме вши.
Часто в философских спорах
Два ума, совсем не скорых
С точки зренья большинства,
Проводили вечера.
Подустав от дел домашних,
От забот пустых и зряшных,
От неясных перспектив,
К ним бобриха шла, умыв
Предварительно мордашку.
Здесь она не даст промашку,
Так как внешностью своей
Дорожит сильнее дней
Ей отпущенных для жизни,
Для присутствия на тризне
Верности, любви, мечты,
Подлой злобы и вражды.
Расставались с неохотой.
Бобр плелся к своим заботам,
А косой шёл к соловью,
Или к милому ручью,
Где его и находила,
И при этом часто била
Разъярённая зайчиха
-Это, братцы, не бобриха!
Тут совсем иной расклад,
Тут граница: рай и ад!
Здесь ужасна добродетель,
А порок лучист и светел.
Здесь горячий ключ течёт,
Извергая снег и лёд.
Кто зайчиху раз встречал,
Не забудет уж оскал
Умилительной улыбки.
Но в природе нет ошибки!
Видно зайцу суждена
Столь престранная жена.
Впрочем, вставить я осмелюсь,
Что читатель мой, надеюсь,
Уж заметил, что косой
Сам оригинал большой.
Как бы ни был он занятен,
Но зайчихи гнев понятен.
Сколько можно: “хи” да “ха”
А домой ни лопуха,
Ни капусты, ни гороха?
Как ушастой тут ни охать?!
Только каждый её “ох”
Зайцу стоит тумаков.
Но косой в обиде вряд ли,
Так как парень он с понятьем,
А уже немало лет
Делит с ним жена обед,
Заработанный ей честно,
И как терпит неизвестно
Столь ленивого дружка,
Щедрого лишь на слова,
А для помощи реальной
Он негоден, разве в спальной
Иногда бывает крут,
Но и то когда припрут
Тела мелкие страстишки,
Да похабные мыслишки.
Я совсем забыл сказать,
Что в искусстве ревновать
Так зайчиха преуспела,
Что лису, наверно б, съела,
Если б, ненароком, той
Приглянулся вдруг косой.
В общем о зайчихе вкратце
Рассказал теперь я, братцы.
А сейчас передохнём,
Новую главу начнём.
8
Как-то раз бобры устали
И мечтательно болтали,
А, уж если точным быть,
Бобр не мог и рта открыть.
Говорила лишь супруга,
Утешая сказкой друга:
“Вот построим новый дом,
Заживём мы, бобр, вдвоём,
Предадимся размышленьям
О причинах сотворенья
Воздуха, земли, воды,
Но без этой голытьбы,
Что уже мне надоела.
Этот заяц то и дело
Отвлекает от мечты.
Будь построже с ним хоть ты!
Ведь забот у нас хватает,
А он время отнимает.
Хоть, как шут, он неплохой,
Но нам надобен покой
И солидность построений
Вместо заячьих учений.
Что с ним слюни распускать,
Да безделью потакать?!
“Ах закаты, ах рассветы-
Бега времени приметы!”
Я давно хочу сказать:
Хватит в детство, бобр, впадать!
Муж мой должен быть солидным
И во всяком деле видным.
Ты построй побольше дом,
Вот тогда мы позовём
Всех зверей достойных в гости.
Лопнет твой косой от злости,
Коль узнает, что лиса
К нам спешит продрав глаза.
Пригласим ещё мы волка,
Чтоб беседа вышла с толком.
Да! Ещё придёт медведь!
Этот любит пореветь,
Поворчать, повозмущаться.
Но должны и с ним мы знаться,
Потому что у него
Силушки полным полно.
Если что-нибудь случится,
Это может пригодиться.
Ты, бобр, понял что-нибудь?
Если понял - не забудь,
Потому что я устала
Всякий раз твердить сначала.
Разве нам не всё равно…”
Вдруг в открытое окно
Впрыгнул, как влетел, ушастый.
Неизвестно где он шастал,
Но был крайне возбуждён,
И уж тем бобрам смешон.
