Нам сказы, былины, рассказы и сказки
Народ, сохранив, в современность донёс.
Народу, для слова, запреты, указки,
Что новому срубу проржавленный гвоздь.
Любила малая я бабушек слушать.
Лишь солнце усядется на горизонт,
Сходились на лавку старушки-подружки
И я, ухватившись за бабкин подол.
Сидела, как мышка, тихонько-тихонько
На ситцевых юбках меж бабки колен,
Как в кресле своём, любопытная кроха,
И слушала сказы о разной земле.
Одна из бабулек – волжанка, другая
Приехала в степь к нам с укрАинских мест.
Моя – к сыну в гости из брянского рая,
Да вот прижилась с сыном рядышком здесь.
У местных казачек не принято было
Чесать языками, на лавках сидеть.
Хоть к пришлым они относились терпимо,
Просила ухода кормилица-степь.
А наши подружки про жизнь вспоминали,
Тогдашним бабулькам лет по шестьдесят.
Они ж при царе все детьми возрастали,
Им было друг другу о чём рассказать.
И было сравнить с чем жизнь эту такую,
В далёких местах от родимых земель.
Речами делились, о прошлом тоскуя,
А я передам сказы внукам теперь.
Одна девкой шла до помещика в няньки,
Там дети в рубашках до пят без портков.
Потом вспоминала про русские баньки,
Берёзовый веничек, хлеб с молоком.
В казачьих далёких от леса селеньях,
Здесь нет ни лесов и не каменных гор,
Из глины строения известью белят.
А глинка ведь пара не терпит – плывёт.
Купаться в корыте большом неудобно,
Наплещешь на пол, ещё пол загниёт,
А в баньке ж плескайся свободно, просторно,
На голову каждый ведром воду льёт.
Даже в наши деньки здесь ещё не видали
Канализации, водопроводов, и ванн.
И газ лишь сегодня пришёл в наши дали,
Но только не каждому в дом нынче дан.
И со времён мне так милого детства
В корытах купался здесь стар, да и мал.
От нищеты нашей не отвертеться,
Богатства Господь наш не каждому дал.
Про всё вспоминалось, что сердцу так мило,
О русских гармошках и о женихах,
А я ничего-ничего не забыла,
Взращённая с малу на бабок речах.
Пусть тяжко всем было, войну устояли.
И в брянских болотах скрываясь с семьёй,
Сбежав от бомбёжки, подушку спасали,
Схватив в горечах вместо мамы моей.
И мне рисовало воображенье,
Как бабка бежала за мамкой в избу
Под взрывы, свист бомб, самолётов жужжание.
В кровь прикусила со страха губу.
Схватила младенца, и ходу из здания.
Бежала, не чуявши ног под собой.
И бомба влетела прямым попаданием,
В их дом через миг у неё за спиной.
Мой дед в катакомбах тогда партизанил,
И газом травили фашисты его,
Но он всё стерпел, обливаясь слезами,
И мстил за друзей, сколько там полегло.
Сильнее других настрадалась укрАинка.
В украинских семьях бытует раскол.
Росла нелюдимой, без мамки и слабенькой,
От папки по сговору, хлопчик увёл.
Робыла рабыней, с утра до заката,
Ночами к ней тесть без конца преставал.
Была жизнь не жизнь, а пытка и каторга.
И муж от отца в тайне всю избивал.
Такой анекдот вспомню я о грехах –
Зевающий свёкр: «О-хо-хо, о-ха-ха,
С кем нынче ты спишь-то без мужа сноха?
Раз с богом, бог обувь латает няхай.
Случилась беременность, тесть отвернулся,
А муж кулаки без конца распускал.
Пришла ночь такая – невиданный ужас,
Рыдала свекровь, защищать всех устав.
Тогда тесть насиловал собственных дочек –
Своих же кровинок, что бог ему дал.
Кричали девчушечки страшно полночи
Крестилась свекровь, на колени упав.
И муж не стесняясь, был груб и противен,
Свекровь тихо звал свёкра младшенький сын.
А утром работать ей – не было силы,
Тянулись, тянулись до ночи часы.
Потом свёкр насиловал, только уж сына,
Пытался брат старший тому помешать,
В ответ лишь услышал: «Ты помнишь у тына?
