Жил да был в селе «Налейка»
парень, звать его Андрейка.
Ни печаль, ни радость в нём
разбудить вам нипочем,
потому как на селе
он считался не в уме.
Было два у него чина -
увалень и дурачина.
Все его жалели часто,
а вот это уж напрасно!
От природы он был рыжим.
И к тому же чуть бесстыжим.
Голым мог купаться в речке
и прикинуться овечкой.
Баб вокруг не замечать,
и нырять себе, нырять.
Те бельём в него швыряли.
И топили, и шпыняли,
а Андрейке нипочем.
Хоть грозите кирпичом.
Ну, дурак, дурак на диво,
а, поудишь, начал игриво
на вдову одну смотреть,
улыбаться и сопеть.
Приглянулась-то Людмила,
стал ей даже свет не милым.
«Ты, голубка, не сдавайся,
крылом правым отбивайся »,-
на селе совет дают,
и хохочут, и плюют.
Вот напасть вдовице бедной.
И Андрейка ходит бледный.
Не любовь, а прямо – чудо.
Хоть бы не было всем худо.
Вон в соседней деревушке
дураком пожар в церквушке
был намедни учинён,
и никем наказан он
не был лишь по той причине,
что не гоже дурачине
учинять суровый спрос,
ведь умом он не дорос.
Так народ судил не смело,
занимаясь своим делом.
И Андрейка не сидел:
над хозяйством чуть пыхтел
в ветхом, стареньком домишке
без усилий, рвений слишком.
И тогда слышал народ,
как голодная ревёт,
недокормлено скотина.
Вот такой был дурачина.
Забывал он иногда,
подоить козу с утра.
И корове доставалось.
- Дал бы ей еды хоть малость!
- Лошади я дал сполна.
Пусть поделится она.
Рассуждал он при народе,
когда все были на сходе.
Двух собак держал он в доме.
Они бегали на воле.
Ели яйца у несушек
и пугали всех старушек.
Был таков набор хозяйства
для женитьбы и лентяйства.
От Людмилы ни на шаг.
Она этак, она сяк:
«Не подходим мы друг другу.
Поищи себе подругу
покрасивее, нежней,
без детей и посвежей.
Для тебя я уж старуха.
Слеп ты, туг на оба уха?
Что ль в реке перекупался?
Мозг последний там остался?
А любовь с Андрейки прёт.
Он не ест, воды не пьёт.
Ходит следом за Людмилой
ждёт слова: « Андрей, любимый».
«Власть господня, божья воля.
Незавидна моя доля»,-
молвила вдова детишкам,
разливая молочишко.
Мальчик с девочкой погодки,
знали всё про дурня, ходки,
от которых мать страдает,
как избавиться не знает.
И давай давать советы:
«Мама, тётю бы Лизетту
вызвать срочно нужно к нам.
Получил бы по делам ».
-Так нельзя, нужно терпенье.
Только в нём - наше спасенье.
А Лизетту приглашу.
Я как конь весь день пашу.
Хоть немного мне поможет.
Да и дурня пристреножит.
А тем временем опять
дурень начал приставать:
«Я тебя люблю как речку,
как зимой горячу печку,
как зелёные поля,
выходи ты за меня».
Было лето, полдень жаркий.
-Что же дурень окаянный
животину не напоит?
Только лишь влюблённый ходит.
А хозяйство так ревёт,
что собрался враз народ.
Накормили, напоили,
еле всё угомонили.
Пожурили дурака,
а с него, как с гусака.
Тут вдовица появилась,
ничему не удивилась.
И Андрею говорит:
«За мной хватит вам ходить.
Отдели добро от худа.
Посчитай горбы верблюда.
Женихов найди корове,
козе, лошади и дрофе.
Просьбу выполни мою,
вот тогда поговорю.
Своё сердце вмиг открою,
полюблю тебя. Не скрою,
был вначале, мне постыл
и поступками не мил.
А сейчас душа смирилась.
К тебе сердце устремилось.
Срок тебе даю такой:
этот шарф вернёшь сухой.
Не простой он, а заклятый.
Видишь мокрый шарф проклятый.
На тебя кто-то навёл,
и судьбу мою провёл.
Вот и ходишь ты за мною,
летом, осенью, зимою.
А теперь прощай, уймись
и задачами займись.
Не теряй, сей шарф до срока,
а не то, не будет прока
от ответов на задачи.
Ну, желаю вам удачи.
И пошел Андрей в тревоге
по просёлочной дороге.
А в селе был знахарь старый.
Имел опыт он немалый
в ворожбе, в леченье сглаза,
вёл борьбу с любой заразой.
И вдовице он помог:
сделал мокрым шарф на срок-
лет на двести или триста.
Вот такой он был нечистый.
Успокоилась Людмила.
Сердцу стал опять свет милым.
Песни весело запела.
И румянцем вся зардела.
А тем временем дурак,
в основном он был простак,
отделял добро от худа.
Сучку тощую Иуду
отдал другу Куприяну,
а себе Валериану,
толстую, как жирный боров,
оставил за добрый норов.
С первой справился задачей.
И доволен, сей удачей.
А с горбами у верблюда
обстояло дело худо.
-Это птица или зверь?
Что же делать мне теперь?
Поброжу-ка я по свету.
Там решу задачу эту.
И ума там наберусь.
Не дурак - я и не трус.
-Разберись-ка, ты, с хозяйством.
В мире всё довольно шатко.
Пока будешь ты бродить,
за скотиной кто ходить
с утра будет до темна,
ведь останется одна?
-Выдам замуж я корову,
кур, лошадку, козу, дрофу.
а свинье найдётся хряк.
Очень умный я - дурак.
Посмеялись все над ним.
По делам пошли своим.
А тем временем Андрей
женихов искать скорей
для своих невест из хлева
начал справа потом слева,
и к Людмилочке своей
он послал сватов-гостей.
Те с ноги переминались,
с дурнем, всё-таки связались,
к ним ярлык может пристать,
как к Андрею вдруг под стать.
Выпить хочется до гроба
на халяву, вот и оба,
в сватьев - горе согласились
и к Людмиле завалились.
-Выслушай, ты, нас Людмила
срочно требуют кобыла
и корова, и коза,
куры, дрофа-егоза,
да Андрюшкина свинья
замуж выдать за коня,
за твоих козла, бычка,
петуха и за хрячка.
И давай сыграем свадьбу
на твоей чудной усадьбе.
-Я согласна, будь, что будет.
Меня весом не убудет,
лишь прибавится подворье.
Уж такое житьё вдовье.
Три дня свадьба там гудела,
а толпа от смеха млела.
За столом увидеть скот,
надорвёте вы живот,
видя в свадебной фате
и с цветами на хвосте,
всю скотинушку из хлева.
Люди ж все сидели слева.
А Людмила и Андрей
ублажали всех гостей.
На столе и сено было,
для коня и для кобылы.
У козла и у козы -
пучок ивовой лозы.
Хрюшка в свадебном уборе
съела бант у хряка Бори,
бычок со своей коровой
от винца были готовы,
и давай гостей бодать,
и рогами поднимать.
Да козёл был не безрогий,
к дракам он всегда готовый.
За гостей стал заступаться,
на неравных с быком драться.
Тут петух не смог смолчать,
кукарекать и кричать
начал громко без умолку,
с большим шумом и без толку.
Вдруг хохлатушки - невесты
снесли яйца неуместно.
Они очень взволновались
вот и с яйцами расстались.
А дрофа и дроф взлетели
и подальше улетели.
Улизнули от стыда.
Вы не видели куда?