Для приветствий слов не тратя
Заяц крикнул: “сёстры, братья!
Сочинил сегодня я
Стих про лес и соловья.
Не хотите ли послушать
Как толпа искусство глушит?
И не став ответа ждать,
Заяц принялся читать.
Братцы, вновь меня простите,
Отступленьем не корите.
Здесь, хочу признаться вам:
Я ревнив в любви к словам.
А косого чудо-рифмы
Средь моих, что логарифмы
Средь примеров: “2+2”
Здесь он дуб, а я трава.
Но где мелочь, там и зависть,
И решил я вас оставить
Без талантливых стихов.
К благородству не готов
Автор этих скромных строчек,
У его души свой почерк,
А хорош он, или плох,
Пусть про то рассудит Бог.
У бобров сложилось мненье,
Что сиё стихотворенье
Очень даже ничего.
Но вот слушали ль его
Представители элиты?
И как мненья их разбиты?
У бобрихи сей вопрос
Вмиг заполнил кровь и мозг.
Коли будет тут прореха
Можно стать причиной смеха,
А вот этого она
Избегать всегда должна.
Мучает её незнанье:
Сколько зайцу ей вниманья
Надо ныне уделять?
Много, мало, иль прогнать
Самозванца-рифмоплёта?
Ох, нельзя решать тут слёта.
Надо лучше подождать,
Скажет что лесная знать.
А уж там всё видно станет,
Там-то заяц не обманет.
Плох сей стих, или хорош?
- Будет знать любая вошь.
А бобёр всё шепчет: “Славно,
Только как-то всё забавно:
Рядом с гением живём,
А ослам псалмы поём.
Я вчера соседа-вора
Целый час возле забора
Для чего-то так хвалил,
Чуть язык не прикусил.”
Здесь косой насторожился,
Понимая, что лишился
Нынче друга, но врага
Приобрёл себе. Всегда
Кто нас грешников возносит,
Позже с рвением поносит.
Это заяц твёрдо знал,
И не рад был, что попал
В гении к бобру случайно,
Лучше уж к бобрихе в спальню.
То - прощают иногда,
Гениальность - никогда!
Отдохни, читатель прыткий,
Дай исправить мне ошибки.
Их, ты видишь сам небось,
Слишком много набралось.
Я талантом не болею,
Сочиняю, как умею.
Скоро ждёт тебя сюрприз,
Извини уж за каприз.
Часть вторая.
Топь.
Мой верный читатель! ты уже, наверняка, устал от пулемётного хорея . Спешу, спешу прийти к тебе на помощь. Да здравствует проза! Покинем невинных зверюшек, перейдём к прототипам. Ограничимся, чтобы не утомлять тебя, только концом истории. Твоё пылкое воображение и житейская мудрость легко дорисуют недостающие детали.
Тишина давно покинула бобриную заводь. Многочисленные родственники бобрихи сновали всюду, и некуда от них было деться. Бобра это сильно раздражало.
- “До чего непорядочные люди! Народу - тьма! А лук резать я должен. Ох, как глаза режет проклятый. Ничего, ничего - сейчас ветерком обдует.” - Он сидел на многолетнем, потрескавшемся от жары и мороза фундаменте вечно строящегося дома, фундаменте вечнотрепещущей мечты и рассуждал. Лицо его не выражало ни радости, ни сожаления, оно было эмоционально бесцветным; клочковатая, взъерошенная борода была точно украдена с соломенного чучела; длинные волосы, не знавшие расчёски, вырывались из-под видавшей виды шляпы и великолепно дополняли портрет, доводя его до утончённого безобразия.