Давай уж тебя! Захотелось опять?»
Кричал всё ребёнок, навзрыд, задыхаясь,
И муж досаждал похотливостью вновь,
«Довольно, всё хватит, по горло намаялась,
Отправлюсь я к папеньке нынче домой»
«Да папка твой батьке по гроб задолжался,
Тогда пусть всё платит, что должен, сполна.
Иди хоть сейчас восвояси пожалуйста.
Светло, вон какая на небе луна».
Отец ей сказал, что хоть любит, но всё же
Не сдюжить ему всю заботу о ней.
Ему ведь раздор со сватами не нужен,
И так всё уж прОдал, и даже коней.
«Ты, дочка, не плачь, не глупи, возвращайся.
Всё, может, наладится, если бог даст.
Смотри хорошеешь, какая красавица.
А слёзы сотри, это просто вода».
Пошла на вокзал, села в первый там поезд,
Потом поменяла житья много мест,
Ну, лучше уж так, чем для сына такое,
Как делал с детьми опостылевший тесть.
И тут же припомнилось всем, что недавно
В баптистскую секту соседка пошла.
Её заманили, пришлось так, случайно.
Помочь обещали, раз нет ни гроша.
Была хороша, только лишь одинока.
Поверила, мужа в общине найдут.
И праздник устроили, пели. Но только
Вдруг свет потушили, потом как в бреду.
Поймали её, раздевать двое стали,
Она отбивалась, как только могла.
В избе уж и вздохи кругом раздавались,
Сбежать помогла ей от брошки игла.
Она ею стала колоть чьи-то руки,
На ощупь потом отыскала и дверь.
Стучала соседям, спросить, что за штуки
Такие творятся на свете теперь?
Ну, тут казачки поднялись по тревоге.
Они замечали, что что-то не так.
Казаки в своих отношениях строги,
Ревнивцы, не терпят разврат и бардак.
Все стёкла побили в ненавистной хате
И камни бросали в окОн темноту.
«Развратнички, розг вы крапивочку нате».
Хлестали, вдруг вышедших в дверь, наготу.
Баптистов не стало к утру на станице,
Бабёночке спасшейся мужа нашли.
Ходили всё парой. Счастливые лица.
И свадьбу играли, там пев от души.
Легко мне представить, что в семьях бывало
У этих баптистов тогда, да и встарь.
Хотя христиане, святого в них мало.
И мучают деток – не уж-то не жаль?
Сейчас вон в Европе детей обучают
Почти от младенчества сексу – нет слов!
И там педофилы закон принимают,
Чтоб там узаконить такую любовь!
Не им же ведь больно, не им же ведь страшно,
Когда не поймёт человечек малой,
За что наказал его дядечка важный,
И дяде не страшен от боли той вой.
И вот педофилы права защищают,
Чтоб им в этой жизни вольготно жилось.
А где же права у детей? – воспрошаю.
Услышать ответа мне не довелось.
Так что же в миру, люд честной, происходит?
Куда докатилась Европа сейчас?
По Украине фашист в форме ходит.
И вот замахнулся на Русь педераст.
А геев парады идут по Германии.
Парады меньшинств, ну а их большинство.
Так что ж мы сидим сиднем, братцы славяне,
Когда в Украину их племя пришло?
Ведь там же детишки, такие же русские,
Как ты и как я! Кто же их защитит?
Там танк с постамента уж сняли луганские!
С горы Карачун в Славинск «Град» там глядит!
Когда с реактивной системы снаряды
Наш город наш русский крушить полетят,
Все будем оплакивать тётку иль брата,
У многих родня там живут, не гостят.
И газом их травят в Одессе-герое,
За что воевали? Чего мы сидим?
Их горькое горе, и наше то горе!
Себя за те смерти уже не простим!
Там колокол бьёт уж в набат, призывая,
На помощь ждёт братскую русскую кровь.
А наши войска на парад собирают…
Ну, всё ж не забыли про подвиг дедов.
А сами что трусим? Кого испугались?
Воинственных геев? Иль санкций каких?
Как наши войска воевали в Афгане?
Чужая земля! А бросаем своих!!!
От украинизации люди сбегали
Ещё при вступлении в СССР.
Да их уж тогда партокрады предали!
Когда у предательства будет предел???