Гости стали расходиться.
Кто хвалить, а кто браниться,
свадьбу к чёрту посылать:
«Век такого б не видать!»
Новобрачных у Людмилы
жить в сарае разместили.
Больше всех Андрей доволен.
За скотину он спокоен.
И ещё одна задача
выполнена. Вот – удача.
А теперь увидеть чудо-
странные горбы верблюда.
Посчитать их и домой.
Смотришь, шарф уж стал сухой.
И тогда моей вдовице
не удастся открутиться.
Замуж выйдет за меня.
Очень счастлив, буду я.
Дурак думкой богатеет,
Умный так не разумеет.
Собрался Андрей в дорогу.
Друзья дали понемногу
кто деньжат, а кто еды.
Захватил с собой воды.
Утром рано попрощался
и бродяжничать подался.
Ни избы будет, ни хлеба,
голая земля да небо,
под окошками стучать,
по своим друзьям скучать.
Ох, хлебнёт он на чужбине.
Ум не вставишь дурачине.
Между тем он шел довольный,
пред ним поле, дол привольный.
Если очень уставал,
делал маленький привал.
На пути деревня Боров
показала ему норов.
Никто дверь не открывал.
Кто чем мог в него швырял.
Там проказою болели.
Путников вот так жалели.
Чтобы их не заразить,
вынуждали уходить.
А в деревне Великан
он попал в большой капкан.
В крайний дом лишь постучался,
схвачен был и там остался.
Против воли и желанья
стал рабом в семье Маланьи.
Посадив на цепь Андрея,
избивали, не жалея.
Заставляли покориться,
не бежать, весь день трудиться.
Он зерно молол часами,
пока жернова не встали.
Хуже каторги житьё,
да жестокое битьё
каждый вечер, каждый день,
вряд ли выдержал кремень.
Андрей их перехитрил.
Цепью круг остановил.
Ну, пока там суть да дело,
время убегать приспело.
«Ноги в руки» и бежать.
Его теперь не догнать.
Тут ребятам мой наказ
прозвучит пусть как приказ.
Никогда не убегайте
и родных не огорчайте!!
Парню очень повезло.
Победить могло здесь зло!
Ночь провёл в лесу один.
Сам себе был господин.
Не журил его никто:
ни за это, ни за то.
Лес дремучий тёмный был.
До него здесь не ходил
ни зверёк, ни человек,
видно уж, который век.
Лишь сова, филин летали,
страх на дурня нагоняли.
Утром встал, сделал зарядку:
позевал, почесал пятку.
И костёр большой развёл.
От тепла, еды расцвёл.
Разрумянился немножко,
ягоды набрал в лукошко.
Затушил костер водой,
чтоб не встретиться с бедой.
Вдруг пожар в лесу начнется,
всё живое задохнется.
И сгореть может весь лес.
-Не попутай меня бес!
Хоть - дурак, а рассуждал,
будто полный ум Бог дал.
Шел, он шел, полдень настал.
От дороги приустал.
Вокруг долы и поля.
- Сделаю привал здесь я.
Сумку он достал с едою.
Прилетели дроф с дрофою.
Что со свадьбы улетели
и за ним везде поспели.
Ох, и рад был им Андрей.
-Что ж теперь мне веселей
коротать будет дорогу,
не будить в душе тревогу,
если что, за почтальонов
сойдут оба моих дрофов.
Подзаправились немножко,
а теперь опять в дорожку.
Неожиданно землянку
он увидел на полянке.
Жили в ней вор и отшельник.
Первый был большой мошенник.
Вора звали Африкан,
а отшельника Иван.
Дурень быстро подружился
и пожить у них решился.
Заодно и отдохнуть,
а потом уж в дальний путь.
Вор втравил в игры Андрея.
Тот продул всё, не умея
в карты, в домино играть.
Ну, дурак, что с него взять?
Иван вора отругал,
тот Андрею всё отдал.
Возвратил из уваженья,
несмотря на униженье.
А отшельник вник в суть дела,
и решил помочь Андрею.
Прочитал он заклинанья.
Вызвал брата из изгнанья,
звали все того Федот.
Сильным был волшебник тот:
на земле и под землёй,
в небесах и под водой.
Глянул в душу он Андрею
и сказал: «Глазам не верю,
не дурак, ты – недоучка
и добряк, а знахарь – злючка,
тайный друг твоей Людмилы.
Без хозяйства ты мой милый
им на радость вмиг лишился.
А народ, как веселился!
Называлась вдова другом,
обобрала тебя кругом.
Хорошо всегда тем жить,
кому не по чем тужить.
-Помогу тебе, Андрей,
без усилий и затей.
Ни чему не удивляйся,
ума с Богом набирайся.
Заодно и красотой
наделю тебя, постой.
Для начала настой пей.
Он из трав. И разумей,
зрелый ум к тебе придет,
а несчастье обойдёт.
И найдет к тем путь – дорогу,
кто принёс тебе тревогу,
сделал из тебя бродягу,
чтоб попал ты в передрягу.
А с Иваном занимайся.
Ума, знаний набирайся.
Он ученым был известным,
а теперь он бесполезным
стал в душе и на миру.
Ты иди сейчас к нему.
Ждёт тебя он с грузом знаний.
Окунись в поток познаний.
А напиток этот пусть
убивает твою грусть,
и коварную любовь,
чтоб встряхнулся ты, и вновь
заново рожденным был,
да судьбу благодарил.
С каждым днем ты станешь краше.
И пойдешь по жизни дальше
в голове с царем и с Богом
лишь по праведным дорогам,
к жизни знанья применяя,
от проблем не отступая».
Прошли месяц, три и год.
Стал Андрей совсем не тот.
Настоящий Аполлон.
Может это дивный сон?
А, когда заговорил,
еще больше удивил.
-Захотел я много знать,
и пришлось мне мало спать.
Я люблю читать, писать,
петь частушки и плясать.
Травами смогу лечить.
Кем угодно могу быть.
Эх, пора мне в путь – дорогу,
собираться понемногу.
Вашу милость не забуду.
Век молиться за вас буду.
А сейчас на глазах люда
Обращусь - ко я в верблюда.
Не успел Андрей моргнуть,
смотрит он - уже верблюд.
Стоит смирно и пасётся.
Ест колючки, да плюётся.
Вдруг погонщик появился.
На Андрея разозлился:
«Ах, ты, тварь! Мешок песка!
Пусто брюхая треска!
Я с утра тебя ищу,
сейчас палкой угощу».
И давай пинать Андрея,
а того не разумея,
что верблюд уже не тот.
В нем бунтарский ум живёт.
Да и речь он понимает,
и к тому ж горбы считает.
Ради этого подсчета
человеческого рода
он на год себя лишил.
А погонщик проявил
себя зло и слишком лихо.
Вёл бы себя с добром тихо.
И не вытерпел Андрей:
«Пасть закрой свою скорей.
Убери подальше крюк.
Я волшебный стал верблюд.
Подо мною клад зарыт.
Рот закрой и начни рыть.
Только ровно через год,
потому как он растет».
Посмотрел по сторонам,
никого ни тут, ни там
наш погонщик не увидел.
«Может, Бога я обидел?
Взял и беса он вселил,
и верблюд заговорил.
Господи, прости меня!
Пить, курить, злословить я
брошу. Жизнью, всем клянусь,
но верблюда я боюсь!
Пусть идет к чертям собачьим!
Не могу я с ним иначе».
- Клад тебе я обещаю.
Вымощу дорогу к раю.
Ты ж меня шлёшь прямо в ад.
За сокровища, за клад?