Бобр давно научился не реагировать на едкие замечания по поводу своей внешности. В последнее время он не упускал случая выдать себя за “монаха от жизни”. Только, что это такое, он и сам не знал. Здесь явно не всё было додумано. Как-то незаметно его любимыми словами стали “пока” и “потом”. У каждого из них было своё “пока” и своё “потом”. Бобр “пока” непозволительно много времени уделял низким земным делам, но уж “потом”, “потом” он плюнет на жалкий, ничтожный мир с его нынешними жалкими, ничтожными людишками, с его никчёмными дорогими игрушками - недоступными как британская королева, - с его глупыми самоубийственными страстями. Яркая, насыщенная духовными подвигами жизнь ждала его впереди, и люди в ней будут другие, настоящие. Он знал это. Так же, как Бобриха знала, что “потом”, “потом” в её жизни, (наконец-то!) появятся достаточные материальные богатства, для того, чтобы можно было предаться неге искусств и искусству неги, а “пока” ей приходится мирится с тем, что имеющиеся материальные блага слишком малы и не в состоянии выразить её огромный духовный потенциал.
Бобр отчаянно пытался поймать ускользающую мысль:
“…трагедия, трагедия, трагедия… Тьфу ты, чёрт, привязалось же словечко! И надо же, чтобы именно сегодня, под Новый Год. Да, хитёр дьявол; хитёр и настырен. Ночь сегодня как-то слишком хороша, нехорошо хороша, по-дьявольски хороша… калитку надо бы закрыть… а собак закрывать не надо - пусть гуляют. Новый Год! “
В голове создавалась странная конструкция, переходящая не от мысли к мысли, а от слова к слову.
“…конструкция… Когда-то Косой кого-то цитировал: “Излишняя скромность - всего лишь утончённое хвастовство.”
А ведь, если без хвастовства, то надо признать, что природа не обидела меня: в принципе я - неплохая конструкция, пусть со множеством недостатков, но недостатков косметических, не уродующих глубину души. Кстати, о Косом: это из-за него, подлеца, я тогда Бобриху дурой назвал. Конечно из-за него, проходимца.”
Бобр не любил вспоминать тот случай. Он разговаривал с Косым, а Бобриха, в качестве экскурсовода, бродила по двору с приехавшими городскими тётушками. Те, чтобы не остаться в долгу и одарить хозяев частью своего душевного тепла, решились делать кой-какие замечания по имеющимся недостаткам (кои, надо сказать, всегда присутствуют в крестьянском хозяйстве), и Бобриха, не найдя выхода из простейшей ситуации, сорвалась! Видимо, свой огромный духовный потенциал она решила до поры не распечатывать, чтобы не растрачивать по мелочам. Бобр на визг ответил коротко: “дура!”. Ответил и сбежал, оставив зайца в тёплой, доведённой, “до кондиции” компании. Как всякий предатель, он теперь старался втоптать в грязь того, кого предал.
Заяц после всё же пришёл к бобрам, да не один, а с Зайчихой! Бобр сейчас помнил смутно тот вечер. Косые принесли с собой дрянное (наверняка дрянное!) печенье, дескать, пришли чай пить. Бобры искренне, радушно их приняли, но потом что-то было не до чокнутых Зайцев; и те, посмотрев с часок телевизор, ушли, бросив своё печенье, подло ушли, чтобы потом трепаться: “даже чаем не напоили!”. Бездельники.
Бутафорные луковые слёзы давно прошли, надо было бежать в дом. Бежать. Бобр всегда куда-то бежал: от лопаты к тяпке, от тяпки к корове, от коровы к печке, от печки… и куда он только ни бегал от печки! Самое удивительное, что в промежутках (которых, строго говоря, и не было) он умудрялся урвать строчку, другую из многочисленных книг о …буддизме, лежащих беспорядочной кучей между ящиком с ворованными гвоздями и мукой, тоже ворованной (Бобр сам почти не воровал, но ворованное скупал, запросто обыгрывая свою изнеженную совесть). Царящее вокруг православие не устраивало Бобра. Вот не устраивало, и всё! Он и сам не знал, почему. Скорее всего потому, что оно устраивало остальных. Бобриха поначалу, снисходительно относилась к его книжным перекурам, мол делу не мешает, а определённый лоск мужику (а значит и ей ) в обществе придаёт. Но с появлением придурка Косого вся эта херомантия (словечко из лексикона Бобрихи) стала мешать делу, и Бобриха взяла под строгий контроль всевозможные увлечения и знакомства мужа, заменив тяжёлую цепь лёгким, но прочным поводком. Бобр и не заметил этой хитрости. Он только радовался, что уже не привязан к будке - то, что роль передвижной будки взяла на себя Бобриха, ускользало от его внимания.
