- Поедем к Васильеву Косте!
Не хочешь? Поеду один.
- Да он же лежит на погосте,
А там ни вина, ни картин.
И всё же Васильево живо,
Где нынче художник, спроси…
Гудит кровеносная жила
Языческой древней Руси.
Спускаясь по шатким ступням
В сырой и холодный подвал,
Поклонимся лицам и теням,
Которые он рисовал.
Дойдём до былин и до сказок,
На светлое выйдем крыльцо,
А мать ничего не расскажет
И горько закроет лицо.
Весёлый рассказчик, безбожник,
Не видимый глазу Атлант,
Заштатный российский художник –
Щемящий до крика талант.
Захочется снова простора,
Где лебеди грустно кричат.
От сглаза и от заговора
Осенние рощи молчат.
От дома его углового
К сюжету его полотна,
Где мы повстречаемся снова
Да, жаль, «У чужого окна».
Художник от счастья хохочет…
Отсрочки проси у судьбы!
Но поезд грохочет, грохочет,
Не слыша предсмертной мольбы.
Проухает филин недолго,
Прокаркает ворон в ночи…
В полях у Зелёного Дола
Давно так никто не кричит.
1982г.
Не хочешь? Поеду один.
- Да он же лежит на погосте,
А там ни вина, ни картин.
И всё же Васильево живо,
Где нынче художник, спроси…
Гудит кровеносная жила
Языческой древней Руси.
Спускаясь по шатким ступням
В сырой и холодный подвал,
Поклонимся лицам и теням,
Которые он рисовал.
Дойдём до былин и до сказок,
На светлое выйдем крыльцо,
А мать ничего не расскажет
И горько закроет лицо.
Весёлый рассказчик, безбожник,
Не видимый глазу Атлант,
Заштатный российский художник –
Щемящий до крика талант.
Захочется снова простора,
Где лебеди грустно кричат.
От сглаза и от заговора
Осенние рощи молчат.
От дома его углового
К сюжету его полотна,
Где мы повстречаемся снова
Да, жаль, «У чужого окна».
Художник от счастья хохочет…
Отсрочки проси у судьбы!
Но поезд грохочет, грохочет,
Не слыша предсмертной мольбы.
Проухает филин недолго,
Прокаркает ворон в ночи…
В полях у Зелёного Дола
Давно так никто не кричит.
1982г.
Обсуждения Памяти художника