Разорался зря ты тут.
Будь же, как и я верблюд!
Надо же какое чудо!
Вижу два горба верблюда.
У себя считать не смог.
Чуть не падал со всех ног.
Что ж, давай теперь брататься.
Целый год вдвоём скитаться
нам придется по пустыне.
Поневоле друг - ты ныне
будешь мне, а я – тебе.
Покорись своей судьбе.
Тут погонщик озверел,
в ужасе себя узрел.
Кинулся к Андрею драться,
и плеваться, и брыкаться.
Пыль столбом, солнце печет.
Жажда мучит, злость берёт.
Да любой бы разозлился,
если б так вот обратился
в гордо глупого верблюда.
-Ну, кудесник, ну, иуда!
И домой дороги нет.
Вдруг зарежут на обед.
Верблюжатину там любят.
Ножом мигом приголубят.
«Слушай, сделай опять чудо!
Не хочу я быть верблюдом.
От одной его мордашки
по мне бегают мурашки».
-Хорошо, уговорил.
Голова твоя, дебил,
будет теперь красоваться
и горбами любоваться.
Что? Опять не угодил?
Ты меня, брат, утомил.
С человечьей головой
ты верблюд почти - святой.
Тебе будут поклоняться.
Может и благословляться.
Раньше года не смогу
снять верблюдову доху.
А лицо прикроешь тряпкой.
Будь пока для всех загадкой.
Человечью ешь еду.
Я тебе завидую.
Мне ж придется целый год
жрать колючки, идиот.
Все Андрей кличут меня,
а как звать скажи тебя?
А то звать буду Балдой.
Сам себе яму не рой.
Ты же видишь в гневе – я.
Обращу вдруг в муравья.
Вот тогда сразу поймешь,
что беду не обойдешь.
-Звали все меня Степан.
Невезуха – я - профан.
Нет семьи и нет друзей.
Чашу ты мою испей.
Вырос круглым сиротой.
День за днем хоть волком вой.
Зуботычины, побои,
жизнь, как каторга в неволе.
Стал погонщиком верблюдов.
-Как бы не было нам худо.
Что-то много говорим,
давай лучше поедим.
Так Андрей прервал Степана,
вспомнив мудрого Ивана.
«Меньше будешь говорить,
больше будешь знать и жить».
Солнце небо накаляло,
всё живое разгоняло.
Разбежались кто куда.
Не земля - сковорода.
Жаром пышет и печет,
а бархан тенью влечет.
Поспешили два верблюда
под покров его как чудо.
А теперь воды б попить.
Жажду жизни утолить.
- И растительность, и воду,
если можешь, нам в угоду
сотвори, Андрей, создай.
Ты, как хочешь, называй.
Наш оазис будет это,
райский уголочек света.
Переждём здесь целый год,
пока шкура отпадет.
Куковать верблюдом век
не хочу. Я - человек.
Ну, давай колдуй быстрей.
Сил нет ждать уже Андрей.
- Оживлю пустыню, ладно.
Моим силам ненакладно.
Пусть здесь будет заповедник.
Птичий гомон - лучший вестник
об оазисе с прохладой
путникам служить отрадой.
Антилопа и тушканчик,
даже серенький варанчик,
черепаха и песчанка
будут жить здесь спозаранок.
Утро нам дождаться надо,
и наступит всем услада.
А малиновый закат,
нам сейчас – как старший брат.
Вот и утро наступило.
Красотище всем на диво.
Пруд с хрустальною водою.
Все стремятся к водопою.
Антилопа – егоза,
суслик, птицы, стрекоза.
Дроф с дрофою прилетели.
На траву блаженно сели.
Пруд деревья охраняли.
Тенью живность защищали.
В небе радуга сверкала.
Тучу в гости приглашала.
Два верблюда любовались,
птичьей трелью наслаждались.
Здесь был сочный виноград,
персики, фруктовый сад.
Росли саксаул, колючка,
для верблюдов еда – злючка.
День на день пошел похожий.
Вдруг прибился к ним прохожий.
Весь изранен был, избит.
- За мной гонится бандит!
О, Боже, спаси меня.
Буду раб до смерти я.
Пред тобой, как белый лист,
в помыслах и в жизни чист.
Я – художник знаменитый.
Был богат и именитый.
Я сейчас тронусь умом.
Где семья? В руинах дом.
И красавицу Лизетту
мне искать теперь по свету.
Я из тех разбойников
сделаю покойников.
Главарем банды был Клим.
Разобраться нужно с ним.
Говоря с самим собой,
утолил жажду водой.
Виноградом подкрепился.
Богу рьяно помолился.
А, увидев двух верблюдов,
принял их за добрых духов.
Слава Богу, транспорт есть.
Я теперь в один присест
негодяев догоню.
Истреблю их на корню.
Сил вот только наберусь,
с ними быстро разберусь.
Я был ночью взят врасплох.
Вот поэтому так - плох.
Издевались надо мной,
над красавицей женой.
А Лизетту, мою дочь,
увезли с собой в ту ночь.
Умерла жена моя.
Отомстить обязан я.
Два верблюда обалдели
от житейской карусели.
Первым слово взял Андрей:
«Эй, мужик, вставай скорей.
Травяной сделай настой.
Что так смотришь? Рот прикрой.
Говорящий я – верблюд.
И могу лечить весь люд.
Подлечись, сил набирайся,
и тогда в путь собирайся».
- Крыша едет у меня?
Слышу речь верблюда я.
Челюсть вывихну от чуда,
от заумного верблюда.
-А второй морду прикрыл.
Попрошу, чтобы открыл.
Тут Степан замолвил слово:
«Лучше нет нашего крова.
Всю пустыню обойдешь,
лучше места не найдешь.
Нам лишь год в шкуре верблюда
кантоваться всем на чудо.
Ты ж погонщиком нам будь,
храня тайну, не забудь:
За добро платят добром.
Втроём справимся со злом».
-Да. Меня околдовали.
Будет всё, как вы сказали.
Никогда не думал я.
Чтоб верблюд учил меня?
- Может, хватит удивляться?
А то мы начнем плеваться.
Подружились они вскоре.
И помочь Гордею в горе,
дружно приняли решенье,
не скупясь на угощенье.
Гордей быстро поправлялся,
над друзьями не смеялся.
Вдруг раздался конский топот,
ругань, свист и мужской гогот.
На лужайку въехал Клим.
Банда спешилась за ним.
Им оазис приглянулся,
отряд живо развернулся.
Разбросал смело палатки,
очень нагло, без оглядки,
а затем пошел кутёж.
Друзьям стало невтерпеж.
Гордей вышел из засады:
«Клим, мерзавец, дочь куда ты
ночкой тёмною увёз?
Бешеный, пустынный пёс»!
- О, папаша здесь – слизняк.
Ты на ветер и сквозняк
прокричал свои вопросы!
Ты забыл мои допросы?
Мало бил, ломал тебя?
Повторим урок, любя.
Дочь твою держу в палатке.
От дурмана спит, так сладко.
Жалко мне будить её.
- Я не верю. Всё - враньё.
Ты - блудливый ветрогон.
Сатана отец твой, он
управляет так тобой.
Будешь, проклят ты судьбой!
Чтоб гореть тебе в аду.
Этот день и час я жду.
- Ты, Гордей, уже - мертвец,
но, признаюсь, под венец
я Лизетту поведу.
В дом женой к себе введу.
А тебя сейчас казню.
Выбирай, какой смертью.
Эй, палач, сюда иди!
Приговор мой приведи
в исполнение сейчас,
не то выбью левый глаз.
