Нетоплено в венской убогой квартирке.
За окнами падает снег.
В камзоле, который нуждается в стирке,
сидит за столом человек.
В подсвечнике старом свеча догорает.
На ниточке пламя дрожит.
Перо над бумагой на миг замирает
и снова куда-то бежит.
И тянется след от пера в бесконечность
прерывистой нотной строкой.
И время, утратив свою быстротечность,
рождает вселенский покой.
Но этот покой человеку не ведом.
Покой для него лишь мечта.
Хотел бы лежать он под стареньким пледом
и слушать мурчанье кота.
Ему бы услышать, как плещется море,
как ветер листвой шелестит
и как главный колокол в Домском соборе
в воскресное утро гудит.
Ему бы хотелось хоть раз перед смертью,
под гром рукоплещущих рук
услышать себя на своем же концерте,
но он, к сожалению, глух…
Он морщится, словно от громкого звука,
бросает на скатерть перо.
В глазах у него величайшая мука,
жестоких страданий тавро.
Душой вдохновленной рожденные звуки
вонзились в него, как кинжал.
Он вскинул к вискам задрожавшие руки
и уши глухие зажал.
За окнами падает снег.
В камзоле, который нуждается в стирке,
сидит за столом человек.
В подсвечнике старом свеча догорает.
На ниточке пламя дрожит.
Перо над бумагой на миг замирает
и снова куда-то бежит.
И тянется след от пера в бесконечность
прерывистой нотной строкой.
И время, утратив свою быстротечность,
рождает вселенский покой.
Но этот покой человеку не ведом.
Покой для него лишь мечта.
Хотел бы лежать он под стареньким пледом
и слушать мурчанье кота.
Ему бы услышать, как плещется море,
как ветер листвой шелестит
и как главный колокол в Домском соборе
в воскресное утро гудит.
Ему бы хотелось хоть раз перед смертью,
под гром рукоплещущих рук
услышать себя на своем же концерте,
но он, к сожалению, глух…
Он морщится, словно от громкого звука,
бросает на скатерть перо.
В глазах у него величайшая мука,
жестоких страданий тавро.
Душой вдохновленной рожденные звуки
вонзились в него, как кинжал.
Он вскинул к вискам задрожавшие руки
и уши глухие зажал.
Обсуждения Бетховен