Гарем для Богини

Тушь и тени… Помада…
Пудры тоненький слой…
Хватит. Что ещё надо
Для Богини такой?

С сапфирами надела серьги,
Платью подобранные в тон,
И на часы взглянула мельком:
Уже пора бы… Где же Он?

Квартира чистотой сверкала;
Напитки на столе, еда…
А за окном уже смеркалось
И первая взошла звезда.

...Как Оленька была прекрасна! –
На Ней сапфиры, серебро;
Платье из тонкого атласа
Второю кожей облекло.

Плеч бархатистость, нежность шеи…
И можно с точностью сказать:
В тот вечер никого милее
На свете было не сыскать.

Но в ожиданье – как в плену.
Где бродит Он? Ведь всё готово…
И тут нарушил тишину
Желанный звук звонка дверного.

Туфли надев, расправив плечи,
Она направилась к двери;
А за окном спускался вечер
И зажигались фонари.

Спросила кто – но нет ответа;
В глазок не видно ничего,
Кроме огромного букета
Шикарных роз. Ей – от Него…

Она открыла. Он вошёл,
И только протянул Ей розы –
Цветы посыпались на пол,
А Оля чуть сдержала слёзы:

Не он! Не Он… А тот другой,
Который в жизни появлялся,
Дарил волненье и покой,
И снова где-то растворялся…

И вот, придя в который раз,
Приносит торт, цветов букет,
И свет его зелёных глаз
Сказать не позволяет «нет»…

* * *

« „Дамский каприз”… Шикарный тортик!» –
Произнесли Её уста,
Впиваясь в белоснежный ломтик
И вправду вкусного торта.

Он Ей рассказывал о чём-то,
Едва ли слушала Она…
А за окном мерцали звёзды,
И среди звёзд взошла луна.

Она желала одного –
Того, чего всегда желала,
Глядя на Дьявола сего
Поверх хрустального бокала...

А что о нём уж говорить –
На всё сердешный был согласен,
Дабы в объятья заключить
Богиню в платье из атласа.

И шалунишка-Купидон
Волшебные готовил стрелы…
И всем пожертвовал бы он
За обладанье Этим телом!

Вот нежных пальчиков коснулся –
Она руки не отняла…
Но Купидончик промахнулся
И сбил лишь вилку со стола.

«К гостям», – хозяйка прошептала.
«Пускай», – послышалось в ответ.
Тут в люстре что-то замелькало –
И вмиг погас в районе свет.

* * *

Тишина. Лунный свет. Запах роз.
И Она, на богиню похожа…
Дождь Её золотистых волос
Рассыпался по бархатной коже;

Нежность пальцев Её, сладость губ,
Пламя в некогда царственном взгляде;
На прелестную девичью грудь
Шелковистые падали пряди…

В мире есть только Он и Она –
Подождёт до утра остальное.
Эта ночь им судьбою дана.
А, быть может, судилось другое...

Они не зажигали свечи;
В немом сиянии луны
Казались трепетнее плечи,
Изящнее изгиб спины.

Всё было сладко так, так нежно…
Будто небесный ангел их
Завесой крыльев белоснежных
Укрыл от всех сует мирских.

Остановился ход часов,
Вокруг всё трепетом дышало…
И тут – на счастье иль на зло –
Нахально в двери постучали.

Словно испуганная лань,
Богиня вздрогнула от стука;
На ощупь платье подняла
И отстранила его руки.

Темно: погасли фонари,
Лениво лишь луна светила;
Дойдя со свечкой до двери,
Хозяйка тихо «Кто?» спросила.

Гость не ответил на вопрос,
И Оля приоткрыла двери –
И вновь охапка алых роз,
И снова торт в коробке белой…

И – это просто наказанье!! –
Опять не тот, кого ждала!..
Вот так сбывалось предсказанье
Упавшей вилки со стола…

* * *

Третий ломтик торта доедая,
Не сводил гость с хозяйки очей,
С восхищеньем в глазах наблюдая
За глубоким Её декольте.

В бликах свеч утопал вечер поздний,
По бокалам разлито вино,
Запах роз наполнял тёплый воздух –
Так красиво, так чувственно, но…

Гость внезапный застрял между строчек

Сказки, созданной лишь для двоих –
Оли, нежной, как майский цветочек,
С искусителем-чёртом… Для них!

А теперь за накрытым столом
Гость в спортивных штанах заседает,
Что-то Ей говорит с полным ртом
И глазами Её поедает.

Полноватый, годков двадцати,
Недалёкий портовый рабочий –
Он опять у Неё на пути,
Снова дерзко зелёные очи!

И вот, торта доев кусочек,
На ушко Оле он шепнул:
«Эй, отойдём на разговорчик!..» -
И «конкуренту» подмигнул.

«Чего-то гость твой засиделся», -
Сказал, прижав Её к стене.
На слабом газе чайник грелся
И лунный свет дрожал в окне.

