Чакона первой бабочки

Я касаюсь губами лепестка;
Он - плоть,
Он - Ева Первой Воды,
Он - чакона первой бабочки.

/плоть/
Двигаться по краю невидимого кинжала
в роскошь чувств...
Нам предложили прожить одно сердце и одну смерть
на всю хранящуюся в нас нежность.
Нам предложили прожить музыку чернил,
звучащую на плодородной стороне бумаги,
на той - более обнаженной, более чувственной...
Великая традиция голоса,
Да прости мое тело, и дай мне слово,
чтобы я смог рассказать Любовь.
Я следую за тобой со смертью внутри и с вечностью в сердце,
Я следую за тобой обнаженный,
Здесь, где мы связаны острым хлыстом земли...
Здесь, где мы очерчиваем время между небом и тенью,
мы украшали тишину тенями, огнем и поэзией.

И ты посвящаешь мне свои глаза,
и огонь декламирует нашу кровь от кончиков пальцев до вершины.
В библиотеке тесноты,
Складывая найденные звуки в строку,
Падают обнаженные буквы и обжигают ночь.

/Ева первой воды/
Капля дождя падает, и мир дрожит вместе с ней...
и ты - всё самое святое, что было спрятано в этом падении.
Говорить на языке без апострофов,
Нам, одетым в красное из первых и последних слов.
Переход алфавита, как медленный реверанс,
понимающий иллюзию прозрачности,
замирает и заставляет слова взлетать.
Диктуемые в поток,
дробь чувств от тысячи до одного расколотого плода...
Одежды для колыбели в трепете мира и его корней.
Тонкий звук чернил пьет воздух наготы…
Эротика изгибов в равноденствии наших танцующих теней.
Аромат, освященный глубиной.
Поэзия светла и в темноте...
На этом перекрестке стихотворения,
Где поднимается дрожь слов по позвоночнику вверх,
как голос птиц, что были заперты в клетке.
Конец молитвы, не нуждающейся в начале -
Сломать врата плоти,
где пустыня соединена с бытием.

/чакона первой бабочки/
Пламя моего языка станет острием,
которое разбудит тебя в садах снов.
Там была осень...
Ты появилась там, где начинается слово...
Легкость, женщина, лепесток...
Речь пустых стульев украшала сад,
Речь зажженных свечей молчала алыми дифтонгами.
Осень – смерть, одетая как бабочка,
временная аллитерация...
Слова льются лишь в конце тишины и никогда раньше.
Ты - герметизм*, тонкая линия,
легкий намек, почти нереальный, очерченный на фоне сада,
переполненного партитурами цвета граната.
И ты текла, любовь моя, как растущая молитва по моей крови...
ведя ветви слов вдоль моего тепла...
И, пока мой взгляд переводил твою восьмую Ноту,
Небеса в твоих глазах перетекали в мою кровь.
Ты, дождь и струны -
Стихотворение, которое становится словами лишь в паузах.
Той ночью меня не было;
Я был мягким, я был легким
Я был настолько безграничен, что стал вечностью.
Той же ночью я вернулся, чтобы прижаться к твоему теплу.

И теперь я говорю от лица обнаженных
в мире, где воздуха почти не осталось...
в мире, где ты остаешься,
остаешься как вечное утверждение,
что изгоняет зиму весною из храма ушедших.

На том месте, где закончилась строка,
Листья объявили чакону и взлетели.
Они научили нас музыке оркестрованной в полном цвете -
Если не сбросить плоть, душа не сможет дышать.
Обнажаю тебя...
Дыши...



*Гермети;зм - это учение о высших законах природы, подчиняющейся как принципу причинности, так и принципу аналогии. Сторонники герметизма считают, что в силу принципа аналогии понимание той или иной причинной связи может дополняться магическим воздействием на действительность собственных желаний адепта тайного учения. Отсюда герметический - сокровенный.


© Copyright: Эдуард Дэлюж, 2020
Свидетельство о публикации №120112506790