Одноглазый был палач
тёртый, тот ещё калач.
О жестокости его
говорить мне нелегко.
Только подошел к Гордею,
не понравилось Андрею,
как хозяйничает банда,
даже гибнет вся лаванда.
Другу смертью угрожают,
всё крушат вокруг, ломают.
Пруд зеркальным, чистым был.
Коней в нём бандит помыл.
- Награжу их по заслугам.
Да и выручу я друга.
Чтобы не было нам худо,
превращу я их в верблюдов.
Тут же небо потемнело,
и взялась « Сила» за дело.
А, когда вся пыль осела,
тут округа посветлела.
Друзья смотрят, у пруда
не осталось и следа
от бандитов и коней,
их палаток и вещей.
Может, они испарились?
Нет. В верблюдов превратились.
Караван стоял навьючен,
а Гордей, хоть был измучен,
подошел к верблюду Климке,
постоял, смеясь в обнимку,
и сказал: « Теперь слугой
будешь ты навеки мой.
Исполняй мои приказы,
а не то под нож ты сразу
на обед пойдешь, поверь.
И смирись с судьбой теперь».
Вдруг Лизетта появилась.
Подбежала, прослезилась.
-О, отец! С тобой разлука
была б вечная мне мука.
И увидели друзья,
что главарь влюблен не зря.
Ведь красавица Лизетта -
ярче солнечного света.
нет тех слов, чтоб описать
красоту её и стать.
Васильковые глаза
в них и небо, и гроза.
Стройный стан как у газели,
щечки как кумач алели.
Всем взяла она, при том
славилась своим умом.
Образованной и смелой,
в рукоделии умелой
мастериц затмила всех.
Ей не место для утех
было в бывшей банде Клима.
И она неумолимо
с первых дней себя вела,
честь свою уберегла.
Хоть Андрей верблюдом был,
но теперь её любил,
раскрасавицу Лизетту.
И решил он тайну эту
сохранить в сердце до срока,
когда кончится морока.
Ведь остался меньше года
путь пустынного урода.
А тем временем верблюды,
поняв, что они не люди,
не на шутку разозлились
и, казалось, что взбесились.
Подчинились только палке.
Стало тихо на лужайке.
И сказал Андрей им тихо:
« Это кара вам за лихо,
за беспутство и грабёж,
воровство, убийства, ложь.
Я – верблюд по своей воле.
Вы ж смиритесь с этой долей.
Неожиданно купцы-
молодые удальцы
нашли тень здесь и прохладу,
а глазам своим отраду
лучезарную Лизетту.
Ведь молва идет по свету,
она солнце затмевает,
и в ночи луной бывает.
А Гордей пыл охладил.
Гостеприимство проявил.
И сказал им, между прочим:
« Дочь лечу я здесь от порчи.
То летает она птицей.
То вдруг скачет кобылицей».
Он такое наболтал,
интерес к ней враз пропал.
Осмотрелись тут и там.
Приглянулся караван.
За ценой не постояли.
Вообще, всех бандюг угнали.
Видно сделали навар,
ходовой ведь был товар
для пустыни в разгар лета,
но не нам судить про это.
У костра сидел Гордей,
дочь Лизетта, а Андрей
полынь горькую жевал.
Глаз с Лизетты не спускал.
-Что за мокрый шарф на шее
у верблюда - на Андрее.
До чего же грязный он!
Кину я его в огонь.
Только пламя подпалило
шарф в костре, как вдруг Людмила
появилась из огня.
- Кто жестоко звал меня?
Обгорела часть одежды.
Вот проклятые невежды!
У сидевших близ костра,
дыбом встали волоса.
Крестом стали осеняться.
Каждый мог так испугаться!
А верблюд начал икать,
вызывающе плевать.
Далеко и смачно так,
будто бешеный ишак.
А Степан лежал и спал,
пока друг не заплевал.
Он бы тоже мог в ответ
плюнуть в морду, морды нет.
И тогда он стал брыкаться,
непристойно выражаться.
Человечьей брань была.
Гостья чуть не умерла.
Присмотрелся к ней Гордей.
-Помоги, дочка, скорей.
Твоя же сестра Людмила!
Где её судьба носила?
Сколько зим и лет искали.
Бесконечно письма слали.
И вот с неба к нам свалилась,
с божьей волей, появилась.
Расскажи нам о себе,
о своем житье - бытье.
-Я живу в селе « Налейка».
Парень был у нас Андрейка.
Дурень, увалень, кретин
и к тому ж, жгучий блондин.
Мне его любовный пыл,
хоть умри, противен был.
Увела у него скот.
Он же полный - идиот.
Задала аж три задачи,
пожелав ему удачи.
Шарфик красный подарила,
в путь- дорогу вдохновила.
Видно где-то он бродил
и свой шарфик обронил.
Вы ж сожгли его сейчас.
Я явилась в тот же час.
Шарфик этот не простой.
У кудесника в настой
пришлось трижды окунуть,
чтоб Андрея обмануть.
А он рядышком стоял.
Слушал всё. Переживал.
Вдруг коварная Людмила
вмиг ему очень постыла,
опротивела, нет мочи.
Взял и плюнул в её очи.
- Ах, вонючий ты, верблюд!
Сдам хозяина под суд.
Пусть отвалятся горбы.
Человеком был бы ты,
я б с тобой поговорила!
В пруде этом утопила.
Пожеланье прозвучало.
И верблюда вмиг не стало.
Пред Людмилой был Андрей.
-Ну, топи меня быстрей!
Это я плюнул - верблюд
на тебя, и на весь люд,
кто как ты, злобно – коварен,
чужим скарбом отоварен.
Грош цена - такой красотке,
в любви клялся идиотке.
Наш Андрей был полон силы.
Стать, черты лица красивы.
Был бы конкурс красоты,
приз, наверно, взял бы ты.
Тут Людмила побледнела.
Вмиг влюбилась. Обалдела.
Как красавца удержать?
Быть любимой, угождать?
Он с Лизетты глаз не сводит.
И к отцу её подводит.
-Вашу дочь люблю как фею.
Без неё не разумею,
как жить дальше на земле.
Будьте вы отцом и мне.
Я прошу руки Лизетти.
Люблю лишь её на свете.
-Надо дочь мою спросить.
Жизнь - не поле проходить.
-Быть женой его - согласна.
Даже мысль эта прекрасна.
Только он мне будет мужем,
и никто больше не нужен.
- Жребий выбрал ты бесценный.
Дочка будет женой верной.
Воле Господа - покорна.
Мать была б её довольна.
Тут Гордей взял их за руки,
перед Богом на поруки.
От души благословил.
Пыл отцовский проявил.
Обнял дочь, затем Андрея,
пред судьбой благоговея.
.Пожелал удачи, счастья,
избежать в жизни несчастья.
-Пусть ваш благостный союз
скрепит вскоре карапуз.
А затем свадьбу сыграли.
Многие там не бывали.
Были лишь верблюд Степан
и Людмила-истукан.
Она просто онемела.
Молча, вся в слезах смотрела
на счастливого Андрея,
на Лизетту, на Гордея.
« Деньги - прах, одежда тоже,
а любовь всего дороже».
А тем временем Андрей,
колдовать начал быстрей.
Не успели моргнуть глазом,
очутились в селе разом.
Молодым срубили дом.
Зажили счастливо в нём.
Человеком стал Степан.
И зажил себе, как пан.
Знатный был столяр, кузнец.
Все хвалили: « Молодец»!
Вот и сказочке конец,
всему доброму - венец.
С.Н. Скакун Авторские права защищены
парень, звать его Андрейка.