Она стояла, чуть дыша,
И воспротивилась душа:

Нет в мире ничего сквернее,
Чем оказаться меж огней –
Один Огонь приятно греет,
С другого – ночи дым черней;

Сопротивленье не спасёт,
Сквозь пламя рваться бесполезно…

И тут нарушил мыслей ход
Стук туфли по двери железной.

* * *

И снова гость…
И вновь не тот!! –
Юнец – лицо, как сковородка.
Все те же розы, тот же торт…
...И Оля прошептала: «Водки…»

Не растерялся паренёк –
Достал «поллитру» из пакета,
Понюхал, отхлебнул глоток
И молвил, сморщившись: «Приветик!»

«…Эх, нам сюда б ещё сальцо!» -
Вдруг оживился Полноватый, -
И «Сковородкино» лицо
Скривилось кисло-виновато:

«Прости, родной, да сала нет –
Бекончик взял, окорочочки…
Да, кстати, - Оленька, привет!» -
И смачно чмокнул даму в щёчку.

А та стояла, притаившись,
И молча силилась понять:
Откуда этот появился,
И как назад его сослать?..

Сквозь всю комичность положенья
Блеснула молнией тоска:
Ведь средь поклонников скопленья
Ее зажало, как в тисках;

Ей кислорода не хватает
От их участливых забот,
И радость от вниманья тает,
Как под палящим солнцем – лёд…

Остаться б Ей сейчас одной!
Без объяснений испариться…
Часов соседских слушать бой,
Подумать, иль уснуть, забыться…

Да что угодно, но без них!
Ну что они вокруг столпились?!
Среди таких неразберих
Едва ли быть Ей приходилось.

Все трое что-то говорят…
Вот кто-то взял Её за плечи.
А свечи скоро догорят.
Спустилась ночь. Окончен вечер.

* * *

Окончен вечер... Не пришёл.
Она ждала, а Он, презренный!..
Ведь для Него накрыла стол,
А не для прежних увлечений;

Ведь для Него на Ней атлас
Холодным блеском соблазняет,
И для Его небесных глаз
Над декольте сапфир сияет...

Богиня с горечью смотрела
На танец пламени свечи;
«Коль раз подвёл – закрылись двери.
Не отворю, как ни стучи!»

Но Случай – дядя юморной:
Еще светил сквозь дым печали
Надежды лучик золотой, –
Как в двери робко постучали.

«С решеньем, впрочем, подождём», -
Подняло голову Сомненье,
А свечка ласковым огнём
В пыль обратила злости тени...

* * *

Глаза зелёные... Пиджак,
Очки в серебряной оправе;
В левой руке – торт и «Жан-Жак»,
А алых роз охапка – в правой.

Солидный, статный, – словно смерд,
Стоял он робко на пороге,
Забыв про торт и про букет
Под взглядом женственным, но строгим.

Она не верила глазам –
Ей это снится, не иначе!
Еще б пришел Хусейн Садам
С тортом и розами в придачу!..

«Ну здравствуй», - тишину нарушил
Как бархат мягкий баритон;
Она кивнула равнодушно,
Понюхав розовый бутон,

Промямлила набор приветствий
С небрежно брошенным «Входи»...,
Слыша не речи мягкой лести,
А только сердца стук в груди.

Она поверила в Судьбу:
Ну чем, скажите, как не ею
Могло поклонников гурьбу
Вот так столкнуть за этой дверью?!

Смешалось всё в единый вихрь...
Ведь в Её памяти и сердце
Была для КАЖДОГО из них

Ячейка за незримой дверцей.


А тут – по взмаху ли руки
Судьбы,
иль просто совпаденью –
Все трое, как ученики,
Плечом к плечу пред Ней сидели;

Четвёртый, стоя за спиной,
Дышал, как Смерть в затылок дышит:
У церкви колокола бой –
И тот так чётко не расслышать...

Тук-тук, ток-ток... Да нет, теперь
Никто не дышит за спиною!
Это стучат, пожалуй...
в дверь?
Сняло раздумья, как рукою.

Квартета хватит Ей подавно –
Для пятерых тут места нет!
«Кто?»
Без тортов и роз... Как славно...
Да это ж душенька-сосед!

«За солью?»
«Не-а, за картошкой!» -
Молвил, достав из-за спины
Алый бутон на длинной ножке,
Залитый бликами луны...

«Возьми – лишь ты её прекрасней!» -
Он, улыбаясь, говорил. –
«Я каюсь, поздно-то ужасно...
Прости! Тебя не разбудил?..»

Глаза парнишки в полутьме
Сверкали, словно изумруды;
Хорош он был – и джентльмен,
И не глупец, и не зануда...

Войдя и двери притворив,
Заговорил он, чуть робея:
«Ольчик... Ты правда веришь в миф
О дружбе между Ним и Нею?..»

Подобно иглам раскалённым
Вонзились в сердце те слова.
И стала ночь темнее тёмной,
И лунный свет прохладней стал...

«А у меня гостей – орава!
Я познакомлю, проходи», -
Болтала, чувствуя, как давит
И больно ёкает в груди...