Народ, сохранив, в современность донёс.
Народу, для слова, запреты, указки,
Что новому срубу проржавленный гвоздь.
Любила малая я бабушек слушать.
Лишь солнце усядется на горизонт,
Сходились на лавку старушки-подружки
И я, ухватившись за бабкин подол.
Сидела, как мышка, тихонько-тихонько
На ситцевых юбках меж бабки колен,
Как в кресле своём, любопытная кроха,
И слушала сказы о разной земле.
Одна из бабулек – волжанка, другая
Приехала в степь к нам с укрАинских мест.
Моя – к сыну в гости из брянского рая,
Да вот прижилась с сыном рядышком здесь.
У местных казачек не принято было
Чесать языками, на лавках сидеть.
Хоть к пришлым они относились терпимо,
Просила ухода кормилица-степь.
А наши подружки про жизнь вспоминали,
Тогдашним бабулькам лет по шестьдесят.
Они ж при царе все детьми возрастали,
Им было друг другу о чём рассказать.
И было сравнить с чем жизнь эту такую,
В далёких местах от родимых земель.
Речами делились, о прошлом тоскуя,
А я передам сказы внукам теперь.
Одна девкой шла до помещика в няньки,
Там дети в рубашках до пят без портков.
Потом вспоминала про русские баньки,
Берёзовый веничек, хлеб с молоком.
В казачьих далёких от леса селеньях,
Здесь нет ни лесов и не каменных гор,
Из глины строения известью белят.
А глинка ведь пара не терпит – плывёт.
Купаться в корыте большом неудобно,
Наплещешь на пол, ещё пол загниёт,
А в баньке ж плескайся свободно, просторно,
На голову каждый ведром воду льёт.
Даже в наши деньки здесь ещё не видали
Канализации, водопроводов, и ванн.
И газ лишь сегодня пришёл в наши дали,
Но только не каждому в дом нынче дан.
И со времён мне так милого детства
В корытах купался здесь стар, да и мал.
От нищеты нашей не отвертеться,
Богатства Господь наш не каждому дал.
Про всё вспоминалось, что сердцу так мило,
О русских гармошках и о женихах,
А я ничего-ничего не забыла,
Взращённая с малу на бабок речах.
Пусть тяжко всем было, войну устояли.
И в брянских болотах скрываясь с семьёй,
Сбежав от бомбёжки, подушку спасали,
Схватив в горечах вместо мамы моей.
И мне рисовало воображенье,
Как бабка бежала за мамкой в избу
Под взрывы, свист бомб, самолётов жужжание.
В кровь прикусила со страха губу.
Схватила младенца, и ходу из здания.
Бежала, не чуявши ног под собой.
И бомба влетела прямым попаданием,
В их дом через миг у неё за спиной.
Мой дед в катакомбах тогда партизанил,
И газом травили фашисты его,
Но он всё стерпел, обливаясь слезами,
И мстил за друзей, сколько там полегло.
Сильнее других настрадалась укрАинка.
В украинских семьях бытует раскол.
Росла нелюдимой, без мамки и слабенькой,
От папки по сговору, хлопчик увёл.
Робыла рабыней, с утра до заката,
Ночами к ней тесть без конца преставал.
Была жизнь не жизнь, а пытка и каторга.
И муж от отца в тайне всю избивал.
Такой анекдот вспомню я о грехах –
Зевающий свёкр: «О-хо-хо, о-ха-ха,
С кем нынче ты спишь-то без мужа сноха?
Раз с богом, бог обувь латает няхай.
Случилась беременность, тесть отвернулся,
А муж кулаки без конца распускал.
Пришла ночь такая – невиданный ужас,
Рыдала свекровь, защищать всех устав.
Тогда тесть насиловал собственных дочек –
Своих же кровинок, что бог ему дал.
Кричали девчушечки страшно полночи
Крестилась свекровь, на колени упав.
И муж не стесняясь, был груб и противен,
Свекровь тихо звал свёкра младшенький сын.
А утром работать ей – не было силы,
Тянулись, тянулись до ночи часы.
Потом свёкр насиловал, только уж сына,
Пытался брат старший тому помешать,
В ответ лишь услышал: «Ты помнишь у тына?
Давай уж тебя! Захотелось опять?»