Ни печаль, ни радость в нём
разбудить вам нипочем,
потому как на селе
он считался не в уме.
Было два у него чина -
увалень и дурачина.
Все его жалели часто,
а вот это уж напрасно!
От природы он был рыжим.
И к тому же чуть бесстыжим.
Голым мог купаться в речке
и прикинуться овечкой.
Баб вокруг не замечать,
и нырять себе, нырять.
Те бельём в него швыряли.
И топили, и шпыняли,
а Андрейке нипочем.
Хоть грозите кирпичом.
Ну, дурак, дурак на диво,
а, поудишь, начал игриво
на вдову одну смотреть,
улыбаться и сопеть.
Приглянулась-то Людмила,
стал ей даже свет не милым.
«Ты, голубка, не сдавайся,
крылом правым отбивайся »,-
на селе совет дают,
и хохочут, и плюют.
Вот напасть вдовице бедной.
И Андрейка ходит бледный.
Не любовь, а прямо – чудо.
Хоть бы не было всем худо.
Вон в соседней деревушке
дураком пожар в церквушке
был намедни учинён,
и никем наказан он
не был лишь по той причине,
что не гоже дурачине
учинять суровый спрос,
ведь умом он не дорос.
Так народ судил не смело,
занимаясь своим делом.
И Андрейка не сидел:
над хозяйством чуть пыхтел
в ветхом, стареньком домишке
без усилий, рвений слишком.
И тогда слышал народ,
как голодная ревёт,
недокормлено скотина.
Вот такой был дурачина.
Забывал он иногда,
подоить козу с утра.
И корове доставалось.
- Дал бы ей еды хоть малость!
- Лошади я дал сполна.
Пусть поделится она.
Рассуждал он при народе,
когда все были на сходе.
Двух собак держал он в доме.
Они бегали на воле.
Ели яйца у несушек
и пугали всех старушек.
Был таков набор хозяйства
для женитьбы и лентяйства.
От Людмилы ни на шаг.
Она этак, она сяк:
«Не подходим мы друг другу.
Поищи себе подругу
покрасивее, нежней,
без детей и посвежей.
Для тебя я уж старуха.
Слеп ты, туг на оба уха?
Что ль в реке перекупался?
Мозг последний там остался?
А любовь с Андрейки прёт.
Он не ест, воды не пьёт.
Ходит следом за Людмилой
ждёт слова: « Андрей, любимый».
«Власть господня, божья воля.
Незавидна моя доля»,-
молвила вдова детишкам,
разливая молочишко.
Мальчик с девочкой погодки,
знали всё про дурня, ходки,
от которых мать страдает,
как избавиться не знает.
И давай давать советы:
«Мама, тётю бы Лизетту
вызвать срочно нужно к нам.
Получил бы по делам ».
-Так нельзя, нужно терпенье.
Только в нём - наше спасенье.
А Лизетту приглашу.
Я как конь весь день пашу.
Хоть немного мне поможет.
Да и дурня пристреножит.
А тем временем опять
дурень начал приставать:
«Я тебя люблю как речку,
как зимой горячу печку,
как зелёные поля,
выходи ты за меня».
Было лето, полдень жаркий.
-Что же дурень окаянный
животину не напоит?
Только лишь влюблённый ходит.
А хозяйство так ревёт,
что собрался враз народ.
Накормили, напоили,
еле всё угомонили.
Пожурили дурака,
а с него, как с гусака.
Тут вдовица появилась,
ничему не удивилась.
И Андрею говорит:
«За мной хватит вам ходить.
Отдели добро от худа.
Посчитай горбы верблюда.
Женихов найди корове,
козе, лошади и дрофе.
Просьбу выполни мою,
вот тогда поговорю.
Своё сердце вмиг открою,
полюблю тебя. Не скрою,
был вначале, мне постыл
и поступками не мил.
А сейчас душа смирилась.
К тебе сердце устремилось.
Срок тебе даю такой:
этот шарф вернёшь сухой.
Не простой он, а заклятый.
Видишь мокрый шарф проклятый.
На тебя кто-то навёл,
и судьбу мою провёл.
Вот и ходишь ты за мною,
летом, осенью, зимою.
А теперь прощай, уймись
и задачами займись.
Не теряй, сей шарф до срока,
а не то, не будет прока
от ответов на задачи.
Ну, желаю вам удачи.
И пошел Андрей в тревоге
по просёлочной дороге.
А в селе был знахарь старый.
Имел опыт он немалый
в ворожбе, в леченье сглаза,
вёл борьбу с любой заразой.
И вдовице он помог:
сделал мокрым шарф на срок-
лет на двести или триста.
Вот такой он был нечистый.
Успокоилась Людмила.
Сердцу стал опять свет милым.
Песни весело запела.
И румянцем вся зардела.
А тем временем дурак,
в основном он был простак,
отделял добро от худа.
Сучку тощую Иуду
отдал другу Куприяну,
а себе Валериану,
толстую, как жирный боров,
оставил за добрый норов.
С первой справился задачей.
И доволен, сей удачей.
А с горбами у верблюда
обстояло дело худо.
-Это птица или зверь?
Что же делать мне теперь?
Поброжу-ка я по свету.
Там решу задачу эту.
И ума там наберусь.
Не дурак - я и не трус.
-Разберись-ка, ты, с хозяйством.
В мире всё довольно шатко.
Пока будешь ты бродить,
за скотиной кто ходить
с утра будет до темна,
ведь останется одна?
-Выдам замуж я корову,
кур, лошадку, козу, дрофу.
а свинье найдётся хряк.
Очень умный я - дурак.
Посмеялись все над ним.
По делам пошли своим.
А тем временем Андрей
женихов искать скорей
для своих невест из хлева
начал справа потом слева,
и к Людмилочке своей
он послал сватов-гостей.
Те с ноги переминались,
с дурнем, всё-таки связались,
к ним ярлык может пристать,
как к Андрею вдруг под стать.
Выпить хочется до гроба
на халяву, вот и оба,
в сватьев - горе согласились
и к Людмиле завалились.
-Выслушай, ты, нас Людмила
срочно требуют кобыла
и корова, и коза,
куры, дрофа-егоза,
да Андрюшкина свинья
замуж выдать за коня,
за твоих козла, бычка,
петуха и за хрячка.
И давай сыграем свадьбу
на твоей чудной усадьбе.
-Я согласна, будь, что будет.
Меня весом не убудет,
лишь прибавится подворье.
Уж такое житьё вдовье.
Три дня свадьба там гудела,
а толпа от смеха млела.
За столом увидеть скот,
надорвёте вы живот,
видя в свадебной фате
и с цветами на хвосте,
всю скотинушку из хлева.
Люди ж все сидели слева.
А Людмила и Андрей
ублажали всех гостей.
На столе и сено было,
для коня и для кобылы.
У козла и у козы -
пучок ивовой лозы.
Хрюшка в свадебном уборе
съела бант у хряка Бори,
бычок со своей коровой
от винца были готовы,
и давай гостей бодать,
и рогами поднимать.
Да козёл был не безрогий,
к дракам он всегда готовый.
За гостей стал заступаться,
на неравных с быком драться.
Тут петух не смог смолчать,
кукарекать и кричать
начал громко без умолку,
с большим шумом и без толку.
Вдруг хохлатушки - невесты
снесли яйца неуместно.
Они очень взволновались
вот и с яйцами расстались.
А дрофа и дроф взлетели
и подальше улетели.
Улизнули от стыда.
Вы не видели куда?
Гости стали расходиться.
