В дебрях непроходимых августа,
один на один,
мне –
разоблачать глубокую полночь,
перебирая, на манер волхвов,
допотопные звёзды, в поисках той, единственной,
нависающей пьяным компасом
над колыбелью
улиц, дорог, домов.
Отсутствие привычки оглядываться назад –
как обезболивающее,
как первый шаг
в одиночество придорожных вокзалов,
где ветка рябины с капелькой перламутровой крови
вслушивается в голос,
похожий на
двенадцатиструнный голос дождя.
Скрывшись за горизонтом,
отряхнувшись от пыли и грязи,
в глубокой коме
воспоминаний, неприкаянный,
забытый всеми и вся,
мне одно –
любить эту невесомость,
приоткрывая глубокую полночь
с миллионами
фонарей,
как приоткрывают глаза, на краю моста.
один на один,
мне –
разоблачать глубокую полночь,
перебирая, на манер волхвов,
допотопные звёзды, в поисках той, единственной,
нависающей пьяным компасом
над колыбелью
улиц, дорог, домов.
Отсутствие привычки оглядываться назад –
как обезболивающее,
как первый шаг
в одиночество придорожных вокзалов,
где ветка рябины с капелькой перламутровой крови
вслушивается в голос,
похожий на
двенадцатиструнный голос дождя.
Скрывшись за горизонтом,
отряхнувшись от пыли и грязи,
в глубокой коме
воспоминаний, неприкаянный,
забытый всеми и вся,
мне одно –
любить эту невесомость,
приоткрывая глубокую полночь
с миллионами
фонарей,
как приоткрывают глаза, на краю моста.
Обсуждения Кайма