Июнь, скользнув в московский дворик,
под щебетанье мелких птах
в кустах посеял пух и прах, –
но не нашёл скамью и столик,
где под портвейную притраву,
под сто двадцатый Естудей
козла сбивали из костей,
колечком выдувая «Яву»,
белья просохнувшая завязь
болталась рваной полосой,
рождались фирменной джинсой
слепой восторг, косая зависть
и вера в многогранность мира,
где под мигающей звездой,
тревожа дремлющий застой,
на трёх блатных звенела лира.
За тюлем там колхозный гений,
вскормивший силосом быка,
на развороте «Огонька»
сиял под веточкой сирени.
Мелками всем писали в «личку»,
учёный кот подъезд кропил…
И я там был, квас, пиво пил,
влюблённый по уши в физичку.
под щебетанье мелких птах
в кустах посеял пух и прах, –
но не нашёл скамью и столик,
где под портвейную притраву,
под сто двадцатый Естудей
козла сбивали из костей,
колечком выдувая «Яву»,
белья просохнувшая завязь
болталась рваной полосой,
рождались фирменной джинсой
слепой восторг, косая зависть
и вера в многогранность мира,
где под мигающей звездой,
тревожа дремлющий застой,
на трёх блатных звенела лира.
За тюлем там колхозный гений,
вскормивший силосом быка,
на развороте «Огонька»
сиял под веточкой сирени.
Мелками всем писали в «личку»,
учёный кот подъезд кропил…
И я там был, квас, пиво пил,
влюблённый по уши в физичку.
Обсуждения Привет, июнь!