Кто хвалить, а кто браниться,
свадьбу к чёрту посылать:
«Век такого б не видать!»
Новобрачных у Людмилы
жить в сарае разместили.
Больше всех Андрей доволен.
За скотину он спокоен.
И ещё одна задача
выполнена. Вот – удача.
А теперь увидеть чудо-
странные горбы верблюда.
Посчитать их и домой.
Смотришь, шарф уж стал сухой.
И тогда моей вдовице
не удастся открутиться.
Замуж выйдет за меня.
Очень счастлив, буду я.
Дурак думкой богатеет,
Умный так не разумеет.
Собрался Андрей в дорогу.
Друзья дали понемногу
кто деньжат, а кто еды.
Захватил с собой воды.
Утром рано попрощался
и бродяжничать подался.
Ни избы будет, ни хлеба,
голая земля да небо,
под окошками стучать,
по своим друзьям скучать.
Ох, хлебнёт он на чужбине.
Ум не вставишь дурачине.
Между тем он шел довольный,
пред ним поле, дол привольный.
Если очень уставал,
делал маленький привал.
На пути деревня Боров
показала ему норов.
Никто дверь не открывал.
Кто чем мог в него швырял.
Там проказою болели.
Путников вот так жалели.
Чтобы их не заразить,
вынуждали уходить.
А в деревне Великан
он попал в большой капкан.
В крайний дом лишь постучался,
схвачен был и там остался.
Против воли и желанья
стал рабом в семье Маланьи.
Посадив на цепь Андрея,
избивали, не жалея.
Заставляли покориться,
не бежать, весь день трудиться.
Он зерно молол часами,
пока жернова не встали.
Хуже каторги житьё,
да жестокое битьё
каждый вечер, каждый день,
вряд ли выдержал кремень.
Андрей их перехитрил.
Цепью круг остановил.
Ну, пока там суть да дело,
время убегать приспело.
«Ноги в руки» и бежать.
Его теперь не догнать.
Тут ребятам мой наказ
прозвучит пусть как приказ.
Никогда не убегайте
и родных не огорчайте!!
Парню очень повезло.
Победить могло здесь зло!
Ночь провёл в лесу один.
Сам себе был господин.
Не журил его никто:
ни за это, ни за то.
Лес дремучий тёмный был.
До него здесь не ходил
ни зверёк, ни человек,
видно уж, который век.
Лишь сова, филин летали,
страх на дурня нагоняли.
Утром встал, сделал зарядку:
позевал, почесал пятку.
И костёр большой развёл.
От тепла, еды расцвёл.
Разрумянился немножко,
ягоды набрал в лукошко.
Затушил костер водой,
чтоб не встретиться с бедой.
Вдруг пожар в лесу начнется,
всё живое задохнется.
И сгореть может весь лес.
-Не попутай меня бес!
Хоть - дурак, а рассуждал,
будто полный ум Бог дал.
Шел, он шел, полдень настал.
От дороги приустал.
Вокруг долы и поля.
- Сделаю привал здесь я.
Сумку он достал с едою.
Прилетели дроф с дрофою.
Что со свадьбы улетели
и за ним везде поспели.
Ох, и рад был им Андрей.
-Что ж теперь мне веселей
коротать будет дорогу,
не будить в душе тревогу,
если что, за почтальонов
сойдут оба моих дрофов.
Подзаправились немножко,
а теперь опять в дорожку.
Неожиданно землянку
он увидел на полянке.
Жили в ней вор и отшельник.
Первый был большой мошенник.
Вора звали Африкан,
а отшельника Иван.
Дурень быстро подружился
и пожить у них решился.
Заодно и отдохнуть,
а потом уж в дальний путь.
Вор втравил в игры Андрея.
Тот продул всё, не умея
в карты, в домино играть.
Ну, дурак, что с него взять?
Иван вора отругал,
тот Андрею всё отдал.
Возвратил из уваженья,
несмотря на униженье.
А отшельник вник в суть дела,
и решил помочь Андрею.
Прочитал он заклинанья.
Вызвал брата из изгнанья,
звали все того Федот.
Сильным был волшебник тот:
на земле и под землёй,
в небесах и под водой.
Глянул в душу он Андрею
и сказал: «Глазам не верю,
не дурак, ты – недоучка
и добряк, а знахарь – злючка,
тайный друг твоей Людмилы.
Без хозяйства ты мой милый
им на радость вмиг лишился.
А народ, как веселился!
Называлась вдова другом,
обобрала тебя кругом.
Хорошо всегда тем жить,
кому не по чем тужить.
-Помогу тебе, Андрей,
без усилий и затей.
Ни чему не удивляйся,
ума с Богом набирайся.
Заодно и красотой
наделю тебя, постой.
Для начала настой пей.
Он из трав. И разумей,
зрелый ум к тебе придет,
а несчастье обойдёт.
И найдет к тем путь – дорогу,
кто принёс тебе тревогу,
сделал из тебя бродягу,
чтоб попал ты в передрягу.
А с Иваном занимайся.
Ума, знаний набирайся.
Он ученым был известным,
а теперь он бесполезным
стал в душе и на миру.
Ты иди сейчас к нему.
Ждёт тебя он с грузом знаний.
Окунись в поток познаний.
А напиток этот пусть
убивает твою грусть,
и коварную любовь,
чтоб встряхнулся ты, и вновь
заново рожденным был,
да судьбу благодарил.
С каждым днем ты станешь краше.
И пойдешь по жизни дальше
в голове с царем и с Богом
лишь по праведным дорогам,
к жизни знанья применяя,
от проблем не отступая».
Прошли месяц, три и год.
Стал Андрей совсем не тот.
Настоящий Аполлон.
Может это дивный сон?
А, когда заговорил,
еще больше удивил.
-Захотел я много знать,
и пришлось мне мало спать.
Я люблю читать, писать,
петь частушки и плясать.
Травами смогу лечить.
Кем угодно могу быть.
Эх, пора мне в путь – дорогу,
собираться понемногу.
Вашу милость не забуду.
Век молиться за вас буду.
А сейчас на глазах люда
Обращусь - ко я в верблюда.
Не успел Андрей моргнуть,
смотрит он - уже верблюд.
Стоит смирно и пасётся.
Ест колючки, да плюётся.
Вдруг погонщик появился.
На Андрея разозлился:
«Ах, ты, тварь! Мешок песка!
Пусто брюхая треска!
Я с утра тебя ищу,
сейчас палкой угощу».
И давай пинать Андрея,
а того не разумея,
что верблюд уже не тот.
В нем бунтарский ум живёт.
Да и речь он понимает,
и к тому ж горбы считает.
Ради этого подсчета
человеческого рода
он на год себя лишил.
А погонщик проявил
себя зло и слишком лихо.
Вёл бы себя с добром тихо.
И не вытерпел Андрей:
«Пасть закрой свою скорей.
Убери подальше крюк.
Я волшебный стал верблюд.
Подо мною клад зарыт.
Рот закрой и начни рыть.
Только ровно через год,
потому как он растет».
Посмотрел по сторонам,
никого ни тут, ни там
наш погонщик не увидел.
«Может, Бога я обидел?
Взял и беса он вселил,
и верблюд заговорил.
Господи, прости меня!
Пить, курить, злословить я
брошу. Жизнью, всем клянусь,
но верблюда я боюсь!
Пусть идет к чертям собачьим!
Не могу я с ним иначе».
- Клад тебе я обещаю.
Вымощу дорогу к раю.
Ты ж меня шлёшь прямо в ад.
За сокровища, за клад?
Разорался зря ты тут.
Будь же, как и я верблюд!