Бобр соскочил, забежал в тёплый, пахнущий приготовляемыми яствами дом и не машинально закрыл дверь на крючок. Его буддистское мировоззрение позволяло в Новогоднюю ночь спускать собак и держать дверь на крючке. “Да и что здесь такого?! Алкоголики, шаромыги, тунеядцы и прочая мразь остаются таковыми любой ночью. У других открыто? Что ж, если им приятно общаться с таким контингентом - то на здоровье! Порядочных людей мы не поленимся выйдем и встретим.” Ожидалось много гостей из города. Бобр днём тщательно расчистил снег, подготовив стоянку для автомобилей.
До встречи Нового Года оставалось два часа, а работы было ещё на двадцать часов. Пробежала Бобриха, вся в поту, в блёстках, в конфетти, олицетворяя собой предпраздничную суету. У неё сегодня был двойной праздник: была достроена, отделана, доведена до ума пристройка к домику - плацдарм для будущего счастья. Ушлая Бобриха знала: на Руси, что ни алкаш, то и мастер на все руки. Ещё весной она облагодетельствовала одну такую семейную мастеровую пару, приобщив к осуществлению своих ближних планов. Когда работяги были трезвы, стройка продвигалась быстро. Поэтому Бобр всё лето бегал вокруг строителей-алкоголиков, выискивая в них необыкновенные внутренние качества, призывая не утопить оные в водке. По завершению стройки им объяснили, что “Мавр сделал своё дело, Мавр может уходить”. Неблагодарные алкаши никак не могли понять, что тёплое участие Бобров в их судьбе как раз и является заработной платой. Свиньи.
Бобр заканчивал резать лук, когда до его слуха долетел скрип калитки и лай дворовых собак. Он решил не отвлекаться от дела. Если чужой, то зачем? Если свои, то не уйдут. Слышно было, как собаки на кого-то яростно набрасывались, но тот, судя по всему, успешно отбивался. А вот уже и стук в дверь. Надо идти открывать, тем более, что Бобриха тоже услышала. Она сразу ещё больше засуетилась (хотя, казалось бы, куда уж больше?!) и с причитаниями: “Ой, гости, гости…” Старалась быстрее навести последний глянец там, где это было возможно. Её уверенность в том, что приехали желанные гости из города, передалась и Бобру. Дверь с противным, но привычным скрипом подалась наружу, впуская в дом (увы, увы!) всего лишь Зайцев. Бобриха так растерялась, что у неё сорвалось: “А чё вы пришли?”, впрочем, спохватившись, она добавила: ”…так рано”. Бобр торопливо вставил: “ Да, пожалуй, рановато ещё. Вы приходите минут через сорок.”
От такого изысканного приёма у Зайцев, свято почитающих законы гостеприимства, волосы стали дыбом так, что шапки у них поднялись на сантиметр как минимум. “Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно”. Сумбурно поздравив хозяев с наступающим, Зайцы поспешили удалиться (хотя задерживаться они с самого начала не собирались). С тех пор в семье косых выражение “бобриное гостеприимство” стало страшным ругательством.
А к Бобрам тогда никто не приехал. Все в доме легли рано спать, и только Бобр сиротливо сидел за столом. Он вдыхал свежую краску стен, прикрывшей собой тление старых досок, рассеяно смотрел на догорающую свечу и никак не мог решиться открыть бутылку с шампанским.
Послесловие.
Недавно я ехал с Бобром в одном автобусе. Бобр старательно вилял шеей, показывая, что на ней нет ошейника. Уверял, что он теперь духовно свободная личность. Да, ошейника не было, но потёртость от него была очень заметна. Она недвусмысленно говорила: “Бобр вышел погулять”.
Обсуждения Лесные трущобы