Кричал всё ребёнок, навзрыд, задыхаясь,
И муж досаждал похотливостью вновь,
«Довольно, всё хватит, по горло намаялась,
Отправлюсь я к папеньке нынче домой»
«Да папка твой батьке по гроб задолжался,
Тогда пусть всё платит, что должен, сполна.
Иди хоть сейчас восвояси пожалуйста.
Светло, вон какая на небе луна».
Отец ей сказал, что хоть любит, но всё же
Не сдюжить ему всю заботу о ней.
Ему ведь раздор со сватами не нужен,
И так всё уж прОдал, и даже коней.
«Ты, дочка, не плачь, не глупи, возвращайся.
Всё, может, наладится, если бог даст.
Смотри хорошеешь, какая красавица.
А слёзы сотри, это просто вода».
Пошла на вокзал, села в первый там поезд,
Потом поменяла житья много мест,
Ну, лучше уж так, чем для сына такое,
Как делал с детьми опостылевший тесть.
И тут же припомнилось всем, что недавно
В баптистскую секту соседка пошла.
Её заманили, пришлось так, случайно.
Помочь обещали, раз нет ни гроша.
Была хороша, только лишь одинока.
Поверила, мужа в общине найдут.
И праздник устроили, пели. Но только
Вдруг свет потушили, потом как в бреду.
Поймали её, раздевать двое стали,
Она отбивалась, как только могла.
В избе уж и вздохи кругом раздавались,
Сбежать помогла ей от брошки игла.
Она ею стала колоть чьи-то руки,
На ощупь потом отыскала и дверь.
Стучала соседям, спросить, что за штуки
Такие творятся на свете теперь?
Ну, тут казачки поднялись по тревоге.
Они замечали, что что-то не так.
Казаки в своих отношениях строги,
Ревнивцы, не терпят разврат и бардак.
Все стёкла побили в ненавистной хате
И камни бросали в окОн темноту.
«Развратнички, розг вы крапивочку нате».
Хлестали, вдруг вышедших в дверь, наготу.
Баптистов не стало к утру на станице,
Бабёночке спасшейся мужа нашли.
Ходили всё парой. Счастливые лица.
И свадьбу играли, там пев от души.
Легко мне представить, что в семьях бывало
У этих баптистов тогда, да и встарь.
Хотя христиане, святого в них мало.
И мучают деток – не уж-то не жаль?
Сейчас вон в Европе детей обучают
Почти от младенчества сексу – нет слов!
И там педофилы закон принимают,
Чтоб там узаконить такую любовь!
Не им же ведь больно, не им же ведь страшно,
Когда не поймёт человечек малой,
За что наказал его дядечка важный,
И дяде не страшен от боли той вой.
И вот педофилы права защищают,
Чтоб им в этой жизни вольготно жилось.
А где же права у детей? – воспрошаю.
Услышать ответа мне не довелось.
Так что же в миру, люд честной, происходит?
Куда докатилась Европа сейчас?
По Украине фашист в форме ходит.
И вот замахнулся на Русь педераст.
А геев парады идут по Германии.
Парады меньшинств, ну а их большинство.
Так что ж мы сидим сиднем, братцы славяне,
Когда в Украину их племя пришло?
Ведь там же детишки, такие же русские,
Как ты и как я! Кто же их защитит?
Там танк с постамента уж сняли луганские!
С горы Карачун в Славинск «Град» там глядит!
Когда с реактивной системы снаряды
Наш город наш русский крушить полетят,
Все будем оплакивать тётку иль брата,
У многих родня там живут, не гостят.
И газом их травят в Одессе-герое,
За что воевали? Чего мы сидим?
Их горькое горе, и наше то горе!
Себя за те смерти уже не простим!
Там колокол бьёт уж в набат, призывая,
На помощь ждёт братскую русскую кровь.
А наши войска на парад собирают…
Ну, всё ж не забыли про подвиг дедов.
А сами что трусим? Кого испугались?
Воинственных геев? Иль санкций каких?
Как наши войска воевали в Афгане?
Чужая земля! А бросаем своих!!!
От украинизации люди сбегали
Ещё при вступлении в СССР.
Да их уж тогда партокрады предали!
Когда у предательства будет предел???
Обсуждения Бабушкины рассказы. Киевская Русь. Часть 5