Надо же какое чудо!
Вижу два горба верблюда.
У себя считать не смог.
Чуть не падал со всех ног.
Что ж, давай теперь брататься.
Целый год вдвоём скитаться
нам придется по пустыне.
Поневоле друг - ты ныне
будешь мне, а я – тебе.
Покорись своей судьбе.
Тут погонщик озверел,
в ужасе себя узрел.
Кинулся к Андрею драться,
и плеваться, и брыкаться.
Пыль столбом, солнце печет.
Жажда мучит, злость берёт.
Да любой бы разозлился,
если б так вот обратился
в гордо глупого верблюда.
-Ну, кудесник, ну, иуда!
И домой дороги нет.
Вдруг зарежут на обед.
Верблюжатину там любят.
Ножом мигом приголубят.
«Слушай, сделай опять чудо!
Не хочу я быть верблюдом.
От одной его мордашки
по мне бегают мурашки».
-Хорошо, уговорил.
Голова твоя, дебил,
будет теперь красоваться
и горбами любоваться.
Что? Опять не угодил?
Ты меня, брат, утомил.
С человечьей головой
ты верблюд почти - святой.
Тебе будут поклоняться.
Может и благословляться.
Раньше года не смогу
снять верблюдову доху.
А лицо прикроешь тряпкой.
Будь пока для всех загадкой.
Человечью ешь еду.
Я тебе завидую.
Мне ж придется целый год
жрать колючки, идиот.
Все Андрей кличут меня,
а как звать скажи тебя?
А то звать буду Балдой.
Сам себе яму не рой.
Ты же видишь в гневе – я.
Обращу вдруг в муравья.
Вот тогда сразу поймешь,
что беду не обойдешь.
-Звали все меня Степан.
Невезуха – я - профан.
Нет семьи и нет друзей.
Чашу ты мою испей.
Вырос круглым сиротой.
День за днем хоть волком вой.
Зуботычины, побои,
жизнь, как каторга в неволе.
Стал погонщиком верблюдов.
-Как бы не было нам худо.
Что-то много говорим,
давай лучше поедим.
Так Андрей прервал Степана,
вспомнив мудрого Ивана.
«Меньше будешь говорить,
больше будешь знать и жить».
Солнце небо накаляло,
всё живое разгоняло.
Разбежались кто куда.
Не земля - сковорода.
Жаром пышет и печет,
а бархан тенью влечет.
Поспешили два верблюда
под покров его как чудо.
А теперь воды б попить.
Жажду жизни утолить.
- И растительность, и воду,
если можешь, нам в угоду
сотвори, Андрей, создай.
Ты, как хочешь, называй.
Наш оазис будет это,
райский уголочек света.
Переждём здесь целый год,
пока шкура отпадет.
Куковать верблюдом век
не хочу. Я - человек.
Ну, давай колдуй быстрей.
Сил нет ждать уже Андрей.
- Оживлю пустыню, ладно.
Моим силам ненакладно.
Пусть здесь будет заповедник.
Птичий гомон - лучший вестник
об оазисе с прохладой
путникам служить отрадой.
Антилопа и тушканчик,
даже серенький варанчик,
черепаха и песчанка
будут жить здесь спозаранок.
Утро нам дождаться надо,
и наступит всем услада.
А малиновый закат,
нам сейчас – как старший брат.
Вот и утро наступило.
Красотище всем на диво.
Пруд с хрустальною водою.
Все стремятся к водопою.
Антилопа – егоза,
суслик, птицы, стрекоза.
Дроф с дрофою прилетели.
На траву блаженно сели.
Пруд деревья охраняли.
Тенью живность защищали.
В небе радуга сверкала.
Тучу в гости приглашала.
Два верблюда любовались,
птичьей трелью наслаждались.
Здесь был сочный виноград,
персики, фруктовый сад.
Росли саксаул, колючка,
для верблюдов еда – злючка.
День на день пошел похожий.
Вдруг прибился к ним прохожий.
Весь изранен был, избит.
- За мной гонится бандит!
О, Боже, спаси меня.
Буду раб до смерти я.
Пред тобой, как белый лист,
в помыслах и в жизни чист.
Я – художник знаменитый.
Был богат и именитый.
Я сейчас тронусь умом.
Где семья? В руинах дом.
И красавицу Лизетту
мне искать теперь по свету.
Я из тех разбойников
сделаю покойников.
Главарем банды был Клим.
Разобраться нужно с ним.
Говоря с самим собой,
утолил жажду водой.
Виноградом подкрепился.
Богу рьяно помолился.
А, увидев двух верблюдов,
принял их за добрых духов.
Слава Богу, транспорт есть.
Я теперь в один присест
негодяев догоню.
Истреблю их на корню.
Сил вот только наберусь,
с ними быстро разберусь.
Я был ночью взят врасплох.
Вот поэтому так - плох.
Издевались надо мной,
над красавицей женой.
А Лизетту, мою дочь,
увезли с собой в ту ночь.
Умерла жена моя.
Отомстить обязан я.
Два верблюда обалдели
от житейской карусели.
Первым слово взял Андрей:
«Эй, мужик, вставай скорей.
Травяной сделай настой.
Что так смотришь? Рот прикрой.
Говорящий я – верблюд.
И могу лечить весь люд.
Подлечись, сил набирайся,
и тогда в путь собирайся».
- Крыша едет у меня?
Слышу речь верблюда я.
Челюсть вывихну от чуда,
от заумного верблюда.
-А второй морду прикрыл.
Попрошу, чтобы открыл.
Тут Степан замолвил слово:
«Лучше нет нашего крова.
Всю пустыню обойдешь,
лучше места не найдешь.
Нам лишь год в шкуре верблюда
кантоваться всем на чудо.
Ты ж погонщиком нам будь,
храня тайну, не забудь:
За добро платят добром.
Втроём справимся со злом».
-Да. Меня околдовали.
Будет всё, как вы сказали.
Никогда не думал я.
Чтоб верблюд учил меня?
- Может, хватит удивляться?
А то мы начнем плеваться.
Подружились они вскоре.
И помочь Гордею в горе,
дружно приняли решенье,
не скупясь на угощенье.
Гордей быстро поправлялся,
над друзьями не смеялся.
Вдруг раздался конский топот,
ругань, свист и мужской гогот.
На лужайку въехал Клим.
Банда спешилась за ним.
Им оазис приглянулся,
отряд живо развернулся.
Разбросал смело палатки,
очень нагло, без оглядки,
а затем пошел кутёж.
Друзьям стало невтерпеж.
Гордей вышел из засады:
«Клим, мерзавец, дочь куда ты
ночкой тёмною увёз?
Бешеный, пустынный пёс»!
- О, папаша здесь – слизняк.
Ты на ветер и сквозняк
прокричал свои вопросы!
Ты забыл мои допросы?
Мало бил, ломал тебя?
Повторим урок, любя.
Дочь твою держу в палатке.
От дурмана спит, так сладко.
Жалко мне будить её.
- Я не верю. Всё - враньё.
Ты - блудливый ветрогон.
Сатана отец твой, он
управляет так тобой.
Будешь, проклят ты судьбой!
Чтоб гореть тебе в аду.
Этот день и час я жду.
- Ты, Гордей, уже - мертвец,
но, признаюсь, под венец
я Лизетту поведу.
В дом женой к себе введу.
А тебя сейчас казню.
Выбирай, какой смертью.
Эй, палач, сюда иди!
Приговор мой приведи
в исполнение сейчас,
не то выбью левый глаз.
Одноглазый был палач
тёртый, тот ещё калач.
