Тапоточки узкие, разбитые носки, -
Занимались гуслями в сенях озорники.
Дудочки завякали, заохал барабан,
Закатились, пёстрые, будто в балаган.
А не площадь красная, не калашный ряд, -
За столами с яствами бояре сплошь сидят.
Для стыда, для чести ли – завалился сброд?
Двигаются челюсти, бородатый рот.
Лебеди лохматые на руках плывут,
Рыбины брюхатые, - аж по трое прут.
Кубок, чуть пригубленный, отставляет царь:
«Ну-как, незагубленный, ты, по гуслям вдарь.
Попляшите, грешнички, около царя, -
Песенки потешные веселят не зря.
Как бы я и сам, поди, скоморохом был,
Люд честной на площади, сам бы веселил.
Да венец мой царственный больно уж тяжёл,
К славе государевой пляс не подошёл.
Сапоги тяжёлые, шуба тяжела…»
Снял да сам плясать пошёл около стола:
«Ой да гусельки мои, да гудки мои,
Вы играйте, милые, про иные дни,
Я пойду на улицу, просто погулять,
Я пойду по городу с девками плясать.
Я пойду-пойду гулять да по кабакам,
И царёвый свой венец позабуду там.
Буду я уже не царь, а простой мужик».
Все хохочут: «Государь, ты бы не привык»,
«Буду дочек всех бояр в губы целовать,
Потаскушку у ворот буду замуж брать,
Как я сделаю её царскою женой».
Все бояре – снова в смех, а про себя «Ой-ой».
Государь своё опять продолжает рвать:
«Буду я казну свою свиньям раздавать,
Нищих выберу себе, выгоню бояр,
А потом по всей Москве сделаю пожар".
Все смеются, не поняв, где намёк, где ложь:
«Вот так царь нас рассмешил, рубль цена, не грош!»
«Я царём хорошим был, скоморох – хорош?»
«Да хорош, - кричат шуты, - лучше не найдёшь»,
Вдруг как гром, озлился царь.
«Врёшь, собака! Врёшь!
Уж не думаете ль вы, я не царь, а вошь?»
Государь встаёт стеной, посохом стучит:
«Не гордыня ли в тебе, злой холоп?» - кричит, -
Вы забыли, кто я есть? думали – дурак?
Разодрать бы вас, чертей, кучею собак.
Чтобы я, да средь Москвы, да плясал срамно!
Позовите палача, будет мне смешно!
Ой да распотешили, дураки царя.
Вон тащить их, бешеных, - не видать зверья.»
Вытолкали, выперли, тих боярский круг.
«Что ль бояре вымерли» - царь хохочет вдруг.
Ишь какие гордые, жрали калачи,
Топором по морде им, вот и научить.
В зимний день растаяли, словно вешний лёд,
Гусельки оставили, вот смешной народ.»
Дунул царь в сопелочку, - а она скулит.
Словно что-то жалобно, тихо говорит.
Царь играл на гуселках, пьяный, невпопад:
«Ой вы струны узкие, говорите в лад.
Был бы я не царь, а так, Господи спаси,
Веселил бы я, мастак, две таких Руси.
Я пойду по улочкам девок поглядеть,
Будут гусли ладные на боку звенеть,
Говорили б все тогда, за любым двором:
Ты хороший был гусляр, быть тебе царём».
Тапоточки узкие, разбитые носки,
Скоморохов русские хоронят мужики:
«Не умели рассмешить своего царя,
Правильно, что умерли, значит жили зря!»
Автор: Ольга Волкова
Занимались гуслями в сенях озорники.
Дудочки завякали, заохал барабан,
Закатились, пёстрые, будто в балаган.
А не площадь красная, не калашный ряд, -
За столами с яствами бояре сплошь сидят.
Для стыда, для чести ли – завалился сброд?
Двигаются челюсти, бородатый рот.
Лебеди лохматые на руках плывут,
Рыбины брюхатые, - аж по трое прут.
Кубок, чуть пригубленный, отставляет царь:
«Ну-как, незагубленный, ты, по гуслям вдарь.
Попляшите, грешнички, около царя, -
Песенки потешные веселят не зря.
Как бы я и сам, поди, скоморохом был,
Люд честной на площади, сам бы веселил.
Да венец мой царственный больно уж тяжёл,
К славе государевой пляс не подошёл.
Сапоги тяжёлые, шуба тяжела…»
Снял да сам плясать пошёл около стола:
«Ой да гусельки мои, да гудки мои,
Вы играйте, милые, про иные дни,
Я пойду на улицу, просто погулять,
Я пойду по городу с девками плясать.
Я пойду-пойду гулять да по кабакам,
И царёвый свой венец позабуду там.
Буду я уже не царь, а простой мужик».
Все хохочут: «Государь, ты бы не привык»,
«Буду дочек всех бояр в губы целовать,
Потаскушку у ворот буду замуж брать,
Как я сделаю её царскою женой».
Все бояре – снова в смех, а про себя «Ой-ой».
Государь своё опять продолжает рвать:
«Буду я казну свою свиньям раздавать,
Нищих выберу себе, выгоню бояр,
А потом по всей Москве сделаю пожар".
Все смеются, не поняв, где намёк, где ложь:
«Вот так царь нас рассмешил, рубль цена, не грош!»
«Я царём хорошим был, скоморох – хорош?»
«Да хорош, - кричат шуты, - лучше не найдёшь»,
Вдруг как гром, озлился царь.
«Врёшь, собака! Врёшь!
Уж не думаете ль вы, я не царь, а вошь?»
Государь встаёт стеной, посохом стучит:
«Не гордыня ли в тебе, злой холоп?» - кричит, -
Вы забыли, кто я есть? думали – дурак?
Разодрать бы вас, чертей, кучею собак.
Чтобы я, да средь Москвы, да плясал срамно!
Позовите палача, будет мне смешно!
Ой да распотешили, дураки царя.
Вон тащить их, бешеных, - не видать зверья.»
Вытолкали, выперли, тих боярский круг.
«Что ль бояре вымерли» - царь хохочет вдруг.
Ишь какие гордые, жрали калачи,
Топором по морде им, вот и научить.
В зимний день растаяли, словно вешний лёд,
Гусельки оставили, вот смешной народ.»
Дунул царь в сопелочку, - а она скулит.
Словно что-то жалобно, тихо говорит.
Царь играл на гуселках, пьяный, невпопад:
«Ой вы струны узкие, говорите в лад.
Был бы я не царь, а так, Господи спаси,
Веселил бы я, мастак, две таких Руси.
Я пойду по улочкам девок поглядеть,
Будут гусли ладные на боку звенеть,
Говорили б все тогда, за любым двором:
Ты хороший был гусляр, быть тебе царём».
Тапоточки узкие, разбитые носки,
Скоморохов русские хоронят мужики:
«Не умели рассмешить своего царя,
Правильно, что умерли, значит жили зря!»
Автор: Ольга Волкова
Авторская публикация. Свидетельство о публикации в СМИ № S108-176279.