* * *

Мечты сбываются – о да!
Но не во благо – уж не спорьте:
Эффект побочный – пустота,
И в кровь искусанные локти...

Вот так стояла и Богиня,
Будто на казни на Своей:
Ей наказанье – гильотина,
За грех – гарем из кобелей;

Пять мужиков – Ей суд присяжных,
А дом родной – Ей эшафот...

Заговорил один протяжно:
«Ну, кто же к нам ещё придёт?»

«Вставайте в очередь за мною», -
Сказал соседу Баритон.

Юнец с лицом-сковородою,
От стебля оторвав бутон,

Гнусаво молвил: «Ну, принцесса,
И кто ж тут твой Иван-дурак?..»

«Один?! Ей мало всей Одессы...» -
Портовый вставил свой пятак.

«Теперь-то, Ольга, Вы довольны? –
Вновь мягкий баритон запел. –
Признаться честно – очень больно,
Что ошибиться так сумел...

Пришел-то я с одним желаньем –
Из уст твоих услышать «да»...
В общем, прими – хоть НА ПРОЩАНЬЕ,
Коль не сложилось НАВСЕГДА...» -

Он что-то в руку Ей вложил
И, посмотрев собачьим взглядом,
Стал как-то трогательно мил –
Как пёс, что ждет команды «рядом»...

* * *

...Охапка роз в ведре железном,
Четыре торта на столе –
Каким же может быть любезным
Квинтет роскошных кобелей!

И каждый ведь из них, сердешных,
Свой бриллиант в душе таит:
Первый пришедший – самый нежный –
И Матерь Божью соблазнит;

Второй – глупец, но обаяшка –
Всех покоряет прямотой
(Да столь забавная мордашка
И не могла бы быть иной);

Юнец с лицом-сковородою –
Шеф-мастер жарить да варить:
Другой такою отбивною
Никто не в силах угостить;

Солидный Баритон – небеден,
Надёжен, добр и весёл
(Хотя порой бывает вреден:
Его упрямей лишь осёл!)

Последний гость – Сосед – наивность,
Какой ещё не видел свет...
Зато прогулке с ним под ливнем
Эквивалента в мире нет!

* * *

Их – словно пальцев – было пять...
Куда, скажите же, годится
ОДИН из пальцев выбирать,
Чтоб ЧЕТЫРЁХ притом лишиться?!

Мешала мысль сия дышать,
Вонзаясь в душу, словно вилы.
И вот Богиня не спеша,
Прикрыв глаза, заговорила:

«Нет... каждый равно сердцу мил –
В мужья взяла бы всех вас сразу!..
Один бы завтрак Мне варил...
Другой бы – кремом ножки мазал...

Пусть Третий в сад ведёт детей,

Четвёртый – чинит телевизор...
Пока Последний из мужей
Исполнит все Мои капризы...»

* * *

Прервал Богини монолог
Крик «Молоко!» и детский хохот.
Прикосновенье к пальцам ног...
Вновь детский смех!
...И нежный шёпот:

«Пора, красавица, проснись!
Раскрой сомкнуты негой взоры...»
Солнечный свет и пенье птиц
К Ней доносились через шторы;

Не в силах веки приподнять,
Она блаженно потянулась...

«Mein herz, умеешь же Ты спать!
Такой дурдом – и не проснулась...

Пять раз соседка приходила:
То соли, то картошки дай!
И так же в двери колотила,
Что хоть беруши одевай...» –

Муж ласково Ей ножки гладил;
И поняла Она ОТВЕТ,
Внимательно и нежно глядя
В глаза, синей которых нет...

Нет, не во сне, а наяву
Как Божество Её любили!..
Лишь ощущенье «дежа вю»
В груди никак не проходило...

«Ну, покидай Морфея мир –
Двойной Espresso остывает!» -
Ей Муж с улыбкой говорил,
Халат атласный подавая.

Атлас, стук в дверь, картошка, соль...
Всё это с Нею не впервые!
...Но улыбнулись через стол
Глаза небесно-голубые –

И вновь заставили забыть
Про всё, ушедшее в былое;
В них глядя, хочется лишь ЖИТЬ,
Любуясь неба синевою,

Ласкать ладонями траву
В росинках – словно изумрудах...
...И снова это «дежа вю»!
Что Ей является? Откуда?

«Телемастеру я дозвонился, –
Голос Мужа раздумья прервал. –
Чтобы, гад, до обеда явился...»
В этот миг кто-то в дверь постучал.

Этот стук... стук до боли знакомый, –
Почему-то почудилось Ей.
Впрочем, стук в дверь родного же дома –
Только матери голос родней...

* * *

Пошёл Муж двери отворять,
Пока, зарывшись в одеяло,
Богиня силилась поймать
То, что так душу щекотало...

...И сим не поняла сперва,
Из коридора чуть расслышав:
«Оль, а давно ли мастера
Приходят с РОЗАМИ на вызов?..»