О жестокости его
говорить мне нелегко.
Только подошел к Гордею,
не понравилось Андрею,
как хозяйничает банда,
даже гибнет вся лаванда.
Другу смертью угрожают,
всё крушат вокруг, ломают.
Пруд зеркальным, чистым был.
Коней в нём бандит помыл.
- Награжу их по заслугам.
Да и выручу я друга.
Чтобы не было нам худо,
превращу я их в верблюдов.
Тут же небо потемнело,
и взялась « Сила» за дело.
А, когда вся пыль осела,
тут округа посветлела.
Друзья смотрят, у пруда
не осталось и следа
от бандитов и коней,
их палаток и вещей.
Может, они испарились?
Нет. В верблюдов превратились.
Караван стоял навьючен,
а Гордей, хоть был измучен,
подошел к верблюду Климке,
постоял, смеясь в обнимку,
и сказал: « Теперь слугой
будешь ты навеки мой.
Исполняй мои приказы,
а не то под нож ты сразу
на обед пойдешь, поверь.
И смирись с судьбой теперь».
Вдруг Лизетта появилась.
Подбежала, прослезилась.
-О, отец! С тобой разлука
была б вечная мне мука.
И увидели друзья,
что главарь влюблен не зря.
Ведь красавица Лизетта -
ярче солнечного света.
нет тех слов, чтоб описать
красоту её и стать.
Васильковые глаза
в них и небо, и гроза.
Стройный стан как у газели,
щечки как кумач алели.
Всем взяла она, при том
славилась своим умом.
Образованной и смелой,
в рукоделии умелой
мастериц затмила всех.
Ей не место для утех
было в бывшей банде Клима.
И она неумолимо
с первых дней себя вела,
честь свою уберегла.
Хоть Андрей верблюдом был,
но теперь её любил,
раскрасавицу Лизетту.
И решил он тайну эту
сохранить в сердце до срока,
когда кончится морока.
Ведь остался меньше года
путь пустынного урода.
А тем временем верблюды,
поняв, что они не люди,
не на шутку разозлились
и, казалось, что взбесились.
Подчинились только палке.
Стало тихо на лужайке.
И сказал Андрей им тихо:
« Это кара вам за лихо,
за беспутство и грабёж,
воровство, убийства, ложь.
Я – верблюд по своей воле.
Вы ж смиритесь с этой долей.
Неожиданно купцы-
молодые удальцы
нашли тень здесь и прохладу,
а глазам своим отраду
лучезарную Лизетту.
Ведь молва идет по свету,
она солнце затмевает,
и в ночи луной бывает.
А Гордей пыл охладил.
Гостеприимство проявил.
И сказал им, между прочим:
« Дочь лечу я здесь от порчи.
То летает она птицей.
То вдруг скачет кобылицей».
Он такое наболтал,
интерес к ней враз пропал.
Осмотрелись тут и там.
Приглянулся караван.
За ценой не постояли.
Вообще, всех бандюг угнали.
Видно сделали навар,
ходовой ведь был товар
для пустыни в разгар лета,
но не нам судить про это.
У костра сидел Гордей,
дочь Лизетта, а Андрей
полынь горькую жевал.
Глаз с Лизетты не спускал.
-Что за мокрый шарф на шее
у верблюда - на Андрее.
До чего же грязный он!
Кину я его в огонь.
Только пламя подпалило
шарф в костре, как вдруг Людмила
появилась из огня.
- Кто жестоко звал меня?
Обгорела часть одежды.
Вот проклятые невежды!
У сидевших близ костра,
дыбом встали волоса.
Крестом стали осеняться.
Каждый мог так испугаться!
А верблюд начал икать,
вызывающе плевать.
Далеко и смачно так,
будто бешеный ишак.
А Степан лежал и спал,
пока друг не заплевал.
Он бы тоже мог в ответ
плюнуть в морду, морды нет.
И тогда он стал брыкаться,
непристойно выражаться.
Человечьей брань была.
Гостья чуть не умерла.
Присмотрелся к ней Гордей.
-Помоги, дочка, скорей.
Твоя же сестра Людмила!
Где её судьба носила?
Сколько зим и лет искали.
Бесконечно письма слали.
И вот с неба к нам свалилась,
с божьей волей, появилась.
Расскажи нам о себе,
о своем житье - бытье.
-Я живу в селе « Налейка».
Парень был у нас Андрейка.
Дурень, увалень, кретин
и к тому ж, жгучий блондин.
Мне его любовный пыл,
хоть умри, противен был.
Увела у него скот.
Он же полный - идиот.
Задала аж три задачи,
пожелав ему удачи.
Шарфик красный подарила,
в путь- дорогу вдохновила.
Видно где-то он бродил
и свой шарфик обронил.
Вы ж сожгли его сейчас.
Я явилась в тот же час.
Шарфик этот не простой.
У кудесника в настой
пришлось трижды окунуть,
чтоб Андрея обмануть.
А он рядышком стоял.
Слушал всё. Переживал.
Вдруг коварная Людмила
вмиг ему очень постыла,
опротивела, нет мочи.
Взял и плюнул в её очи.
- Ах, вонючий ты, верблюд!
Сдам хозяина под суд.
Пусть отвалятся горбы.
Человеком был бы ты,
я б с тобой поговорила!
В пруде этом утопила.
Пожеланье прозвучало.
И верблюда вмиг не стало.
Пред Людмилой был Андрей.
-Ну, топи меня быстрей!
Это я плюнул - верблюд
на тебя, и на весь люд,
кто как ты, злобно – коварен,
чужим скарбом отоварен.
Грош цена - такой красотке,
в любви клялся идиотке.
Наш Андрей был полон силы.
Стать, черты лица красивы.
Был бы конкурс красоты,
приз, наверно, взял бы ты.
Тут Людмила побледнела.
Вмиг влюбилась. Обалдела.
Как красавца удержать?
Быть любимой, угождать?
Он с Лизетты глаз не сводит.
И к отцу её подводит.
-Вашу дочь люблю как фею.
Без неё не разумею,
как жить дальше на земле.
Будьте вы отцом и мне.
Я прошу руки Лизетти.
Люблю лишь её на свете.
-Надо дочь мою спросить.
Жизнь - не поле проходить.
-Быть женой его - согласна.
Даже мысль эта прекрасна.
Только он мне будет мужем,
и никто больше не нужен.
- Жребий выбрал ты бесценный.
Дочка будет женой верной.
Воле Господа - покорна.
Мать была б её довольна.
Тут Гордей взял их за руки,
перед Богом на поруки.
От души благословил.
Пыл отцовский проявил.
Обнял дочь, затем Андрея,
пред судьбой благоговея.
.Пожелал удачи, счастья,
избежать в жизни несчастья.
-Пусть ваш благостный союз
скрепит вскоре карапуз.
А затем свадьбу сыграли.
Многие там не бывали.
Были лишь верблюд Степан
и Людмила-истукан.
Она просто онемела.
Молча, вся в слезах смотрела
на счастливого Андрея,
на Лизетту, на Гордея.
« Деньги - прах, одежда тоже,
а любовь всего дороже».
А тем временем Андрей,
колдовать начал быстрей.
Не успели моргнуть глазом,
очутились в селе разом.
Молодым срубили дом.
Зажили счастливо в нём.
Человеком стал Степан.
И зажил себе, как пан.
Знатный был столяр, кузнец.
Все хвалили: « Молодец»!
Вот и сказочке конец,
всему доброму - венец.
С.Н. Скакун Авторские права защищены
Обсуждения Волшебная сказка о приключениях Андрейки