Шепчу опять про «Клён опавший»…
Хандра напала, словно волк.
Вязалась жизнь моя меланжем
Остался маленький клубок!
В душе своей, копаясь вновь,
Нашел запыленный ларец,
С тавром оплавленным «Любовь»
Срываю крышку, как венец.
Посыпался блестящий дождь!
Хватаю, что осталось сверху.
Боюсь смотреть, колотит дрожь,
Как воробья в мороз, под стрЕхой.
Жемчужина - молочный боб.
Но, к сожалению не вечен,
Как моя первая любовь,
К другому – в платье подвенечном.
Рубины девственно чисты
На ожерелье брачной ночи.
Узор из гибких тел застыл…
Он и она… и буйство плоти.
Из синего сапфира птицы,
Мой долгий поиск, почти жизнь!
И вот они, журавль с синицей,
В ладони, пойманы, лежат.
Брошь. Охряной опал.
Брешь. Брошена и брошен.
Она прознала, он узнал…
Измена, как в сортире дрожжи!
Шепчу опять про «Клён опавший»…
Хандра напала, словно волк.
Всё укатилось в день вчерашний…
Овал рисует жизнь-волчок…
Хандра напала, словно волк.
Вязалась жизнь моя меланжем
Остался маленький клубок!
В душе своей, копаясь вновь,
Нашел запыленный ларец,
С тавром оплавленным «Любовь»
Срываю крышку, как венец.
Посыпался блестящий дождь!
Хватаю, что осталось сверху.
Боюсь смотреть, колотит дрожь,
Как воробья в мороз, под стрЕхой.
Жемчужина - молочный боб.
Но, к сожалению не вечен,
Как моя первая любовь,
К другому – в платье подвенечном.
Рубины девственно чисты
На ожерелье брачной ночи.
Узор из гибких тел застыл…
Он и она… и буйство плоти.
Из синего сапфира птицы,
Мой долгий поиск, почти жизнь!
И вот они, журавль с синицей,
В ладони, пойманы, лежат.
Брошь. Охряной опал.
Брешь. Брошена и брошен.
Она прознала, он узнал…
Измена, как в сортире дрожжи!
Шепчу опять про «Клён опавший»…
Хандра напала, словно волк.
Всё укатилось в день вчерашний…
Овал рисует жизнь-волчок…
Обсуждения Шепчу опять