Словно вскрытая рана
прорывается
голубовато-серая кровь зимы
из-под сна заливных облаков.
Скрипка снега играет
двадцать четвёртый каприс Паганини.
Ветер застрял в ветвях
росписью по керамике.
Швейцары дорожных столбов
приоткрывают глаза,
анонсируя рыхлой суглинок ночи, где иней,
как лиманные лечебные грязи,
оцепляет больное сердце.
Аорта неба
качает холодный воздух.
Снег перевязывает буро-чёрные язвы
травы; на больное место
ложится кошка. Тоскливо.
Уютно поздно. Порознь со всем миром –
а может, и вместе,
собирая на шторах следы
соленых звёзд,
как помёт голубиный.
Тень от липы в окошке крестится
день-деньской,
подбрасывая озноб.
Пар из труб, словно чай с малиной,
заливает ноздри.
Искрой вечерней, свечка солнца ложится в гроб.
Месяц (кожа да кости)
лезет дворняжкой на холмик могильный.
прорывается
голубовато-серая кровь зимы
из-под сна заливных облаков.
Скрипка снега играет
двадцать четвёртый каприс Паганини.
Ветер застрял в ветвях
росписью по керамике.
Швейцары дорожных столбов
приоткрывают глаза,
анонсируя рыхлой суглинок ночи, где иней,
как лиманные лечебные грязи,
оцепляет больное сердце.
Аорта неба
качает холодный воздух.
Снег перевязывает буро-чёрные язвы
травы; на больное место
ложится кошка. Тоскливо.
Уютно поздно. Порознь со всем миром –
а может, и вместе,
собирая на шторах следы
соленых звёзд,
как помёт голубиный.
Тень от липы в окошке крестится
день-деньской,
подбрасывая озноб.
Пар из труб, словно чай с малиной,
заливает ноздри.
Искрой вечерней, свечка солнца ложится в гроб.
Месяц (кожа да кости)
лезет дворняжкой на холмик могильный.
Обсуждения Каприс
(или от обострения к ремиссии и обратно)
Фурункулы души набрякли, прорыва нет и силы все
иссякли, крови и той не стало, лишь лета, зелень по-
крывало, и синь небес и блеск луны в ночи: красна,
желта, спесива, чем выше, тем и меньше, грива, ржа-
ных хлебов и тополиный пух и одуванчиков испуг, ор-
гана переливы, под фонарём листвы, игривы, Бах...
А что потом? За ним, пустырь, лишь джаза, рока стон
и штырь, попсы и классики другой, народный пляс, по-
шли за мной, два санитара, вяжут руки, всему свои
испуги, глас, галлюцинаций свет погас, пропал, вот
мило, что за этим, реальность мы опять приметим,
где скука, всё опять, всё снова, и язв бугристая осно-
ва, и струп, отёк и боль в суставах, до погружения
заставы, что малый круг с большим, замкнёт, помч-
имся, снова мы, в полёт.